– Зачем? – удивился он. – Нужно просто взять и признать их недопустимыми доказательствами.
После разговора с адвокатом я снова вернулся в суд, предварительно получив согласие судьи, попросил у секретаря для ознакомления уголовное дело, прочитал сей юридический труд и пришел к печальному выводу – единственное, что можно сделать, это попытаться уменьшить срок наказания.
Выйдя из здания суда, я снова увидел даму в шляпке с незабудками. Она все так же сидела на том же самом месте у памятника Ленину и задумчиво курила «Беломорканал». Я несколько удивился, так как почему-то считал, что такой марки папирос уже давно не существует.
– Голова болит, – сообщила дама, увидев меня. – Погода, наверное, сменится.
– Хоть бы немного разъяснило, а то все туман, да туман, – сказал я.
– Снег будет, – уверенно сказала дама, после чего стряхнула пепел, прищурилась и спросила:
– Любопытствуете или по службе в суде?
– По работе, – ответил я.
– Понятно, – сказала дама. – Это хорошо, что вы по работе. Я, знаете ли, никогда особо не понимала людей, которые ходят на судебные заседания из любопытства. Они мне всегда напоминают куриц. Знаете, когда одной курице отрубают голову, все другие собираются рядом и самым пошлым образом наблюдают за происходящим. И опять же из любопытства могут поклевать требуху или еще что-нибудь, что осталось после разделки.
Дама пристально посмотрела на меня и тут же попыталась изобразить курицу, которая наблюдает за казнью своей товарки, смешно заворачивая при этом голову и моргая одним глазом.
Надо сказать, изобразить курицу ей вполне удалось, но дама решила на этом не останавливаться и для пущей убедительности даже покудахтала, подпрыгнула на места и замахала руками, как крыльями, после чего засмеялась трескучим смехом.
В общем, тетка оказалась очень даже веселой.
В смятении и безысходной печали я пошел на телеграф и по межгороду связался с руководителем своей стажировки.
– Юрий Николаевич! Представьте себе такую ситуацию: человека обвиняют в совершении убийства, а он говорит, что не помнит, как убивал свою жертву, потому что был изрядно пьян.
– Это плохо, – сказал он. – В российском уголовном праве совершение преступления в состоянии алкогольного опьянения всегда рассматривалось как отягчающее вину обстоятельство. Я говорю не только про юридический аспект проблемы, но и про бытовой.
– А как же тогда строить линию защиты, если он ничего не помнит? – спросил я.
– Очень плохо, что ничего не помнит, – сказал руководитель стажировки. – А вину признает?
– Нет.
– Ну что ж, тогда, если логически рассуждать, нужно доказывать его полную невиновность.
Господи! Как оказывается, все просто! Нужно доказывать невиновность! Только вот как это сделать, если все доказательства против подсудимого?
– Как там твои родственники? – спросил Юрий Николаевич.
– Какие родственники? – не понял я.
– Которых ты поехал навещать.
– А, – вспомнил я и тут же соврал: – Нормально.
Разговор с руководителем стажировки нисколько не развеял моего душевного смятения.
В задумчивости я брел по тротуару какой-то тихой улочки и пинал рассыпающиеся в прах листья.
От своих печальных дум я отвлекся только тогда, когда увидел, как на дорогу из довольно-таки ухоженного коттеджа со спутниковой антенной на крыше с криком выбежала женщина. Она остановилась прямо посреди проезжей части, всплеснула руками, нервно быстро-быстро затопала ногами и тут же в исступлении бухнулась на колени, закрыв при этом лицо руками.
Я подбежал к женщине и попытался поднять ее с земли. Но та словно окаменела.
Видимо, услышав ее крик, из соседнего двора выбежали две тетки. Одна – помоложе – подбежала первой и тоже стала совершенно безуспешно пытаться поднять обезумевшую женщину с колен.
Вторая тетка – пожилая, задыхаясь, подбежала позже и, чтобы не упасть, тут же схватилась за мою руку.
– Валя! Валя! Что случилось? – тормошила сидящую на дороге молодая женщина, но та ничего не отвечала, а только выла, гладила себя рукой по волосам и, словно метроном, раскачивалась из стороны в сторону.
