На первых порах прекращения встреч с Надей, мне сложно было понять, почему некоторые знакомые смотрят на меня с такой горестью. И только какое-то время спустя вспомнил об общепринятой реакции на чужое расставание. Я все думал, какого черта им надо? Есть ведь своя жизнь – живите ее! И что мне делать с вашими трагическими взглядами? Не ровен час, и соболезнования высказывать начнут! Такое ощущение, что это обществу нужно дать время для того, чтобы прийти в себя, а не мне с Надей. Хотя мы как раз в нем и не нуждались.
Кстати, Надя, судя по ее посылу, не только не переживала по нашему общему поводу, но и выглядела так, словно давно этого хотела (женщины умеют так выглядеть). И дай ты бог, если не прикидывалась. И хорошо бы, чтобы получилось, как у меня – все обошлось запоздалой тенью скуки, с которой новые заботы расправляются на раз-два. Тем более что Надя в тот год закончила школу и скоро укатила в город поступать в университет, так что этих самых забот должна была получить в достатке.
Я тем временем окончил второй курс, и накрывшаяся известной металлической посудой личная жизнь, оставила мне уйму свободного времени. Новое лето совсем не хотелось тратить на лежание в гамаке. Тем более что наступившее еще весной совершеннолетие открывало возможность легального заработка. Моя нужда в деньгах никак не влияла на успех в поиске работы. Куда бы я не обращался, везде требовали хотя бы маломальский рабочий стаж, что не удивительно. Так что спустя две недели поисков из доступных вакансий обозначились: вязальщик дранки, на частной пилораме – 1550 рублей в месяц, «проредитель сосновых лесопосадок» в лесхозе – 1207 рублей в месяц и еще более беспощадное занятие – «охранник кабеля». Последнее дело требует более конкретных пояснений! В закрытии вакансии охранника кабеля нуждалось местное дорожно-строительное управление. Дело состояло в том, что кандидат на должность обязан сопровождать выездную бригаду ремонтников и посильно охранять кабель. Его протягивали от автономного электрогенератора к месту работ. Особую бдительность требовалось проявлять во время обеда, когда, исходя из прошлого опыта, чаще всего он и пропадал. Сами рабочие отказывались нести за него ответственность, потому как стоил он дорого, а крали его несколько раз за сезон. Так что руководство управления решило выделить лишние две тысячи рублей в месяц на охранника вместо того, чтобы снова покупать новый кабель. Он стоил не то двенадцать, не то семнадцать тысяч рублей, при том, что в его очередной пропаже никто не сомневался.
Вакансии, конечно, одна другой краше! И если вязальщик дранки и прорядитель сосновых лесопосадок это еще туда-сюда (и дело даже не в нищенской зарплате), но перспектива целый день пялиться на кабель отдавала явной бесовщиной. После такого наверняка пришлось бы реабилитироваться перед собственной психикой, богом и людьми.
В общем, я уже было разочаровался в себе как в рабочем человеке и приготовился валять бедного дурака, как вдруг случайно наткнулся на одного знакомого. Его звали Олег, до класса седьмого мы с ним учились на одной параллели в школе, а после он исчез из поля моего зрения.
В другой раз я бы прошел мимо, и, может быть, просто отметил его в числе прочих прохожих. Мы никогда не дружили и общались только по случаю и в компаниях, но он поздоровался первым и ни с того ни сего поинтересовался как мои дела. Я не то чтобы удивился такой участливости, но так или иначе никакого секрета из своего положения не делал и сказал, что теперь ищу работу. Он понимающе кивал на упоминания тех профессий, которым соответствует моя сегодняшняя квалификация. Как вдруг сказал, что сам последние два месяца работает на мясокомбинате, чем вполне доволен. Говорил, что на первых порах эта работа не требует особенной подготовки и предложил попробовать устроиться туда же. Я, конечно, согласился – в конце концов стоит ли отказываться от удачи, когда она сама идет в руки, но только совершенно не представлял, как для этого действовать? И Олег тут же объяснил мне пошаговую инструкцию, в лучших традициях русской народной сказки.
