Адэр запрокинул голову. Серый потолок в паутине мелких трещин, на лампах пыльные плафоны, воздух вокруг них подёрнут туманной дымкой. Как же хочется напиться…
– Сколько тебе лет, Кебади?
– Семьдесят шесть, мой правитель.
– Почему ты до сих пор здесь? Среди гор никому не нужных бумаг. Почему не обзавёлся семьёй и не живёшь как обычный человек?
– Мои жена и дети умерли во время мора. И я давно уже не верю в Бога. Я потерял всё, чем живёт обычный человек.
Адэр опустился на стул:
– Если дневник твоего деда не уничтожили, я верну его.
Кебади скупо улыбнулся:
– Я вам верю.
Адэр закинул ногу на ногу:
– Почему Великий закрыл древние народы в резервациях?
– Я помню нескончаемые вереницы климов и ветонов. Помню крики и плач людей. Помню разрушенные дома. Помню растерзанного озверевшей толпой ориента всего лишь за то, что он принёс на базар рыбу. Но я не помню объяснений Великого, почему он это сделал.
– Завтра я поеду к морскому народу. Расскажи мне о нём.
– Ориенты считают себя детьми Бога моря.
– Они легко идут на контакт?
– Если вы скажете, какую цель преследуете, мне будут легче ответить.
– Нет, Кебади, не скажу.
Летописец вернул перо на краешек чернильницы. Вытащил из ящика стола книгу, приложил руку к сердцу, затем пару секунд подержал ладонь на кожаной, потемневшей от времени обложке без надписи. Его действия напоминали ритуал, чем-то похожий на религиозный. Но Кебади сказал, что не верит в Бога…
Протянул Адэру:
– Почитайте на досуге.
Адэр наугад открыл книгу и чуть не задохнулся: в лёгкие хлынул хрустально-чистый воздух. Таким он может быть только высоко в горах, под облаками, но сейчас ледниками и водопадами пахли пепельные, покрытые записями на незнакомом языке листы со следами сотен, а может, тысяч пальцев.
Адэр перевернул страницу, вдохнул необузданный жар костра и невольно вжался в спинку стула – почудилось, что пламя лизнуло подбородок.
– Что с вами, – прозвучал обеспокоенно голос летописца.
– Чем она пахнет?
– Бумагой, мой правитель. Старой бумагой.
Адэр посмотрел на рукописный текст, графически он сильно отличался от предыдущего. Перевернул ещё страницу и зажмурился от удовольствия: так может благоухать только женщина на пике оргазма, у этого аромата нет названия, но мужчина ни с чем его не спутает. Буквы, точно крылья птиц, создавали иллюзию полёта фраз, и казалось, что строки находятся в еле заметном движении.
– Что это? – спросил Адэр, немного придя в себя.
– «Откровения Странника», Священное Писание древних народов Дэмора.
Адэр открыл книгу посередине – в нос ударил запах свежевскопанной кладбищенской земли – и тотчас захлопнул. Почему именно кладбищенской? Он никогда не был на кладбище. С любой похоронной процессией доходил до ворот и незаметно исчезал. Нет, был… Сестра рассказывала, как он, годовалый мальчуган, не задумываясь, шагнул в могилу вслед за гробом матери. Надо же… Боль утраты забылась, а запах горя – нет.
Адэр поймал на себе озабоченный взгляд. Осторожно положил книгу на угол стола:
– Спасибо, Кебади, но я не смогу прочесть.
– «Откровения» написаны на четырёх языках. Словари взял советник Исаноха. Но у нас нет словаря морун. И никогда не было.
– Я вряд ли найду время на их изучение, – сопротивлялся Адэр, с опаской поглядывая на книгу.
– Сколько языков вы знаете, мой правитель?
– Девять, несмотря на то, что у меня плохая память на имена и даты. Учителя-иностранцы отлично с ней поладили.
– Знаете тикур, вард?
– Конечно.
– Язык ветонов из той же группы, хотя алфавит и произношение многих слов сильно отличается. Тез – ваш родной язык. А шер и рóса знаете?
– Рóса чуть хуже. В Росьяре я редко бываю.
– Это неважно. Сейчас везде говорят на слоте.
– Для изучения языков важно! В Маншере проходят грандиозные скачки. По их правилам участники и гости обязаны говорить только на шер. Хочешь не хочешь, а язык будешь знать. – Адэр потёр лоб. Через месяц состязания, а его скакуна там не будет.
Голос Кебади вернул его в архив:
– Очень интересно.