– Валя, да что случилось-то? – повиснув на моей руке и борясь с одышкой, спросила пожилая.
– Собрал… – наконец-то ответила Валя.
– Валя, что собрал-то? Что?
– Вещи он свои собрал и убёг, – с трудом ответила Валентина и показала на раскрытую дверь дома. – Да и правильно сделал! Зачем я ему гадина такая отвратительная нужна?!
Висящая на моей руке тетка с нескрываемым любопытством уставилась в указанном направлении и, сделав несколько шагов, потянула меня за собой.
Мы зашли в раскрытую калитку и поднялись на крыльцо.
Я осмотрел дверь и сделал вывод, что она взломана. Тут же на ступеньке валялся и металлический прут, которым, судя по всему, взломали дверь.
Тетка, для которой я служил чем-то вроде опоры, так же внимательно все изучила и потянула меня в дом.
В доме царил полный кавардак.
Вещи в прихожей были сорваны с вешалки, дверцы шкафов в комнате раскрыты, а ящики вытряхнуты на пол. Погром не коснулся только разве что кухни.
Надо сказать, хозяева жили очень даже неплохо. В одной из комнат коттеджа на самом видном месте красовался огромный современный телевизор в окружении звуковых колонок. Висевшая на моей руке тетка очень внимательно и даже немного завистливо осмотрела это чудо техники, особо остановилась взглядом на груде меховых вещей возле одного из шкафов стенки и после этого подняла с пола пустую шкатулку. Одна из дверок шкафа была также взломана, и, судя по всему, шкатулка была вынута именно оттуда.
После этого тетка ойкнула и потянула меня на улицу:
– Валя, никто никуда не сбежал. Это тебя ограбили, – прямо с крыльца принялась она кричать, с трудом осиливая одышку.
Услышав это, женщина немного пришла в себя и стала вытирать слезы, однако подняться с земли все еще не торопилась.
Вскоре на синем джипе японского производства примчался какой-то вспотевший парень. Он выскочил из машины, мгновенно оценил ситуацию, забежал в дом и, вернувшись, принялся поднимать сидевшую на дороге женщину, которая с его приходом странным образом успокоилась, посветлела и даже заулыбалась.
– А я думала, ты вещи свои собрал и убёг, – со счастливым видом сказала она.
– Дура! – грубо оборвал он ее. – Вставай! Надо идти смотреть, что украли, и милицию вызывать.
Во всей этой ситуации мне бросилось в глаза то, что парень был намного моложе женщины и даже, наверное, годился ей в сыновья, но отношения между ними были совсем не как у сына и матери.
Когда парень и женщина ушли в дом, пожилая тетка выпустила мою руку и схватилась за забор.
– Валя-Валентина. Совсем ты от своей любви с ума сошла, – неодобрительно покачав головой, сказала молодая тетка.
– Муж у нее некоторое время назад помер, – внимательно посмотрев на меня, сообщила пожилая. – Любил ее страшно, хотя по возрасту скорее в отцы годился. Прямо как у них теперь, только наоборот, – тетка кивнула головой в сторону взломанной двери. – Можно сказать, на руках носил.
– Там ситуация-то очень нехорошая была, – сообщила молодая. – Первый ее муж Дымов Александр Константинович в школе работал учителем. Там он и приглядел Валентину-то. И как только она школу закончила, сразу же женился на ней. Его за это потом даже из учительства выгнали. Работать ни в какую не дали. А он и рад был. Занялся предпринимательством, магазин открыл. Это лет десять тому назад было.
– А, стало быть, три года назад удар у него случился, – продолжила пожилая. – В больницу без сознания его увезли. Валентина сначала у его кровати двое суток не отходя сидела, вся извелась, а потом врачиха сказала ей домой идти, все равно, мол, мужик не жилец. А как раз в эту ночь, когда Валентина домой ушла, мужик ейный в себя-то и пришел. Очнулся, значит, и медсестру попросил жену позвать. Ну, медсестра, бросилась звонить Валентине, и надо же такому случиться – пока она в больницу спешила, муж-то взял и помер. В общем, Валя даже и проститься с ним по-человечески не могла. Такое вот несчастье пережила. А после того, как она мужа схоронила, с Кириллом сошлась и прямо как помешанная от любви к нему сделалася.
