– А, вон что… – разочарованно протянула врачиха. – Ну, повезло тебе, парень. Врач рядом оказался, как на заказ. А то бы сейчас уже в морг ехал.
– А почему же ожогов нет? – спросила у неё Марина.
Та пожала плечами:
– Бывает, что и без ожогов обходится. Но травмы от этого не легче. Голова болит? – обратилась она ко мне. – Как тебя зовут, помнишь?
– Раскалывается. Но всё помню.
– Уже хорошо. Ходить можешь?
– Пробовал, не получилось. И всё тело болит. Даже внутри. В ушах шумит, слышу как-то плохо, как издалека. Но руки-ноги вроде уже чувствую.
– Сотрясение, значит, сильное. Как минимум. А дальше пусть сами смотрят. Ну, поехали, квартирант. Хорошо, что полис у тебя с собой. Лёша, давай носилки.
– Да я сам попробую, – запротестовал было я. – Тут идти два шага. Просто пусть немного поддержит.
– А ну лежать! – прикрикнула на меня врачиха. – Я тебе встану! Ишь какой!
И обратилась к Марине:
– Где его вещи?
– Да я с ним поеду, – сказала та. – По дороге только ко мне домой заскочим, это рядом с медпунктом. Мне всё равно в Мельниково надо.
– Да пожалуйста, – пожала плечами врачиха. И, ничуть меня не стесняясь, с ухмылкой добавила вслед, когда Марина уже вышла за моей сумкой:
– А говоришь, квартирант…
В этот день неприятности начались прямо с утра. Как всегда, в половине седьмого Холодов приехал на работу, но не успел даже дойти до кабинета, как зазвонил мобильный. «Что за хрень? – удивился Холодов, обнаружив, что звонит глава Старокамышинской сельской администрации Титаренко. – В такую рань!»
– Слушаю, Иван Григорьевич, – откликнулся Холодов. – Доброе утро.
– Та если б доброе, Александр Николаевич! – плаксивым голосом запричитал Титаренко. – Тут такая беда-а!
– Да что такое? Говори нормально, по делу.
– Ночью у нас гроза была страшная! Ну прямо никогда такой не было. Так ваш экскаватор смыло, лежит на боку в карьере и глиной с грязью его занесло почти весь.
– А экскаваторщик где? Он же там у вас ночует.
– А його молнией вбыло. Старуха, у який вин на постои був, каже, шо побиг ратуваты экскаватор, та його й бахнуло. Ранци у «скору» видвэзлы.
– В «скорую»? Так он живой или убило?
– Та якбы я знав! – Титаренко от волнения с русского переходил на местный диалект украинского и обратно. – Вроде живого увезли, а може, и умер по дороге. Это ж молния, Александр Николаич! Там же сколько вольт!
– Ни хера себе…, – безадресно выругался Холодов, но тут же взял себя в руки, – спасибо, что позвонил, Иван Григорьич.
– Паша! – крикнул он в распахнутое окно, заметив во дворе главного механика. – Поднимись быстро ко мне!
Механика новость шокировала даже больше.
– И что теперь делать? – он обескуражено уставился в стену. – Вчера ж ни облачка на небе не было! И где я теперь экскаватор возьму?
– Ты пока выясни, что там с этим… с журналистом. Позвони в больницу.
Паша вышел из кабинета, оставив начальника наедине с его думами. Строительство дороги к свинокомплексу не то, чтобы срывалось, но было одно обстоятельство, которое теперь ставило Холодова в тупик. Важный областной чиновник, близкий к владельцу свинокомплекса, на которого вывели Холодова общие знакомые и через которого ДРСУ и получило заказ на строительство дороги, с самого начала поставил условие: все работы должны вестись по уже разработанному и утверждённому заказчиком плану. И особо предупредил: место выемки глины должно быть именно то, которое указано в плане. И щебень брать только там, где планом предусмотрено. Со щебнем и так было понятно – его, кроме как на местном щебзаводе, брать было негде. Не возить же за сто километров. И на поставке щебня зарабатывал щебзавод, который, видимо, не забывал и чиновника. Но глина! На ней не зарабатывал никто. Ладно бы из неё какие-нибудь горшки делали, там не всякая глина и годится. А стабилизировать грунт под дорожное полотно? Да подходящая глина тут в любом овраге. Есть места и гораздо ближе к дороге.