– Значит, смотри – в семь тридцать, в любой будний день выйдешь на перекресток Новой и Объездной, подойдет серый автобус с широкой зеленой полосой на боку – это мясокомбинатовский… Скорее всего, будут пассажиры кроме тебя – садись с ними вместе! Водитель спросит: «Кто такой?», скажи: «Устраиваться!» – и доедешь. Потом народ на второй этаж пойдет, ты не ходи – жди внизу. Ровно в восемь приезжает местная управляющая Анна Семеновна – мощная баба со странной прической, сразу поймешь. Она по телефону всем отказывает в устройстве, а тех, кто приезжает опрашивает сама. В общем, не теряйся, наплети чего-нибудь вроде: исполнительный, работать умею, быстро учусь… Даже если не возьмут – в девять автобус обратно в поселок поедет, так что ничего не потеряешь. Удачи!
«Ну вот и хорошо, и замечательно, стоило только перестать искать работу, как она нашла меня сама!» – подумал тогда и непонятно почему проболтался впустую еще два дня, прежде чем поехать. Что за натура!?
Наконец, собравшись с духом, сделал все, как сказал Олег. В восемь утра в узкий коридор административной части здания мясокомбината вошла Анна Семеновна. Да, о прическе Олег не соврал – она была похожа на слегка сдувшийся шар с широкой прищепкой на затылке, и насчет остального тоже. Анна Семеновна и правда отличалась ростом и крупным телосложением, но при этом лицо ее было непропорционально узким.
Из соискателей в этот день был я один, и, может быть, поэтому на мое собеседование Анна Семеновна времени не жалела. Она вывалила на меня такую груду вопросов, что я слегка растерялся. И если такие темы как: готов ли я при необходимости оставаться на работе сверхурочно? и боюсь ли вида крови? странными мне не показались, то интерес к моим гастрономическим предпочтениям и цветам в выборе одежды, слегка обескураживали. Но так или иначе, все, что я ответил, ее устроило, и стоило мне подумать: «Она бы еще размер обуви спросила!», как десять минут спустя именно об этом поинтересовался местный кладовщик, когда выдавал робу и сапоги.
Кроме прочего мне выделили шкафчик в раздевалке и повели на экскурсию. Ее поручили начальнице колбасного цеха Наталье – приятной благовидной женщине средних лет.
Для начала она повела меня смотреть «линию», так называли основное помещение комбината, где производится забой скота и его разделка. Линией оно называлось не то за последовательность отдельных операций, которым подвергалась туша животного. Не то за одиночный рельс, разделенный на несколько ступеней и проходящий по центру помещения. От верхней под самым потолком, до нижней в полутора метре от пола. В самом начале помещения у стены стояла высокая железная коробка, к которой примыкала широкая платформа с лестницей. Там и здесь стояли глубокие двухколесные тележки и блестящие металлические столы. Вдоль линии на подвесных тягах болтались какие-то агрегаты: щипцы прихваты и электропилы, с узкой решетчатой платформой у каждого. Очевидно, что разобрать их назначение с кондачка не представлялось возможным и поэтому я просто задумчиво кивал, когда Наталья указывала на то или иное приспособление и описывала область его применения.
Дальше, накинув какие-то дежурные телогрейки, пошли в морозильник. Здесь ровными плотными рядами на стальных крюках, прицепленных к рельсам, висели четверти коровьих туш и тощие тушки баранов. Сразу за морозильником располагался широкий теплый коридор с выходом на погрузочную платформу справа и высокими воротами холодильника слева.
Экскурсия на этом закончилась, и Наталья отвела меня к местному бригадиру Андрею Андрееву для дальнейшего введения в курс рабочих обязанностей. Тот сказал сразу, причем без моих вопросов или пожеланий, видимо и без того знающий, что у всякого вновь поступившего на уме:
– Не волнуйся Ваня, животных тебе убивать никто не даст… до этого нужно еще дорасти, и в холоде они от твоих рук ни в коем случае не пострадают!