– А чего ей не влюбляться-то! – сказала молодая. – После смерти мужа к ней дом, магазин и счет в банке с кругленькой суммой отошел. Деньгами по полной программе теперь обеспечена. Конечно, не миллиарды у нее, но для нашего поселка она человек очень даже обеспеченный. Ей, как нам, лямку с утра до вечера тянуть не приходится. Уж, поди, не думает, чем семью кормить, да чем за свет платить. Влюбляйся в кого хочешь теперь…
В этот момент Валентина вышла из дома, стремительно дошла до калитки, шумно закрыла ее и заперла изнутри.
– Все! Концерт окончен, – зло сказала она и направилась к дому.
– Валя, да что у вас украли-то? – стала допытываться у нее пожилая тетка.
Валентина не ответила, а только в сердцах махнула рукой, расходитесь, мол, не ваше дело.
– Милицию-то вызвали? – спросила молодая, но Валентина ничего не ответила, ушла в дом, при этом громко хлопнув взломанной дверью.
Милая сельская сценка закончилась, и зрители стали расходиться.
Я прошелся по вечерним улицам, заглянул на небольшой, освещенный уличными фонарями стихийный рынок и от нечего делать у какой-то девушки поинтересовался ценами на осеннюю ягоду.
– Триста рублей ведро, – сообщила девушка.
До моего появления продавщица ягоды мило беседовала со своей подругой, и теперь обе замолчали и уставились на меня. Внимательно изучив мои зауженные брюки и остроносые, по нынешней моде, ботинки, они продолжили разговор.
– Танька, пойми: Лебеданск – это дыра, – заявила подруга продавщицы. – Это же просто тоска смертная прожить здесь всю жизнь.
– Да я то понимаю, – сказала продавщица. – В городе завсегда больше возможностей. Но вот, к примеру, кому я там нужна с моим средним образованием, тройками в аттестате и лебеданской пропиской?! Да и у тебя, насколько я знаю, жилья в городе нет. Но тебе в любом случае нужно уезжать отсюда и поступать в институт.
– Да кто ж в октябре поступает?
– Так ты чё, прямо сейчас, что ли, собралась уезжать?
– А что тянуть? Время идет. Главное ведь, вырваться отсюда. Уеду и ни за что сюда больше не вернусь.
– Правильно, – вяло поддержала подругу продавщица. – Я бы на твоем месте так и сделала. Я вообще не понимаю, почему ты раньше не уехала.
– А как ты себе это представляешь? Купила билет, села в поезд и уехала, да?! А жить где? И не забывай, что, кроме этого, еще нужно на какие-то средства питаться. Да и одеться по моде хочется, – печально возразила подружка. – Впрочем, кое-какие наметки у меня имеются, но говорить об этом я пока не буду.
Девушки некоторое время молчали, потом продавщица спросила:
– А что твой отец?
– Как будто ты моего отца не знаешь! – воскликнула ее подружка.
– Да знаю, – сочувствующе сказала продавщица, бросила горсть ягод в рот, и скривившись, сказала: – Он, поди, даже на косметику денег не даст, не то что на учебу в городе.
– Да нет, – возразила подружка. – Он, конечно, покупает мне все, что захочу, но если узнает, что я решила уехать, сразу же посадит меня под замок.
Она помолчала и сообщила:
– В принципе его понять можно. У него кроме меня, после смерти матери никого больше нет, но ведь и я свою жизнь гробить в этой дыре не желаю.
Девушки снова замолчали, потом продавщица ягоды заявила:
– Знаю почему ты так в город рвешься! Из-за Завадского.
– Дура ты. Нужен мне Завадский, как пятое колесо.
Она поправила прядку волос и спросила:
– Не веришь?
– Да мне, по большому счету, все равно, – немного раздраженно сказала продавщица, после чего, сверкнув на меня злыми глазками, достаточно громко спросила: – Мужчина! Вы ягоду брать будете?
Я немного обиделся на нее, за то, что она назвала меня мужчиной, хотя по возрасту ведь явно же был очень даже молод и она могла обратиться ко мне: «молодой человек», после чего от покупки ягоды гордо отказался и ушел.