Теперь придётся нанимать чужой экскаватор. И ещё большой вопрос, согласится ли его владелец – индивидуальный предприниматель, который только рытьём котлованов и зарабатывает. То, что грунт четвёртой категории, ещё ладно, но если мужик увидит, что случилось с их собственным экскаватором, да в каком неудобном месте надо брать глину, откажется. Холодов прекрасно помнил тот бугор, который был указан в плане – там уклон не меньше тридцати градусов. У мужика экскаватор новый, JСB, зачем ему рисковать кормильцем? И как ему объяснять, почему глину надо брать именно в Старокамышине? Весь город смеяться будет.
Паша зашёл в кабинет где-то через час.
– Что так долго? – недовольно осведомился Холодов.
– Так пока врачей нашёл, у них там пересменка…
– Ты ездил в больницу?
– Ну а чё звонить? Тут ехать-то… По телефону бы дольше вышло. В общем, Сердюков живой, хотя и тяжёлый. Говорят, не меньше месяца там проваляется. А потом ещё инвалидом может остаться. Если выживет. Но я к нему зашёл в палату – вроде ничего, разговаривает.
– Только инвалида на балансе нам не хватало…
– Да. И не уволишь, испытательный срок прошёл. Хотя…
– Что?
– Да он экскаватор стрелой в дно не упёр. Говорит, прораб сказал готовиться к переезду на бугор, он и приготовился заранее. Потому и побежал отгонять от края.
– Ну и что?
– Ну как? Нарушение. Его косяк. Должен был упереть.
– А так бы его не смыло?
– Да могло и так смыть. Но не упёр же? Можно уволить за нарушение.
– Ты ещё предложи ущерб на него повесить. Нет, так не пойдёт. Народ узнает, что он в грозу кинулся спасать экскаватор, будут героем считать, а нас гадами. А, не дай бог, серьёзная проверка начнётся – если, например, он в суд подаст? Прикинь, сколько наших косяков вылезет. У него же и допуска не было. Лучше дело миром решить, чтобы сам уволился, и без обид. Всё равно у нас теперь экскаватора долго не будет. Титаренко сказал, его жидкой глиной залило.
Услышав это, Паша не удержался и тихонько взвыл от отчаяния. Технику он любил. В этот экскаватор он вложил кучу сил, нервов, денег – в том числе собственных. Душу, можно сказать, вложил! Строил большие планы… И вот так, за одну ночь, от случайной грозы всё потерять? К этому Паша был не готов.
– Ты… это, – задумчиво сказал Холодов, – выбери время, сходи к нему ещё раз. Предложи денег. Отступного. Мы его поощрим как героя, а он сам уволится. И другим работягам такой расклад понравится. А то, знаешь, сейчас вся остальная техника вдруг начнёт ломаться. А нам надо работать.
Как Марина и обещала, она побывала у меня дома и не только сумела мягко подать отцу нехорошую новость, но и привезла его навестить меня в больницу. Правда, это случилось не в первый день моего там пребывания, а пару-тройку дней спустя. Батя насобирал в нашем саду сумку яблок со старой яблони, которая сохранилась там со времён моего детства, порывался прикупить ещё каких-то харчей, но она сумела предотвратить захламление моей больничной тумбочки лишней едой. А яблоками с удовольствием похрустели потом и трое моих соседей по палате.
К тому времени состояние моё улучшилось, координация движений восстанавливалась, я уже мог хотя бы элементарные свои проблемы решить самостоятельно. Да и внутри тела боли стали стихать. Внешне я выглядел вполне благополучно, и отца это успокоило.
– От же везёт нам на молнии! – сказал он, удовлетворившись тем, что дело идёт на поправку. – Мой дед, а твой прадед, тоже молнией битый был. И дядька твой, Антон, от молнии получил своё – пацаном ещё, лет пятнадцать или шестнадцать ему было. А теперь и тебя она достала. Хорошо, все живые оставались, никого хоть насмерть не убило. А то у нас и такие случаи были в селе.
– Да ну? – удивился я. – Ты раньше не рассказывал. А как дело было?
