– Я так и считаю, девочка, – спокойно произнес он и, не давая мне открыть рот, перехватил эстафету откровений: – Когда ты ушла, я долго пытался найти тебя, искал везде, куда мог дотянуться. Но ты прочно залегла на дно, пока в один из дней тебя не привели в участок впервые. Знаешь, каково было мое удивление, когда мне сказали, что обкуренная дочка Сэма Уильямса – моего друга, ученика и напарника – сидит в здешней тюрьме за пьяную драку в баре? А потом были и другие, более серьезные нарушения. Мне было стыдно, Рейвен, но не за тебя и не за себя. Мне было стыдно перед твоим отцом. Он был отличным парнем и отличным полицейским. Если ты не знала, его фотография висит в моем отделе на доске памяти погибших. Шесть лет прошло с того дня, когда твои родные погибли, но не было ни дня, чтобы я не вспоминал их.
Аарон замолчал и посмотрел на меня. Тело беспомощно обмякло, силы покинули меня, я плюхнулась обратно на стул. Слезы текли ручьем, и я не могла и не хотела их останавливать. Наблюдая за мной, Аарон продолжил говорить:
– То, что ты до сих пор гуляешь на свободе, изредка ночуя на тюремных шконках, – это не заслуга твоей очаровательной харизмы. Это моя заслуга, и прежде всего заслуга твоего отца. Пусть его нет с нами, но все его до сих пор помнят и уважают.
Аарон достал из кармана плаща носовой платок и кинул его передо мной.
– А теперь вытри сопли и слушай внимательно, Рейвен. То, что я скажу, вовсе не шутка и не попытка воспитать тебя. Все серьезно. Когда-то тебе сказали больше здесь не появляться, и ты провалила эту просьбу, да еще и с нападением и сопротивлением…
– Откуда ты знаешь про то, что я сопротивлялась? – я произнесла это так тихо, себе под нос, что сама едва расслышала.
– Я знаю очень многое, – бросил Аарон, и тон его голоса стал еще серьезнее. – Ты уже совершеннолетняя, а я больше не могу вытаскивать твою задницу из полицейских участков. Тебе светит тюрьма, светит срок с твоим послужным списком, совсем немаленьким. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я кивнула в ответ, но это получилось как-то само собой. Воображение рисовало, как меня увозят куда-нибудь в Оссининг, бреют наголо, одевают в мешковатую оранжевую тюремную робу, а уже в тюрьме я с заточкой в руках дерусь за авторитет и собственную жизнь. Безусловно, веселое времяпрепровождение, но такое веселье я бы предпочла пропустить.
Аарон вытащил из плаща сигареты, достал одну и закурил.
– Я думала, ты давно бросил, – произнесла я, вспоминая как он всю жизнь борется с этой привычкой, сколько я себя помню.
– С тобой разве бросишь? – спросил он риторически, с удовольствием затягиваясь и пуская струю дыма в воздух. Я осмотрелась вокруг, взглянула на зеркало и на камеру, висевшую наверху в углу.
– А тут вообще можно курить?
– Иногда разрешают, – ответил Аарон, не спеша докуривать объект своей борьбы. – Например, когда надо надавить на кого-нибудь из подозреваемых.
Я понимающе кивнула и, помолчав, снова спросила:
– А мне можно? – Аарон опять затянулся, а на выдохе кинул мне пачку и ключи от наручников. Я схватила их с таким рвением, будто от них зависела моя жизнь. Сначала избавившись от наручников и растерев затекшие запястья, я прикурила и с удовольствием отпустила дым из легких. О, это была самая чудесная сигарета в моей жизни! В наслаждении я невольно ухмыльнулась, и мой собеседник заметил это.
– Наслаждайся, пока можешь. Считай, что это последние поблажки в твоей вольной разгульной жизни.
Я молча посмотрела на него, понимая, что старый детектив ничуть не шутит. Если Аарон Кэмпбелл говорит о том, каково реальное положение вещей касательно меня, значит, так оно и есть. Сигарета тлела в моих руках, я внимательно смотрела на то, как миниатюрные искорки сжигают табак. Точно также сгорала и моя надежда на более позитивный исход.
– Неужели ничего нельзя сделать, Аарон? – я решила попробовать вымолить очередное отпущение грехов, хотя сознавала, что в этот раз я действительно влипла.
