– Да, это так, – согласился гость. – Они привлекли внимание и лорда Хьюго.
Казалось, на Шарлотту это имя не производило такого впечатления, как на ее отца.
– Столовая – чуть дальше, – продолжала она. – А здесь – лестница на второй этаж. Сосчитать для вас ступеньки?
– Да, пожалуйста.
Послышался тихий шепот Шарлотты.
– Всего – восемнадцать, – подытожила она. – И они низкие, так что ставьте ноги осторожно. Служанка не раз роняла поднос с чаем, оступившись на этой лестнице.
– Буду иметь в виду. Спасибо, мисс Перри.
Про себя Бенедикт отметил и другое: очевидно, слуги не пользовались черной лестницей. Интересно, почему? Наверное, дом викария был очень старый и ветхий, поэтому все ходили по одной лестнице. Вероятно, и комнаты здесь маленькие…
На втором этаже Шарлотта показала ему дорогу в ванную комнату и как действовать насосом. Оказалось, что для этого ручку следовало повернуть довольно мудреным способом. Затем она объяснила, где расположены спальни членов семьи, после чего сказала:
– А сейчас я объясню вам, где находится комната для гостей. Так, дайте-ка подумать, как описать вашу комнату… Ну, если входная дверь на юге, то выходит, что дверь вашей комнаты обращена на север. Да-да, дверь на севере, а камин… на западе. Поскольку день теплый, камин сейчас не горит, но вы можете позвонить слуге, если захотите, чтобы развели огонь. А на ночь, конечно, слуга растопит камин, – добавила Шарлотта.
Потом она стала объяснять ему расположение всего остального. Кровать, столик для умывания с кувшином и тазом, письменный стол и стул… Когда Шарлотта закончила объяснения, послышался вдруг тихий скрип двери в противоположном конце коридора – как будто дверь быстро открылась и закрылась.
– В доме есть еще кто-то? – спросил Бенедикт. – Я слышал, как скрипнула дверь.
– Это Мэгги, – пояснила Шарлотта. – Вы встретитесь с ней за обедом. Мэгги – внучка моих родителей, милая десятилетняя девочка.
– Ваша племянница?
– Да. Дочь моей покойной сестры Маргарет, названная в ее честь.
Человек зрячий, возможно, не уловил бы легкой дрожи в ее голосе. Но такой человек, вероятно, прочел бы что-то на лице, возможно – скорбь. А он слышал, что Шарлотте было больно произносить эти слова.
– Сожалею о вашей потере, – сказал Бенедикт.
– Благодарю вас. – После очень короткой паузы Шарлотта снова заговорила, на этот раз – скороговоркой. – Шнурок звонка для вызова слуги – справа, к северу от кровати. Чтобы задернуть занавески на окнах или полог на кровати, вы просто…
– Мисс Перри, остановитесь. Вы объяснили все, что я только мог пожелать, и даже сверх того. – Как будто у него могла возникнуть нужда задернуть шторы! С тех пор, как зрение стало его подводить, ухудшаясь с каждым днем, ему стало все равно, попадает ли солнце в комнату или нет.
Она на мгновение замерла. Затем села на кровать – судя по звуку. А потом вдруг вскочила и проговорила:
– Что ж, мистер Фрост, а теперь я вас покидаю до обеда. – Шарлотта направилась к двери.
Она явно была напряжена – с той самой секунды, как упомянула сестру и племянницу. А Бенедикту хотелось, чтобы она расслабилась.
– Прошу вас, подождите, – пробормотал он. – Скажите, какого цвета… все здесь?
– Простите, вы о чем?
– Ну, какого цвета покрывало на кровати, шторы… Как они выглядят? – Он замялся. – Видите ли, я лишился зрения всего лишь четыре года назад, и мне не хватает подробностей…
Она снова к нему приблизилась.
– Да, действительно, я ведь дала вам неполную картину, только контуры – и никаких красок.
– Вы говорите, как художник.
– О боже, нет, конечно! Но я довольно много времени провела среди этих ветреных созданий. – Шарлотта откашлялась. – А вы интересуетесь искусством? То есть раньше интересовались?
– Не больше, чем все остальные люди. Но теперь живопись для меня потеряна. Хотя… Если договориться с каким-нибудь другом, чтобы он отвлек смотрителя музея, то я еще смогу получить удовольствие, проводя пальцами по скульптуре.