– Да с дедом я не знаю как, а Антон коней пасти нанялся. Мы ж не в колхозе были, надо было как-то жить. Вѐрхи сидел, а тут тучки нагнало враз, да и шарахнуло. Коня убило, а ему ничего. Ну, тоже так, полежал трохи. Какая-то баба видела, людей позвала, его и отнесли домой. Бабка-знахарка его выходила. Врачей у нас тогда близко не было.
– Но он же всё равно погиб?
– То уже потом, года через три убили его. Молния пощадила, а люди нет…
Марина, слышавшая наш разговор, едва заметно напряглась, но ни слова не сказала. Вскоре отправила батю домой на такси и вернулась в палату.
– Я сейчас с твоим доктором говорила, – сообщила она.
– И что?
– Сказал, жить будешь, – улыбнулась девушка.
– А зачем, не сказал? Ну, так, в философском смысле…
– Если ты такой глупый, то какой смысл тебе говорить? В философском, конечно, смысле, – передразнила Марина.
– Ну да, зачем, – ухватился я за эту мысль. – А они тут от глупости не лечат?
– Лечат.
– Ты смотри куда медицина шагнула!
– Могу даже рассказать как. Берётся третий том медицинской энциклопедии и резко прикладывается к больному месту. Можно несколько раз. И желание болтать глупости быстро проходит.
– Со мной такое не прокатит, я хроник. У меня это профессиональная болезнь.
– Вот поправишься – я тебе курс лечения устрою, если будешь кощунствовать.
– Тут главное с дозировкой не переборщить, – посоветовал я. И, выразительно глядя на Маринины выпуклости, добавил:
– Ну и витамины, конечно, необходимы.
– Мечтайте, пациент, мечтайте…
За несколько дней нашего совместного пребывания в больнице (а она в первые дни там и ночевала, пользуясь служебным положением) мы с Мариной так срослись душами, что окружающие принимали нас за семейную пару. Не было сказано никаких торжественных слов, но мы оба понимали, что уже не расстанемся. А слова будут сказаны потом, это формальность. И то ли от этого волнующего чувства, то ли в самом деле медицина делала своё дело, но поправлялся я быстрее, чем предполагали врачи. Мало того, вместе с постепенно возвращавшимся ко мне владением собственным телом пришло и какое-то новое ощущение. Как будто тело обновилось и стало намного энергичнее и сильнее. Я чувствовал себя двадцатилетним парнем. Но если это чудо я тоже объяснял себе появлением в моей жизни Марины, то как объяснить, что пропала моя близорукость, я не знал. Врачам я про это не сказал, а сами они не спрашивали.
Дней через десять, окончательно убедившись, что со мной всё в порядке, Марина уехала обратно в Старокамышин. А меня всё держали в больнице. Стало скучно.
Правда, я слегка прославился. Медсестра Наташа (почему-то в больнице обе посменно заходивших в нашу палату медсестры были Наташами) принесла мне местную газету:
– Вот тут про вас написали!
И действительно, в заметке под заголовком «Родился заново» сообщалось, что Сердюков А. С., экскаваторщик ДРСУ, спасая свою технику от грозы, попал под удар молнии. Благодаря грамотным действиям заведующей Старокамышенским ФАП Зеленченко М. П., оказавшей ему первую помощь, был доставлен в больницу на вовремя прибывшей «скорой» и сейчас его состояние не вызывает беспокойства у врачей. «Как будто они бы сильно беспокоились, если бы я умер», подумал я. Ну, кроме Марины, конечно. Закончил автор назиданием населению, что во время грозы под молнию соваться «категорически запрещается». Почему-то вспомнилась другая заметка – про то, как некий О. Бендер попал под лошадь.
Друзья детства, кто оставался в городе, не навещали. Многие даже не знали, что я вернулся. Да и я встреч особо не искал – хвастаться было нечем, а плакаться в жилетку стыдно. На работе близко познакомиться ни с кем не успел, оттуда ко мне только главный механик захаживал. В первый раз спросил, как дело было, а во второй обрадовал предложением уволиться по собственному. Против чего я и не возражал, понимая, что работа моя кончилась. Экскаватор теперь, если и будет работать, то только после полной разборки и промывки или замены всех залитых глиняной жижей узлов. Эту трагическую картину Паша представил мне очень ярко и компетентно. Правда, после того, как я написал заявление, мне на карту капнула сумма, равная моему двухмесячному жалованию. Я оценил благородный поступок бывшего начальства и решил навсегда сохранить о нём хорошее мнение. Позвонил начальнику, поблагодарил и сказал, что если буду нужен – я готов. Но мы оба понимали, что нужен не буду. Работу предстояло искать новую.