По местной традиции, как и любого новичка, меня отправили на работу в морозильник. По местным меркам самое незавидное распределение (кстати, здесь работали не только вновь поступившие, но и проштрафившиеся). Дело, порученное мне, было не хитрое. Задача состояла в том, чтобы разъединять смерзшиеся четверти туш коротким ломом и сталкивать их к дверям коридора. После этого их сбрасывали с рельса и укладывали на поддон автокара. Затем один из тех, кто имел сноровку в его управлении, отвозил туши в холодильник, и все повторялось снова.
Кстати, я не особенно удивился тому, с кем мне выпало работать, – мне и прежде везло на сомнительную компанию. Кроме меня новичков здесь не было, и получалось так, что остальные трое моих собригадников принадлежали к роду вечных штрафников. Об этом некоторое время спустя мне рассказал Олег. Их звали Гриша, Миша и Алда (не знаю, настоящее это имя или нет) – эти работали здесь уже несколько лет и давно заимели одну на всех репутацию неблагонадежных. По рассказам Олега за воровство здесь увольняли сразу, но необходимо было попасться на нем с поличным. А если такого не происходило, и при этом обнаруживалась пропажа, то сотрудник, на рабочем месте которого недосчитывались, допустим, бараньей ноги или куска вырезки, автоматически попадал в штрафники и отправлялся в морозильник. А Гриша, Миша и Алда в этом смысле находились в глубокой опале. Даже короткое время, проведенное ими вне морозильника, сразу отзывалось пропажей мяса на их рабочих участках. Старожилы уже давно отсмеялись на этот счет и говорили, будто эти опальные сами уже ничего не воруют, вместо них это делают другие, а начальство по привычке списывает всё на них.
Я понемногу привыкал к работе в «морозильной бригаде» и, как ни странно, не роптал, тем более что моим опальным коллегам веселости было не занимать. Особенно смешными, на мой взгляд, получались выпады Миши. Он декламировал целые речи о несправедливости и самодурстве управляющей комбинатом. В его устах слышались революционный посыл и обреченная интонация:
– Вот скажи, Ваня, как прожить на пять тысяч в месяц… и с семьей?! Мясо пропало – смотри ка! Докажи! И что, думаешь, эти – на линии, не берут? Воруют все! А нас то, видишь чё – тут заперли! Вроде как говорят – «хочешь мяса, вон в холодильнике его много»! А как его взять – это же ледяная глыба? Камень, а не мясо! А сами… сами то берут!
– У тебя нет семьи! – подначивал его Гриша.
– Алименты. – с азиатским акцентом добавлял Алда.
От этого Миша распалялся и старался увести тему в сторону. Но куда бы она ни устремлялась, судя по контексту, это был круг, и скоро все начиналось сначала.
Если Миша свою тягу к воровству прикрывал революционистской риторикой, а семьей называл судебное обязательство платить алименты двум своим детям, то, допустим, Гриша относился к краже мяса совершенно спокойно. Не прибегая ни к каким самоубеждающим ухищрениям. Он выражал это поговоркой, прихваченной им (вместе с синей шапкой с надписью «спорт») еще из советского периода: «Ты здесь хозяин, а не гость – тащи с работы каждый гвоздь!» Но проще остальных смотрел на свою репутацию Алда, он говорил так: «Что взял – то твое, не можешь взять – чужое!» Вот не знаю, к какой национальности он принадлежал, то ли монгол, то ли казах? Но его внешность напоминала молодую версию какого-то восточного мудреца, чье изображение я не раз видел в отцовских книгах. И если предположить, что он чуть постареет и станет при этом носить халат и шлепанцы, то сходство будет очень близким.
