Ост тоже принял угрожающую позу, но по размеру он был в два раза меньше Медного.
В это время сзади послышался треск ломающейся кровати – это после трансформации грозную позу принял Зиль.
Если Медный в два раза был больше Майка, то Серебряный был в полтора раза больше Медного. Он заполнил собой всю высоту номера, при этом угрожающую позу принять не удалось: крыльям мешали кровать и стены, а голова упёрлась в потолок.
– Всё! Всё! Пади, я иду с вами! Куда? Домой в Берлин? – обняла Майка за серебристо-голубоватую шею и поцеловала в морду. – Вот видишь, что из наших «объяснений» получилось, – развернулась и шагнула в гостиную нашего берлинского дома.
– Пади, что всё это значит?! – меня колотило от злости. – Вы всерьёз озаботились моим моральным обликом? Это родительский произвол!
– Агуня, пойми, – оказалось, что в гостиной сидят мама с Остом-старшим, – так нужно.
– Огонёк, послушай, вы сейчас с Майком чуть всё не испортили, – Куп попытался меня обнять, но я вырвалась и удрала в свою комнату.
Нет, сидеть в комнате я не собиралась. Блин, я чувствовала себя какой-то малолеткой, которую учителя застукали в спортивном зале на матах с одноклассником. Что за чушь! Я давно уже не школьница! Я взрослая женщина даже родители не вправе вмешиваться в мою личную жизнь! Переоделась в байкерский костюм и переместилась в гараж. Оседлала очередной чудо-байк пади-Зиля и помчалась по улицам города.
Сделав несколько кругов, я почувствовала, что меня отпустило. Завернула в какой-то бар и заказала безалкогольное пиво. Достала сигарету, прихватила зубами и полезла в карман за зажигалкой. В этот момент кто-то слева поднёс мне зажжённую спичку. Прикурила и подняла глаза на человека, гасящего огонек щелчком пальцев.
– Зи! – заорала я от радости и бросилась на шею моему старшему брату. – Зи! Откуда ты здесь? Хотя о чём это я. Старшие подослали…
– Подослали, – звонко чмокнул меня в щёку. – Думают, что ты можешь что-нибудь с собой сделать.
– Идиоты! Причём все четверо! Тебя считать? – Зи отрицательно замотал головой. – У нас с Майком всё не настолько запущено, чтобы я хотела с собой что-нибудь сделать. Но вот что-нибудь бы разбила, кого-нибудь бы прибила… Тебя они тоже из-за меня выдернули?
– Нет. Я сам. Мимо пролетал, – улыбнулся во все зубы, сколько есть. – Сестрёнка, как я, оказывается, по всем вам соскучился! – прижал меня к себе.
– Я тоже. Ост устроил мне в этом году гастроли не только по Австралии, но и по Новой Зеландии, а завтра я должна быть в Рейкьявике, вернее, послезавтра. Всё уже перепутала с этими переходами.
– Ерунда, главное помнить, когда ты где-то должна быть. Приходишь и первым делом узнаешь дату. И никакой путаницы. Я подозреваю, что можно и во времени так перемещаться, но сам не пробовал.
– То есть?
– Ну, вот как ты перемещаешься? Задаешь место, где тебе нужно оказаться или человека, с которым хочешь встретиться, и перемещаешься. Думаю, так же можно заказать, например, день твоего рождения, госпиталь. И посмотреть, как ты появлялась на свет.
– Ну, с этим событием я знакома даже лучше, чем мама и пади. Они отвлекались, волновались, но всё записали. Мы с Искрой наши появления на свет пересмотрели миллион раз!
– Я же для примера, какая ты прямолинейная.
– Подожди, ты сказал, что в Берлине оказался не из-за наших проблем. Тогда почему?
– Кэт куда-то пропала. Со мной Магда связалась. Сама понимаешь, при её несогласии на наши отношения, обращение ко мне за помощью – это крик отчаяния.
– Опять кого-то хакнула?
– Об этом она Магде не рассказывает.
– А па Зиль что говорит?
– У них опять сезон размножения, поэтому они даже если понимают, что происходит, то не очень адекватны. У них же сейчас есть только один центр вселенной – мама. Правда, на тебя среагировал, наверное, инстинкт защиты потомства, – Зи рассмеялся.