Адэр улыбнулся:
– В Партикураме ежегодно проводят шикарный бал-маскарад. Общение только на тикуре. Их язык превосходно передаёт чувства. А Росьяр славится оперой, у них самый певучий язык. К сожалению, открытие сезона, куда приглашают королей и наследников престолов, приходится на день рождения моего отца.
– Язык климов в одной группе с тез, шер и рóса. С ним вам будет легче всего. А сложнее всего с языком ориентов. Похожей речи нет.
– А язык морун?
Кебади достал из ящика фланелевую тряпочку и снял очки:
– Когда они говорят, поёт душа. У каждого она поёт по-разному.
– Расскажи о них, – сказал Адэр тоном, каким обычно просят открыть окно в жарко натопленной гостиной.
– Они живут за долиной Печали, на полуострове Ярул.
Адэр еле сдержался, чтобы не ударить кулаком по столу. Сидит перед ним старик с глазами крота и гнёт себе цену! Каждое слово приходится выуживать.
– Говорят, они подчиняют себе мужчин.
Забыв протереть стёкла, Кебади водрузил очки на нос:
– Почему-то никто не говорит, что мужья морун – однолюбы, способные беззаветно любить и хранить верность, но каждый скажет, что моруны их подчинили.
– Нет дыма без огня.
– Незамужние моруны ищут свою половинку, а когда находят – две половинки становятся одним целым и уже никогда не расстаются.
– И как в сказке, живут они долго и счастливо и умирают в один день.
Кебади прищурился, словно даже в очках не мог разглядеть Адэра:
– Вы недалеки от истины.
– Я хотел найти здесь летописца, а нашёл сказочника. – Адэр поднялся. Немного помедлив, взял книгу. – Будет время на очередную сказку – прочту.
– Почему вы не спрашиваете о проклятии морун?
– Впервые о таком слышу, – проговорил Адэр и направился к пологу.
– Малика – простая девушка. Её враги, или ваши, непременно будут пугать вас проклятием.
Адэр обернулся:
– Оно существует?
– Скорее да, чем нет. Но вам не стоит беспокоиться. Проклятие настигает того, кто убивает моруну или овладевает моруной против её воли.
– Что происходит с насильником?
– Он сходит с ума.
– А с убийцей?
– Вымирает весь его род.
Войдя в кабинет, Адэр бросил на стол книгу и уставился в окно. Если то, что сказал Кебади, то, о чём предупреждал Трой, правда… Даже если это вымысел, нужны ли ему за спиной лишние пересуды, которых и так хватает? Не проще ли выгнать Малику и забыть о своей ошибке?
***
Он шёл по коридору флигеля, в котором обитала челядь, и колотил в двери. Из комнат выглядывали перепуганные слуги и тут же ныряли обратно.
– Что здесь происходит? – прозвучал старческий голос из глубины коридора. – Мой правитель?..
Адэр приблизился к старику. Вытаращив глаза, Мун попятился в комнату, споткнулся о домотканый половичок. Потеряв равновесие, завалился на узкую, застеленную клетчатым одеялом кровать. Панцирная сетка резко ухнула и подкинула старика.
Комичность сцены слегка охладила жар мыслей. Пока Мун приходил в себя, Адэр закрыл дверь, поставил перед кроватью стул с потёртым дерматиновым сиденьем и осмотрелся.
Комнатка была крохотной, как в домике для кукол – такой он подарил племянницам на Новый год. Чудный домик с чудной мебелью, здесь же «чудно» пахло нищетой. Раздвижной стол, в центре вышитая крестиком салфетка. Малика вышивала? Вряд ли. Тяжело представить её с шитьём в руках. Бельевой шкаф на две створки и настоящий раритет – сундук, обитый тонкими листами бронзы. На вытянутом поперёк, как в подвале, окне – ситцевая сборчатая занавеска, к верхнему углу пришпилена бабочка из выгоревшего бисера. Детская поделка Малики? Верится с трудом. Она, скорее, лазала по деревьям, пока кто-то вместо неё нанизывал бисер на леску.
Над кроватью булавкой приколот потускневший от времени рисунок – море, лодка и солнце. Рисовала Малика. Странно, откуда такая уверенность? Может, потому что на море шторм, а лодка наперекор здравому рассудку идёт под парусом? Или потому что лодка на гребне огромной волны достает до алого солнца?
– Мой правитель… – еле слышно произнёс Мун. – Я провинился?