Постепенно вникая в общее настроение предприятия, я знакомился с остальными сотрудниками. Основной костяк коллектива составляли уже многоопытные кровопускатели. А когда я увидел специализацию каждого из них на практике, мои стереотипы человеческих характеров относительно внешности, получили мощный отрезвляющий удар. Прежде, мне казалось, будто те, кто каждый день имеет дело со смертью, должны быть монстрами или хотя бы злодеями, а оказалось все не так просто.
Если описать каждого относительно последовательности цикла, в котором смерть животного необходимо воспринимать, как точку его отсчета, нужно… Хотя нет… до того была еще бригада загонщиков. Они орудовали за стеной убойного цеха и занимались сортировкой животных и загоняли их в рукав. Я видел их только на обеде и в автобусе. Вадик и Эдик – так их все называли, хотя, как по мне, эти уменьшительные версии имен им не подходили ни внешне, ни по роду деятельности. Оба здоровые, лысые, лет под тридцать, с выражениями лиц заправских пиратов и цепкими маленькими глазами. Они целый день лупили обрезками труб по коровьим хребтам. И старательно загоняли скот туда, куда животный инстинкт идти запрещал – тесный, огороженный высоким забором рукав перед бойней. При этом Вадик с Эдиком всегда имели вид несколько смущенный. И когда вся честная компания вечером набивалась в раздевалку, то довольно безобидно шутили, или бывало угощали всех подряд орехами или семечками – добрейшие люди. А вот Толик или как еще его называли Толик-Киллер, при том, что по пятьдесят раз на дню втыкал копье под высоким электрическим напряжением корове в основание черепа, выглядел еще более мирно. Говорил даже чересчур спокойно, не грубил и больше молчал, внешность имел сухощавую, правда слегка жутковатую. Следующим этапом «линии», который осуществлял бригадир Андрей Андреевич, был подъем туши на лебедке к рельсу. Здесь большими щипцами на пневмоприводе, он откусывал корове задние ноги. Частично снимал шкуру и вешал туши на крючки. Бригадир работал с огоньком и всегда выглядел крепким и подозрительно свежим, хотя его возраст уже перевалил за сорок. Далее от туши отрезали голову, этим занимался мой тезка Ваня – огромный крепкий мужик, словно сошедший с картины на былинную тематику. Этот особенно ловко орудовал ножом и в несколько взмахов отделял голову от тела так, что язык оставался висеть на туше. Ваня казался мне слегка неполноценным, было что-то отстраненное в его лице, кроме того и шутил он плохо. Следующим на линии стоял давний мой знакомый Олег – он заведовал «шкуродеркой». По сути, это электрическая лебедка с двумя цепями, которые крепят за края шкуры, чтобы ее стянуть. После снятия шкуры Олег бросал ее в окошко соленно́го цеха на цокольном этаже, где ими занимался уже Семен. Он складывал их на паллеты внутренней стороной вверх и обрабатывал крупной солью, чтобы не портились. Семен работал здесь недавно, но уже заимел себе репутацию весельчака и балагура.
Смотрел и не уставал удивляться и раз за разом проворачивал в голове один и тот же вопрос, как люди, массово убивающие животных, могут быть добры друг к другу. Черт подери, раньше я вообще не представлял, что есть люди, массово убивающие животных, точнее не думал о них! Нет, я не то чтобы устремился в гуманисты или не дай бог вегетарианцы. И до сих пор скептически смотрел на призывы «зеленых» спасти каких-нибудь китов, морских котиков и прочих. Со всеми вместе отмахивался от социальной рекламы, как от назойливой мухи. Но сказать, что меня не впечатлило наблюдение за безвольной смертью, где тушу технологически отлаженно разбирают на части, уже не мог. Стоило лишь однажды проследить весь цикл забоя скота, как разница между теоретически очевидным знанием и практическим наблюдением стала несопоставимой. Тогда я решил, что мне очень повезло работать в «опальной морозильной бригаде», хотя бы по тому, что в ней нет убийц, даже при условии, что есть «непойманные воры».