– Я, честно сказать, не поняла сегодняшнего выхода родителей. Мы с Остом уже почти девять лет вместе работаем. Уже сто раз переспать могли, а они именно сегодня объявились. Поэтому я в негодовании.
– Агунь, я думаю, всё не так просто и все эти девять лет они вас блюдут. А сегодня вы превзошли их ожидания. Вот они и явились.
– А тебе как они это объяснили?
– Всё просто. У тебя есть суженый. У Майка суженая. Причём, как вариант событий, вы можете быть вместе с Майком и даже создать семью, но когда объявится твой суженный, может быть армагедец, – Зи понял, что я не поверила его словам. – «Армагедец» ‒ так мама сказала.
– Ну, если мама, – протянула я. – Что-то мне этот суженный всё больше и больше не нравится. Вот как я должна полюбить человека ‒ надеюсь, он предстанет в человеческом обличии ‒ который примерно пятьсот лет назад меня сжёг, а теперь все должны ходить на цыпочках и заставлять меня хранить ему верность…
– Об этом ты вообще не парься. Уверен, всё сложится так, что ты сначала в него влюбишься без памяти, а потом вы поймете, что ты его истинная пара.
– Ты так легко об этом говоришь, как будто сам нашёл свою истинную пару.
– Так я и нашёл, только дурак, туплю. Я даже не нашёл её. Она всегда была рядом.
– Надеюсь, ты про Катю?
Вместо ответа Зи кивнул.
– Понимаешь, я сейчас её не чувствую вообще. И от этого очень неприятно, холодно и пусто, где-то в районе сердца.
– Ты когда её найдешь, то первым делом поставь метку. Укуси её! А вообще я не против, если у меня будут племянники – летающие лисята!
8
Снег, лёд, облизанные ветром до состояния льда скалы – однообразный пейзаж на многие мили вокруг. Над всем этим дует ветер…
Бр-р! Пейзаж как из моего повторяющегося сна. Только сейчас день, светло и снег со льдом сияют до рези в глазах. Синее небо и припекающее солнце. Мы в Гренландии.
После успешных гастролей в Исландии нас занесло в Гренландию. Всего два выступления, но оплата оказалась хорошей.
Пользуясь свободным временем – целых два дня до самолёта в Данию – мы вписались на экскурсию. В чью-то «светлую» голову пришла идея снять клип на песню Frozen. Собственно, снимать клипы в местах, где мы гастролируем, у нас стало уже традицией. В Исландии специально съездили на гейзеры, хотя у нас было очень мало времени до отлёта.
Сейчас времени много, поэтому от первоначальной задумки снимать меня на айсбергах отказались и заказали экскурсию в ледяные пещеры, где-то в середине острова.
Туда нас с утра доставили на вертолёте. Авиакомпания дала нам на съёмки четыре часа, чтобы успеть назад дотемна.
Проводник показал нам очень красивые ледяные пещеры. Сейчас, в начале апреля, солнце стало сильно припекать, протаивая в стенах пещер ледяные «окошки». Солнечные лучи, попадая в пещеры через эти подталости, нереально преломлялись и отражались, образуя волшебную подсветку в самых неожиданных местах пещер.
Меня обрядили в какие-то языческие одежды, больше похожие на наряды местного населения. Просторная хламида, расшитая узорами и бисером, с капюшоном, отделанным мехом белого песца. Заплели две длинные косы, украсили их разноцветными каменьями. Лицо расписали веточками инея. Ресницы удлинили и тоже нанесли иней на кончики. В общем, я получилась такой полуэскимосской снегурочкой…
Краем глаза заметила, что какого-то парня нарядили в средневековые одежды. Видимо, по сюжету клипа он и будет тем самым «отмороженным» с закрытым сердцем.
Мы со съёмочной группой долго рассматривали пещеру, переходили из одного зала в другой. При этом оператор старательно снимал окружающую красоту.
Остановились в зале, одна стена которого напоминала уснувшего дракона. Примерно так выглядел падя-Зиль, когда принимал свой драконий облик и ложился в гостиной замка Раммельсберг перед диваном, на котором сидела мама.
Удивительные образы порой создает природа. Я даже подошла и потрогала стену. Она оказалась совершенно заледеневшей с застывшими потёками в нескольких местах. Солнце пробивалось в центре зала через протаявшее ледяное «окошко», и разноцветные лучи освещали пещеру. Один лучик, несколько раз отразившись от поверхностей, упал, разбегаясь веером по боку ледяной стены, из-за чего стена, засветившись всеми цветами радуги, стала походить на чешую дракона.