И вот когда я уже совсем перестал думать о дорожном строительстве и настроился на новую жизнь, прежняя жизнь меня догнала. В палату заглянул солидный человек и спросил, кто тут Сердюков. Это был я.
– Корреспондент журнала «Дорожное строительство», Васильев Евгений Фёдорович, – представился он. – Могу я с вами побеседовать? Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, прекрасно. Проходите, – пригласил я, поднялся и передвинул от соседней кровати единственный в палате стул для посетителей.
– Андрей, если не ошибаюсь? – уточнил корреспондент. – Мне поручили написать о вашем поступке, Андрей.
– О каком именно? – решил я слегка поприкалываться над коллегой, который вёл себя совсем не как журналист. Слишком уж натянуто, официально (возможно, недавно в профессии, подумалось мне). – Я в своей жизни совершил немало достойных описания поступков.
– Возможно, – сухо сказал странный коллега, – но меня интересует последний. Вследствие которого вы оказались в больнице.
– А, это…, – пренебрежительно махнул я рукой. – Тут просто досадная случайность. Природный, знаете ли, катаклизм. А что именно вам поручили написать, Евгений Фёдорович?
Тут мне пришло в голову, что своим трёпом я могу подставить бывшее начальство. А не хотелось бы. Всё-таки оно отнеслось ко мне по-человечески. Деньжат вон подкинуло. И вообще я хотел сохранить о нём хорошее впечатление, так что не надо позволять испортить его этому серьёзному гражданину. Если у него есть такое намерение.
Коллега внимательно посмотрел на меня и вдруг заметно преобразился.
– Да понимаете, случай-то очень нетипичный! – оживился он. – Особенно в наше время. Экскаваторщик бросается спасать технику, рискует жизнью…
«Ну, слава богу, – отлегло у меня, – не статья по технике безопасности. Хотя… профессиональный журнал должна была заинтересовать в первую очередь именно она». Всё-таки этот человек вызывал у меня какую-то настороженность. Уж не врёт ли он насчёт темы? Я и сам так иногда делал.
– Видите ли, я, конечно, пытался спасти экскаватор, но совсем не думал, что рискую жизнью. Максимум, что я предполагал – что намокну как цуцик. Я вообще-то грозы не очень боюсь. Так что о каком-то осмысленном подвиге даже неудобно говорить.
– Так и расскажите подробности. Что видели, что чувствовали.
– Да в том-то и дело, что ничего необычного не почувствовал. И видел мало – темно уже было. Я тогда уже спать лёг, а хозяйка дома со своей внучкой и ещё какой-то соседкой сидели на кухне. Проснулся от грома, слышу – дождь как из ведра. А в тот день мы до мягких почв дошли, глина кончалась. Призма обрушения – это само собой, я о ней свято помнил, но при таком дожде…
– Простите, какая призма? – переспросил коллега.
«Э, да ты, мужик, точно не из дорожного строительства», – заныло у меня где-то внутри. Или он, в самом деле, свежий человек, не в теме? Может, вот так же остался без работы и устроился по знакомству в журнал?
– Я имею в виду, что экскаватор стоял на положенном расстоянии от края выработки, но грунт был мягкий и под таким дождём он точно должен был поплыть, я это сразу понял. Потому и побежал отгонять его. Мне повезло, что женщины тоже на крыльцо вышли, молния меня прямо у них на глазах ударила, они меня и спасли. Ну, как спасли – в хату затащили, бутылками с горячей водой обложили и «скорую» вызвали. Я сначала даже ничего почти не почувствовал, сразу сознание потерял. Вот когда уже очнулся, тогда да – боль во всём теле, идти сам не мог, руки-ноги не слушались…
– А голова?
– Что голова?
– Ну, всё соображали? Ничего не мерещилось?
«Фигасе, что его интересует!» – мелькнула у меня мысль где-то на заднем плане сознания.