– Докуривай сигарету и надевай обратно наручники, – вот и все, что произнес тот, окончательно выбив почву у меня из-под ног. Дело пахло никотином…
Ничего другого мне не оставалось, и поэтому я растягивала эту вожделенную сигарету так долго, как только могла. Пока я курила, Аарон уже потушил бычок и просто молчаливо ждал меня, все это время не отводя глаз. Я видела, что ему не нравится мое курение, но запретить мне он не мог, к тому же сам бросил мне эту пачку, как кость собаке. Я докурила, потушила сигарету, но наручники надевать не стала. Аарон не сказал ничего против этого.
– У тебя есть всего два выхода, но оба тебе вряд ли понравятся, – снова заговорил Аарон, наблюдая за моей реакцией. Естественно, что я заинтересовалась этим заявлением, но уже не воображала фантастической перспективы хеппи-энда. Детектив продолжил: – Первое: ты отправишься в тюрьму, как я сказал, надолго. Даже не смогу сказать точно, на сколько…
– Ладно, ладно, – остановила его я. Сигарета благотворно сказалась на мне, и сейчас я была намного спокойней, чем в начале нашей встречи. Тоже самое можно было сказать и о старом друге. – А второй вариант?
– Как я и сказал, оба варианта тебе будут не по нраву. Но вот второй… Ты, наверное, предпочтешь отправиться за решетку, к своим дружкам…
– Ну, не тяни же, – мне начинало это не нравиться, и вообще я впервые почувствовала усталость от всего, что происходило в последние несколько часов.
– Ты станешь полицейским, – наконец закончил Аарон. Он смотрел на меня, вероятно, ожидая совершенно любой реакции с моей стороны. И, наверное, он ничуть не удивился, когда я истерически засмеялась.
– Ты, наверное, шутишь? – сквозь смех спросила я, в припадке ложась на стол. – Тебе вроде далеко до маразма…
Но потом я поняла, что Аарон ничуть не шутил. Я смолкла, а он в свою очередь продолжил:
– Хорошо, что ты закончила ржать, я вообще рад, что тебе очень весело. Но вернемся к тому, на чем ты меня перебила, ладно? Итак, ты бросишь свою преступную жизнь, своих дружков-бандитов, бросишь пить и покуривать травку, и бог знает, чем еще ты там занимаешься. Словом, ты возьмешься за ум. Тебя не осудят и не посадят, но при условии, что ты отнесешься к этому серьезно, Рейвен.
– Но с чего такая поблажка? – я была искренне удивлена такому повороту событий, и скрывать это было невозможно, да и незачем. – Еще десять минут назад ты говорил, что дела мои настолько плохи, что и не придумаешь.
– Говорил, да, – без лукавства согласился папин бывший напарник. – Но все это для того, чтобы ты осознала всю серьезность твоего положения.
– Ну, хорошо. Допустим, я действительно осознаю эту проблему. Но почему я не могу в очередной раз пообещать, что начну новую жизнь?
– Потому что твое слово сейчас ничего не стоит. Ты ведь «пообещаешь» это в очередной раз.
– Хорошо, подловил. Но как мне стать копом? Мой отец был копом, но это же не передается по наследству. Это же как джедайская Сила, наверно.
– Ты поступишь в полицейскую академию, и там ты пройдешь усиленные курсы по подготовке кадетов, а заодно наконец закончишь старшие классы. Получишь образование, а по выпуску тебя устроят на работу.
– Но в академию-то я как попаду? – не унималась я, стена задач, которую возводил передо мной Аарон, уже начинала казаться действительно не хуже настоящей тюремной стены.
– Не волнуйся, попадешь. Я попросил об этой услуге самого мэра, потому как он когда-то сам задолжал мне. И твоему отцу, кстати.
– Да, что-то такое я помню, – задумалась я, действительно пытаясь вызвать те воспоминания в голове. – Тогда папа был награжден какой-то медалью или вроде того.
– Точно, – согласился со мной Аарон, не отвлекаясь от основной темы нашего разговора. – Я понимаю, что тебе кажется, будто ты меняешь шило на мыло, но поверь: так будет лучше для всех, и для тебя в первую очередь. Ты умна, находчива, настырная и упрямая. Ты никогда не пасуешь перед трудностями. Благодаря работе отца ты знакома с элементарными правилами полицейского сыска. Ты мотивирована, и ты сама это знаешь. Тебе суждено быть копом, Рейвен, и это твой шанс исправить все свои ошибки прошлого. Ты способна стать достойным человеком только в том случае, если действительно хочешь им стать, а не продолжать прозябать среди отбросов общества.