Старик сидел на краешке постели, сцепив худые пальцы. Острые колени, выпирающие из льняных штанин, мелко тряслись. Смуглое лицо приобрело землистый цвет.
– Почему ты в замке? – спросил Адэр.
– Я не понимаю вас…
– Как ты, ориент, оказался в моём замке?
– Нас с Маликой приютил наместник. Это было двадцать лет назад.
– Почему ты покинул резервацию?
– Я покинул земли ориентов задолго до Указа Великого.
Адэр поставил ногу на край кровати и облокотился на колено:
– Ты пришёл в замок, уже зная о законе.
– Нам некуда было идти, – с неожиданной злобой сказал Мун. – Я никому не был нужен с плачущим ребёнком на руках. Меня отовсюду гнали. Отовсюду. И только наместник нас пригрел.
– Что произошло с её родителями?
Старик потупил взгляд.
– Я твой правитель, Мун! Отвечай правителю!
– Когда родилась Малика… – прозвучал бесцветный голос.
– Ты хотел сказать – Эйра.
Мун вскинул голову:
– Вы знаете? Это она вам сказала?
– Рассказывай.
– Эйре суждено было стать следующей верховной жрицей морун.
– Почему этого не произошло?
Старик сложил ладони перед грудью:
– Поклянитесь, что ничего ей не скажете.
– Ты в своём уме?
– Молю вас!
Адэр уселся на стул, посмотрел на рисунок. Что он теряет? Выслушает очередную сказку, вышвырнет из замка Малику со стариком и забудет о них.
– Обещаю.
Мун уронил руки на колени:
– Я всегда говорил Эйре, что её отец умер от болезни. Я был рядом с ним с первого и до последнего дня. Менял пелёнки, учил ходить. Его первое слово было «Мун». Пока мы жили среди ориентов, не было старика счастливее, чем я. Но он полюбил моруну. Ориенты ополчились, и нам пришлось перебраться за долину Печали. С тех пор я не видел счастливее человека, чем он. – Мун окинул комнату невидящим взглядом. – Мы ждали рождения Эйры, у морун первой рождается девочка…
– Почему скрыли настоящее имя? – спросил Адэр.
– Я расскажу по порядку. – Старик набрал полную грудь воздуха. – Когда мы уходили от ориентов, оставили все вещи. Среди них был жемчуг.
– Откуда у бедных ориентов жемчуг?
– Его ловили наши предки. Он перешёл к нам по наследству.
– Ладно, – кивнул Адэр. – Продолжай.
– Мой мальчик надумал сходить к ориентам за жемчугом, чтобы сделать жене подарок на день рождения дочери. По дороге мы остановились на ночлег в одном городке. Зашли в трактир перекусить. Там, как назло, проходили торги – продавали невинность десятилетней девочки. Бедное дитя дрожало, как осинка на ветру, а вокруг слюнявые губы, похотливые глаза…
Мун достал из кармана платок:
– Мой мальчик не выдержал и заступился за ребёнка. Нас выволокли на улицу. Меня повалили на землю, и двое сели сверху. А его били. Били долго. Ногами, палками, какой-то цепью. Я кричал, звал на помощь, пока был голос. Потом просто хрипел. Мимо шли люди. Я тянул к ним руки. Они уходили…
По морщинистым щекам потекли слёзы. Мун прижал платок к лицу:
– Я принёс его тело к морунам. В ту же ночь родилась Эйра. Прошло три года. Три года молчания, одиночества и ненависти. Однажды ночью я проснулся от того, что кто-то толкал меня в плечо. Малика… так звали маму Эйры… Малика стояла передо мной, прижимая к себе Эйру. Я без слов последовал за ней. Мы прошли через долину Печали. Добрались до злополучного городка. «Здесь?» – спросила она. Я кивнул. Здесь, на маленькой площади перед грязным трактиром умер мой мальчик. Мы сняли комнату. Ночью отправились в трактир. Притаились в тёмном уголке. Она осматривала зал, а я указывал…
Мун обхватил себя за плечи:
– Весь день она играла с Эйрой и впервые за три года смеялась. Но её глаза… они до сих пор стоят передо мной. Глаза мёртвого человека.
– Достаточно, Мун.
– Вечером она уложила Эйру и подсела ко мне. «Мун! Что ты хочешь ему передать?» Я умолял её покинуть этот проклятый город. Ползал у неё в ногах. Целовал ей руки. Но она ушла. Её не было всю ночь. Я бегал от окна к окну, выходил на улицу, смотрел в чёрное небо. Утром пришёл страж и повёл меня на опознание.