Собеседница закашлялась, потом со смехом сказала:
– Что может быть большей честью для скульптора, чем знать, что его шедевр ощупывают.
Бенедикт тоже рассмеялся. Шарлотта же подошла к нему еще ближе и остановилась с ним рядом.
– Никто из нас не художник, – сказала она, – но думаю, вас вполне удовлетворит мое описание комнаты.
– Я тоже так думаю, – кивнул Бенедикт.
– Но с чего бы начать? – Шарлотта снова кашлянула. – Так, умывальник – из темного орехового дерева. Сверху на нем есть царапины, в том месте, где множество раз ставили кувшин и двигали таз, когда наливали и выливали воду. Драпировки на окне – оливковые, из окна же открывается вид на земли нашего соседа Селвина. Мы находимся на краю вересковой пустоши, а у Селвина есть прекрасные пастбища.
– Кто такой этот Селвин?
– Эдвард Селвин – местный сквайр. – Она на несколько шагов отошла. – Кроме того, он… В общем, это одна из тех легкомысленных художественных натур, о которых я упоминала. В наших краях Селвины – одни из самых крупных землевладельцев.
Бенедикт вытянул руку и нащупал кроватный столбик.
– А кровать? Как она выглядит?
– Покрывало на кровати – лоскутное, с цветочным орнаментом, светлого шелка. Остов кровати – из такого же темного ореха, как умывальник, но в лучшем состоянии. А кроватные шишечки часто полируют.
Бенедикт с трудом удержался от улыбки.
– Вы имеете в виду – на столбиках со стороны изголовья?
– Да, конечно. Что еще я могла иметь в виду?
– Не могу себе представить, – отозвался Бенедикт. Он вдруг понял, что ему очень хотелось провести пальцами по лицу Шарлотты. Словно она была той самой скульптурой, которую он с удовольствием бы ощупал в музее. Но если бы он начал к ней прикасаться, ему бы не захотелось останавливаться. А действительно, каково это – провести пальцами по ее лицу, проследить линию шеи, а затем – накрыть ладонью грудь и вдохнуть ее аромат… Конечно, такая женщина – с ее-то тайнами – никак не могла быть девицей. И если бы он попросил разрешения до нее дотронуться, то она вполне могла бы ответить «да». Но он не должен об этом просить. Он приехал сюда в поисках денег, а не ради возни между простынями. Привязать к себе женщину, будь то на день, на неделю или на всю жизнь, – в этом нет для него награды.
– Возможно, это будет слишком дерзко с моей стороны, однако… – Бенедикт на мгновение умолк. – Могли бы вы описать… свою внешность?
– Мистер Фрост, а имеет ли это значение?
Она явно насторожилась. Наверное, ему следовало бы ответить «нет», но все же…
– Конечно, имеет. По крайней мере – не меньшее, чем царапины на умывальнике, а о них вы мне рассказали с готовностью.
– Весомый аргумент. – Она вздохнула. – Итак, мой рост… Полагаю, вы его уже определили. А волосы у меня такие же темные, как у вас, но прямые, тогда как ваши вьются.
Значит, все-таки у нее темные волосы. Бенедикт помнил, что в волосах его отца проседь появилась еще до того, как отцу исполнилось тридцать. Интересно, седели ли его волосы таким же образом? Как странно – не знать оттенок собственных волос…
– А какого цвета ваши глаза?
– Зеленые, но не ярко-зеленые. И, предваряя ваш следующий вопрос, сообщаю: у меня нет веснушек. Нос же у меня среднего размера, все зубы на месте.
– Последнее обстоятельство особенно радует, – с усмешкой пробормотал Бенедикт.
Описание внешности Шарлотты казалось довольно подробным, но все же оно не давало представления о том, как она выглядела. Однако он понял: впечатление этакой воздушной мягкости оказалось совершенно ошибочным. Шарлотта Перри была не облачком, а бризом в человеческом обличье – освежающим и сильным, сильнее, чем можно было бы ожидать.
– У вас еще есть вопросы? – послышался ее голос.
– Ни одного, который я бы осмелился сейчас задать, – ответил Бенедикт с плутоватой улыбкой. «Пускай подумает над этой загадкой», – добавил он мысленно.
Тут донесся какой-то стук, и Шарлотта тотчас шагнула к двери.