– И ты действительно веришь в то, что у меня получится? – задавая этот вопрос, я ощущала, как замирает мое сердце. Слова, что произносил Аарон, казались мне настолько убедительными, что я сама начинала в них верить.
– Подумай о том, что случилось с твоей семьей, – с тяжестью произнес старый детектив. – Сколько таких же людей, как ты, тоже потеряли свои семьи? Кого-то уже не вернуть, но ты ведь можешь предотвратить новые потери. И, кроме того, отвечая на твой вопрос: я никогда не переставал в тебя верить.
Слова старика повисли в воздухе, и комната снова наполнилась молчанием. Я думала об услышанном, в груди колыхались противоречивые чувства. Я не знала, что и сказать в ответ.
– У меня есть время переварить все это? – спросила я, хватаясь за голову. Она гудела буром от переизбытка информации и эмоциональных переживаний. И впервые за весь наш разговор, за всю нашу встречу Аарон хитро улыбнулся во весь рот.
– Можешь. У тебя есть два дня, – произнес он, довольная ухмылка не сходила с лица. – Но только за решеткой.
Я тихо выругалась, но выхода не было, и я ничего не могла с этим поделать. Аарон опять приказал мне надеть наручники, и те снова защелкнулись на моих запястьях. Вставая из-за стола, старый друг добродушно обнял меня. Это было так приятно, что на самом деле я и забыла, насколько давно меня по-настоящему обнимали.
– Пойдем, я слышал, у тебя здесь есть собственная «комната», – произнес он, провожая меня из допросной.
Я не спала всю ночь. Не потому, что злилась очередной ночевке за решеткой, к этому-то мне не привыкать. И на самом деле сегодня я впервые испугалась этого. Испугалась, что это место стало для меня привычным.
Всю эту ночь я думала. Думала о прошлом, о том, что было, когда мои родные были живы и все мы были счастливы. Думала о том, каково мне было, когда они погибли, о том, как меня приютил напарник отца, Аарон Кэмпбелл, и о том, как он хотел, чтобы я была счастлива, а я вместо человеческой благодарности бросила его одного, сбежав и ничего ему не объяснив. Я, подобно жуку-навознику, наскребла себе кучу дерьма в виде пьянок и увлечения наркотиками, не говоря уже о криминальной жизни. Теперь, когда ничего не опьяняло мой разум, а впереди маячил неизвестный лучик надежды, я впервые по-настоящему задумалась обо всем этом.
После смерти семьи реальный мир перестал для меня быть моим настоящим миром. Стараясь перебороть себя и боль утраты, я попыталась выживать в суровой и враждебной среде, но настолько проникла в нее, что теперь это стало моей реальностью. Я понимала, что начала употреблять, только чтобы сгладить чувство утраты, но в остальном-то что? Зачем я хулиганила все это время? Зачем пила и дралась? Зачем связалась со всеми этими молодыми гангстерами из «41-ой банды»? Неужели только за компанию? Я не знаю верного ответа.
А еще все эти опасности, к чему они? Я столько раз видела, как ребята уходят на «дело», но назад их уже возвращали мертвыми. Только сейчас, сидя здесь, я понимаю, что смотрела на них как на кукол, в то время как у этих ребят и девчонок тоже есть семьи, которые теперь тоскуют по ним. Точно так же, как я тоскую по своей семье.
После встречи с Аароном я уже не видела никакой так называемой романтики в том, как я жила. На самом деле все это было пустышкой, мусором. Игра, которую я себе вообразила. Пожалуй, я могу честно сказать себе: «Рейвен Уильямс, ты заигралась, подруга».
Но как мне быть с условием, которое выдвинул Аарон? Эта академия не для неженок и слабаков. Продержусь ли я там все это время, а если вылечу, не посадят ли меня тогда в тюрягу? После того как погиб папа, после стольких лет службы и моей текущей жизни смогу ли я вообще иметь право быть копом? По силам ли мне перечеркнуть все, что у меня сейчас есть, чтобы начать с нового листа? С другой стороны, а что у меня сейчас есть? Верно – ничего. Ни работы, ни образования, ни опять же семьи. Когда-то я была подающим надежды ребенком, которого ждало беззаботное и стабильное будущее. А теперь что? Перебежки со вписки на вписку, постоянные кумары и жизнь впроголодь. Удивляюсь, как я вообще еще не подохла. Ха, но, возможно, это хоть одно мое достижение. Маленькое достижение для Вселенной, но огромное для Рейвен Уильямс.