Адэр порывисто поднялся:
– Довольно!
– Я узнал её с трудом. Страж зачитал мне протокол с места преступления. Очевидцы рассказывали, что она успела вонзить нож в двух добропорядочных граждан. – Старик надрывно рассмеялся. – Знал бы он, что такое «добропорядочность». На неё кинулись все, кто был в трактире, и уволокли на задний двор.
– Хватит, – сказал Адэр и направился к двери.
– Почему вы уходите? – прошептал Мун.
– Всё, что мне надо, я услышал.
– Вы спросили, почему мы здесь. Так найдите в себе силы дослушать до конца.
Адэр прислонился спиной к двери и уставился на рисунок.
– Я скитался с Эйрой в поисках угла и случайного заработка, – продолжил Мун. – Ночевал на сеновалах, в подворотнях. Нас отовсюду гнали. Эйра всё время плакала и звала мать. Я забрёл сюда случайно, хотел в саду провести ночь. Но Эйру услышали. Наместник велел выделить нам комнату и привести лекаря. Доктор спросил, как зовут ребёнка. А Эйра возьми и позови маму: «Малика». Так имя к ней и прилипло. Потом я отрабатывал расходы наместника. Так и остался.
– Почему ты не вернулся к морунам?
– Я… я боялся, что они заберут у меня Эйру. Они моруны, а я ориент. Зачем им я? Без Эйры мне незачем жить.
Адэр подошёл к окну, посмотрел на пустую аллею. На ветках кустарника покачивалась стайка пичуг. Стоило одной птахе сорваться с места, как вспорхнули остальные. Миг, и серое оперение растворилось в ярко-голубом небе; лишь далёкий дружный щебет напоминал об их невидимом присутствии. Стадное чувство… закон толпы…
– Убийц наказали? – спросил Адэр.
– Не знаю. Мне даже не разрешили похоронить Малику. Я забрал Эйру и ушёл.
– Как называется город?
– Зурбун, мой правитель.
Адэр открыл дверь и, переступив порог, оглянулся:
– Разговора не было.
Мун вскочил и согнулся в три погибели:
– Да, мой правитель.
Адэр закрыл за собой дверь и с облегчением выдохнул. Мать Малики прожила без мужа три года, и была бы жива до сих пор, если бы не решила отомстить. Её убили… один человек, пять или десять… какая разница? Убийцы не побоялись проклятия. А значит, всё, что рассказали Трой, Лаел и Кебади – чистой воды страшилка для доверчивых глупцов.
***
Страж возился с колесом, отпуская под нос ругательства. Малика сидела в тени камня и пыталась вспомнить, где видела этого человека. Темноволосый. Правильные, строгие черты лица. Брови, точно крылья ворона. Светло-серые, как сталь, глаза.
– Сейчас получится. Ещё немного, и встанет как надо, – говорил он в перерывах между воспоминаниями о самках собак и их потомстве.
– Ты впервые меняешь колесо? – спросил в сотый раз маркиз Мави Безбур.
– Не впервые. Уж больно крепления мудрёные, – в сотый раз ответил страж и принялся перечислять части тела человека.
Он ругался тихо, не говорил, а выдыхал фразы, но предательский ветерок доносил их до ушей Малики. Она бледнела, краснела, однако камень, за которым можно было спрятаться от жгучего солнца, поблизости был единственным.
Вышагивая вокруг автомобиля цвета гнилой вишни, Безбур похлопывал в ладони. Он уже жалел, что высадил водителя – тот два раза чихнул, пока машина катила по аллее, – понимал, что однозначно опоздает на важную встречу, и злился на нестерпимую жару. Маркиз давно скинул пиджак, снял галстук, едва не до середины груди расстегнул рубашку. На гладком лице без единой морщинки блестел пот.
– Если пойти сейчас, успеем вернуться в замок засветло, – сказала Малика.
– И бросим машину? – возмутился маркиз.
– Здесь никто не ходит. Что с ней случится?
Маркиз опёрся руками на капот и, отскочив от автомобиля, подул на ладони:
– С ней – ничего, а я вряд ли дойду.
Заткнув подол длинной юбки под пояс и сбросив с ног лаковые туфли, Малика вскарабкалась на горячий камень. На горизонте темнел замок. Если помахать – никто не увидит. Уже хотела спрыгнуть, как краем глаза заметила грязно-розовое пятно. Человек? Человек… Идет медленно и что-то тащит.