– Вероятно, доставили ваш багаж из «Свиньи и пледа», – сказала она. – А слуги сейчас заняты обедом и стиркой, поэтому не подходят к двери. У нас так часто бывает. Мистер Фрост, может, мне спуститься и поговорить с человеком из постоялого двора? Или вы предпочитаете сами это сделать?
– А вдруг это какой-то гость к вам? Я не хочу мешать. Сделаем так… Я провожу вас до лестницы, а если потребуется, то спущусь.
Он сосчитал шаги от двери комнаты до лестницы. И всего лишь один раз коснулся стены. Шарлотта же быстро спустилась по восемнадцати ступеням, и вскоре с первого этажа донесся голос викария:
– Не могу допустить, чтобы этот ужасный стук беспокоил твою мать!
Затем входная дверь открылась, и раздался голос хозяина постоялого двора:
– Викарий, вы срочно нужны!.. – Причем этот человек говорил так, что было ясно: он немного запыхался. – Да-да, вы срочно нужны в гостинице, срочно…
– Мистер Поттер, – это был голос Шарлотты, – а вы привезли вещи мистера Фроста? Ведь вы же…
– Мне нужен викарий, – перебил взволнованный хозяин гостиницы. – Нэнси, мою служанку, ударили ножом. Мы уже сообщили об этом констеблю и сыщику с Боу-стрит. А также и вызвали доктора. Но они ничем не могут ей помочь. Викарий, придите и помолитесь над бедняжкой… на случай, если она скончается.
Глава 4
Где-то в коридоре второго этажа скрипнула дверь, и тотчас же кто-то тихо вскрикнул.
– Мэгги все слышала, – в ужасе прошептала Шарлотта. – Ах, папа, прошу меня извинить. Мистер Поттер, примите мои глубочайшие соболезнования. Я буду молиться за выздоровление Нэнси.
Поспешно сделав реверанс – все ее мысли были обращены к девочке на втором этаже, – Шарлотта стала быстро подниматься по лестнице. Потом, проскользнув мимо мистера Фроста, она вошла в спальню своей племянницы.
Мэгги сидела на кровати – худенькая миниатюрная фигурка в аккуратном платьице в цветочек. Буйные светло-каштановые кудряшки девочки чуть покачивались – было ясно, что она быстро подбегала к двери, а затем столь же быстро бежала обратно. А рядом с ней лежал Капитан – поджарая гончая лет пятнадцати. Капитан давно уже потерял гибкость и проворство, а его коричневатая шкура местами поседела. Мэгги погладила пса по голове, упорно глядя в пол, – хотя, наверное, слышала, как вошла ее тетя. Та села рядом с девочкой на кровать с таким же лоскутным покрывалом, как и в комнате мистера Фроста. Шарлотта и ее сестра сшили оба эти покрывала много лет назад. На шитье ушли недели кропотливого труда, и на протяжении всего этого времени Шарлотта ненавидела каждый стежок. Но сейчас она была рада этим покрывалам. Ей очень хотелось как-нибудь утешить племянницу, и она, собравшись с духом, проговорила:
– Ты ведь слышала, что сказал мистер Поттер, правда, дорогая?
Девочка со вздохом кивнула. Шарлотта тоже вздохнула и положила руку на плечо племянницы. Мэгги казалась такой худенькой, такой хрупкой… Но десять лет – уже не тот возраст, когда человек позволяет, чтобы его утешали, как утешают малышей. Поэтому Шарлотта просто похлопала девочку по плечу и снова вздохнула.
– Нэнси поправится? – послышался тоненький голосок из-за завесы кудрей. – По-моему, она была милая.
Шарлотта вполне могла представить, что Мэгги думала о Нэнси. Она вспомнила себя десятилетнюю – худую как палка и ужасно неловкую. В этом возрасте такая цветущая и яркая молодая женщина, как Нэнси, казалась бы ей прекраснейшим существом на свете.
– Она не была милой, она и есть милая, – поправила девочку Шарлотта. – Мистер Поттер сказал, что кто-то ее ранил, но он уже вызвал доктора. А папа, то есть дедушка, поможет ей успокоиться.