Аарон сказал, что у меня есть шанс вырваться из этой грязи. Возможно ли, что он прав? Думаю, да. Старик Кэмпбелл всегда был довольно мудрым чуваком, наставником моего отца. Возможно, доверься я ему до конца, он бы и меня смог направить в нужное русло. По крайней мере, пытался все прошлые годы до моего побега, и, возможно, он наконец достучался до меня.
* * *
После всех этих мыслей и глубоких дум мне снова приснились родители. На этот раз, к счастью, это не было воспоминание об их смерти. Это был совсем другой осколок моего прошлого.
Первой мне приснилась мама. Приснилось, как она впервые дает мне в руки свои кисточки для рисования. Кажется, мне тогда было лет пять. Следующий момент: я вспомнила, как она учила меня рисовать. Я всегда хотела уметь рисовать также красиво, как мама, но, к сожалению, не все таланты родителей передаются детям. Потом мне приснилось, как я читаю какую-то книгу, а она пытается это изобразить на холсте. Наверное, странно, что эти воспоминания связаны именно с ее хобби и работой. Наверное, я запомнила ее именно такой – вечно что-то набрасывающей в свой альбом. Однажды она даже пыталась зарисовать мои нелепые уроки игры на гитаре. Тогда я сильно психанула, маме удалось меня развеселить. Она нежно взяла у меня гитару и, немного перебрав струны, напела мне короткую мелодию, которую сочинила сама. Мама была талантлива не только в рисовании, но много в чем. Еще я запомнила ее почти всегда улыбающейся или смеющейся. У мамы была очень красивая улыбка. Наверное, это все отпечаталось в воспоминаниях, потому что мама почти всегда работала в моем присутствии, не важно, была ли я маленькой или чуть постарше.
Затем воспоминания о матери резко оборвались, и на смену им пришел сон о папе. Он был высоким и очень красивым, с точеным подбородком, который часто называют волевым. Папы часто не было дома, ведь работа полицейского подразумевала многочасовые расследования и бесконечные сверхурочные. Но когда у него выпадал выходной, я была счастлива, потому что тогда весь день он посвящал играм со мной. Пару раз в начальной школе я просыпалась поздно ночью и тайком видела, как он делает за меня уроки, если тема оказывалась мне не по зубам. В основном это была математика. Часто он так делал даже после того, как приходил уставший с работы. Если он вдруг и сам забывал школьную программу, мама обязательно ему подсказывала. А наутро я просто переписывала то, что он решал, и все ответы были правильными.
Последней мне приснилась Кэти. Точнее, сначала мне приснилось, как родители сообщают мне, что скоро в нашей семье будет прибавление. Потом я увидела, как родители приносят ее домой из роддома и впервые показывают ее мне. Она была такой крохотной и беззащитной, что в тот день я сказала маме, что буду всегда ее оберегать. Какой же это было глупостью, сказанной маленькой девочкой! Первые полгода я даже близко к ней боялась подходить, потому что думала, что сделаю что-нибудь неправильно и она заплачет. А плакала маленькая Кэти очень много. Затем, словно конвейер, передо мной промотались многочисленные воспоминания о сестренке, где она носится по дому, что-то разбивает и получает нагоняй; падает с велосипеда и, не подавая вида, что ей больно, бредет домой; случайно рвет одну из моих плюшевых игрушек, и мы с ней громко ругаемся, а потом я защищаю ее от соседнего хулигана из ее детсадовской группы.
Последним видением стало то, как мы все вместе купаемся в нашем бассейне. Мама сидит на краю, лишь окунув ноги. Я прыгаю с разбега бомбочкой в воду, обрызгав всех вокруг. Папа учит Кэти плавать, но это было без толку – вода отказывалась держать сестренку, и в итоге она так и не успела научиться этому. Сон начал растворяться словно в черном тумане, и последнее, что я услышала, было эхо отцовского голоса: «Девочки, не важно, на земле вы или в воде, – всегда держитесь на плаву».