В гостинице я согрелся горячим чаем, любезно предложенным мне дежурной, потом вытащил из сумки и приготовил на завтра колючий свитер (а то намерзся сегодня за день уже просто до ужаса) после этого залез под одеяло.
Глава третья, день третий
На третий день моего пребывания в Лебеданске и второй день судебного разбирательства в уголовном деле допрашивали свидетелей.
Нужно сразу сказать, что когда я утром пришел к зданию суда, то снова встретился с веселой дамочкой в шляпке с незабудками, которая так весело вчера изображала курицу.
Сегодня мадам снова сидела у подножия памятника и была просто отвратительно пьяна.
– Дорогуля, займите слегка подвыпившей антеллихентке немного денег, – заплетающимся языком сказала она, увидев меня. – Завтра у меня непременно голова будет болеть, а я это состояние просто не переношу.
Я сделал вид, что не замечаю ее, взбежал на крыльцо суда, и тетка тут же потеряла меня из виду. Дама подперла одной рукой голову, ладонью другой вытерла рот и пригорюнилась. Судя по выражению ее лица, задумалась она явно о чем-то очень серьезном и неутешительном.
Первой в зал судебного заседания зашла девушка, в которой я сразу же узнал вчерашнюю подружку продавщицы ягод.
– Свидетель, сообщите суду ваши фамилию, имя, отчество и место жительства, – приказала судья.
– Водорезова Оксана Владимировна. Живу в Лебеданске на улице Заречной, дом три, – ответила девушка.
Так вот из-за кого, по мнению Светланы, Сергей совершил убийство!
– Вас допросят в качестве свидетеля, – сообщила Водорезовой судья. – Предупреждаем вас об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний, а также за дачу заведомо ложных показаний. Подсудимого знаете?
Девушка поправила прическу, оглянулась на подсудимого и ответила:
– Да, знаю. Это Сергей Крылатый.
– В каких отношениях с ним состоите? – задала новый вопрос судья.
Девушка как-то мельком и при этом немного испуганно снова оглянулась на клетку и робко ответила:
– Я в отношениях с ним не состою. Вернее, мы с ним дружили… Или правильнее будет сказать: он за мной ухаживал, но это было совсем недолго.
Сергей Крылатый в клетке недовольно хмыкнул, скрестил руки на груди и отвернулся.
– Значит, отношения дружеские? – спросила судья.
– Ну, можно и так сказать, – ответила Водорезова.
– Расскажите суду все, что вам известно, – предложила судья.
– Рассказать то, что я следователю говорила? – спросила Водорезова. –Ну, в тот день девятого мая, мы ходили на массовые гуляния по случаю Дня Победы и потом собрались идти на дискотеку.
– Кто это – мы? – недовольно спросила судья.
– Мы – это я, Сергей Крылатый, Андрей Емельянов и Лиза Михнюк. Парни в тот день выпивали и перед дискотекой решили еще догнаться, то есть спиртного где-нибудь раздобыть. Денег у нас не было. Вернее, сначала были, но мы их до вечера истратили. Тогда Андрей Емельянов предложил сходить к бабе Гале и взять у нее в долг самогонку. Андрей сказал, что идти должен именно Сергей, потому что баба Галя его знает, он ей как-то дрова колол и еще в чем-то по хозяйству помогал.
Водорезова снова поправила прядку волос, что-то вспоминая, и продолжила:
– В общем, Сережка поднялся на крыльцо и постучал, а мы остались за калиткой. Когда баба Галя открыла дверь, Сережка у нее стал просить в долг самогонки, а она сказала, что продает только за деньги. Тогда Сережка напомнил ей, что помогал дрова колоть, а она его взяла и обматерила.
– Что именно она сказала Крылатому? – спросил прокурор.
– Ну, сказала, что он помогал ей от доброй души, а самогонку она продает только за деньги. И еще сказала, что сейчас деньги ценятся больше всего другого.
Прокурор поправил свои затемненные очки, ухмыльнулся и произнес:
– Я хотел спросить, как именно Мишина оскорбила Крылатого?
Водорезова замешкалась и вопросительно уставилась на судью.
– Сторона обвинения желает узнать, насколько слова Мишиной показались оскорбительными для Крылатого. Правильно я вас поняла?
Прокурор кивнул головой, а свидетельница снова вопросительно посмотрела на судью.