Вместо ответа Мэгги молча погладила темные бархатистые уши Капитана. Старый пес повилял хвостом и положил голову на колени девочки. Хотя имя Капитан дала питомцу тринадцатилетняя Шарлотта, когда отец принес домой щенка, этот веселый игривый пес всегда считался собакой старшей из сестер Перри. Она дала имя и второму щенку, ирландскому спаниелю с кудрявой коричневой шерсткой. Фриппери был спокойным и преданным псом, правда, он иногда угрожающе рычал, но никогда никого не кусал. Именно он стал другом и спутником Шарлотты, когда она бегала по Строфилду и украдкой проскальзывала на земли Селвинов, чтобы исследовать тамошние пещеры. А Маргарет больше нравилось дома, где Капитан часто укладывался у ее ног, когда она сидела за рукоделием.
Фриппери умер несколько лет назад, но Шарлотта в то время уже давно не жила дома. Маргарет же в первый год после свадьбы тяжело заболела и сошла в могилу вслед за своим молодым мужем. Остались только эта девочка с ее именем и уже старая гончая. И остался тот же самый дом викария, где родители Шарлотты с каждым годом все больше седели и становились все более рассеянными.
На стенах были все те же обои в мелкий цветочек, поклеенные еще во времена юности сестер, но над кроватью висела новая полка, на которой стояли книги и маленькая оловянная лошадка. Время неумолимо бежало вперед, и маленькая Мэгги менялась, подрастала… А ведь она, Шарлотта, даже не знала, какая у племянницы любимая книга…
Шарлотта быстро заморгала, смахивая слезы. Потом судорожно глотнула. Ей следовало успокоиться, чтобы поговорить с племянницей. Заставив себя улыбнуться, она спросила:
– Ты уже знаешь, что я поживу в твоей комнате?
Девочка кивнула и тут же прошептала:
– Тетя, зачем ты приехала?
«Ради тебя. Ради нас всех», – подумала Шарлотта.
– Видишь ли, я… Ведь я уже очень давно не приезжала. – Конечно, она не ответила на вопрос, но и не солгала. – Милая, ты помнишь, когда я приезжала в прошлый раз?
– Кажется, помню. Мне тогда было шесть лет. – Девочка снова погладила гончую. – Ты заплетала мне косички и вплетала в них шелковые ленты, да?
– Да, верно. Зеленые, под цвет твоих глаз.
Шарлотта прикусила губу. Сколько же ночей за прошедшие четыре года, ложась в постель, она молилась, чтобы ей приснился тот короткий визит… Она мысленно говорила: «Господи, дай мне снова ее увидеть – пусть даже только во сне. Дай мне вспомнить мягкость ее волос, вспомнить, как я сажала ее к себе на колени и обнимала…»
Шарлотта снова улыбнулась и тихо сказала:
– И я часто думала о том, что ты очень милая.
Девочка на мгновение замерла. Потом отбросила за спину свои распущенные волосы и покосилась на тетю. Шарлотта же вспомнила, как кто-то говорил, что «юная Мэгги Кэтлетт обещает вырасти красавицей». Полная чушь! Она уже была красавицей. Была красавицей с того самого дня, как появилась на свет.
– Ты тоже очень милая, – пробормотала девочка. Потом вдруг отвернулась и уставилась куда-то в пространство.
– Не знаю, надолго ли я смогу остаться, – снова заговорила Шарлотта. – Но потом, когда я уеду… Можно я буду тебе писать? Мне бы хотелось иметь подружку, с которой можно переписываться.
Мэгги кивнула и вновь покосилась на тетю. Над зелеными, как у всех Перри, глазами чуть приподнялись брови, и девочка спросила:
– А почему ты не пишешь бабушке и дедушке?
Шарлотта заставила себя рассмеяться.
– О, но они и так знают обо мне вполне достаточно.
Да уж, вполне достаточно… Все десять лет, прошедшие с тех пор, как Шарлотта покинула Строфилд, ее родителям следовало знать только одно: она жива и находится достаточно далеко, так что не будет ставить их в неловкое положение. Она им все-таки писала, но редко получала от них ответ. Шарлотта иногда задавалась вопросом: а читали ли родители ее письма?
Потрогав нитку, выбившуюся из шва лоскутного покрывала – наверняка это был один из тех стежков, что делала она сама, – Шарлотта сказала:
– Если хочешь, могу сегодня вечером расчесать твои волосы и заплести косички. Можешь сама выбрать цвет лент. Я привезла много разных… из своих путешествий. – Она чуть было не сказала «из Лондона».