Я вышла на середину зала, встала как раз под световым потоком. Оператор уже поставил камеру и навёл на меня, предложив мне подвигаться, чтобы ему было понятней, куда требуется дополнительный свет.
Потом оператор убежал. Пришли его помощники со штативом, дополнительной камерой и прожекторами. Всё расставили и велели мне ждать. Затем появились ребята из съёмочной группы и принялись, хаотично перемещаясь вокруг меня по пещере, тянуть провода, выставлять свет, поправлять мне грим. В какой-то момент все куда-то разбежались, а я осталась в центре зала, чего-то ждала и смотрела на стену, похожую на дракона. Чтобы как-то себя занять, начала распеваться, а потом запела:
«You only see what your eyes want to see»
…
«When your heart's not open»4
Пропела первые два куплета. Мне понравилось звучание. Захотелось взять выше и громче.
«If I could melt your heart
We'd never be apart»
…
«You hold the key»5
Пропела третий куплет и так хорошо вытянула это «You hold the key», что послышался какой-то рокочущий звук, как мне показалось, очень удачно совпадающий с моим звучанием. Поэтому следующий куплет я спела еще громче:
«Now there's no point in placing the blame»
…
«My heart will be broken»6
Мне показалось, что оконце подернулось трещинами, но звук в пещере был такой замечательный, так здорово отражался от стен, что я продолжила, взяв еще выше:
«Love is a bird, she needs to fly».
……
«You're frozen
When your heart's not open
If I could melt your heart…»7
Тут-то всё – и бабахнуло! Лёд в окошке лопнул, с потолка пещеры посыпалась ледяная крошка. Я, натягивая на голову меховой капюшон, бросилась под укрытие стены, которая покрылась трещинами и вибрировала.
Обхватив голову руками и прижав лицо к коленям, я вжалась в самый дальний угол. Из-за акустики в пещере стоял такой шум, что казалось, будто я сейчас провалюсь в тартарары. Но всё быстро успокоилось. Когда я подняла голову от колен, то увидела, что пещера наполнилась людьми, а около меня, среди осколков ледяной стены, лежал мужчина в средневековой одежде.
Когда же это он, бедолага, успел? Вроде никого не было в зале. Я подползла к нему на четвереньках. Крупный, высокий, тёмные спутанные волосы. Голова чуть запрокинута, а на виске кровоточащая рана. Я приложила голову к его груди – сердце стучало, а его широкая грудь равномерно вздымалась. Вздохнула с облегчением: он просто без сознания.
Ко мне подбежали ребята из съемочной группы. Впереди всех Майк. Подхватил меня, принялся осматривать и ощупывать.
– Ты как? Цела? Ну, ты, мать, распелась! Чуть землетрясение не вызвала.
Меня вывели из пещеры. Возле бедолаги остались хлопотать ребята-помощники и почему-то оператор с осветителем.
Несмотря на наши усилия, раненый мужчина в себя не пришёл, и мы решили эвакуироваться, чтобы срочно доставить его в госпиталь.
На обратном пути народу в вертолет набилось много. Кроме нашей группы в костюмах, в салоне оказалось несколько посторонних туристов в касках и ярких комбинезонах. В общем, по прилёту в аэропорт мы напоминали пёстрый табор. Когда я выходила из вертолета после того, как вынесли раненого, то заметила мужчину, одетого в средневековую одежду. Не поняла, сколько всё же переодетых парней было на площадке и в пещере, но Оста спрашивать не стала, потому что это вполне мог оказаться посторонний турист. Ост и так был явно не в себе от пережитого. Как схватил меня в объятия в вертолете, так и держал, пока не пришли в гостиницу. Только проводя меня до двери номера, произнёс:
– Когда я услышал обвал в пещере и понял, что ты там, я думал, умру на месте. Сердце оборвалось. Ты молодец, сориентировалась, забралась под скалу, – нежно поцеловал в лоб.
На следующий день я встретила помощника, который переносил раненного, и спросила, как дела у пострадавшего. Он сказал, что после доставки в госпиталь они его судьбой не интересовались. Я предложила сходить в госпиталь, помощник не отказался.
В госпитале доктор, явно из местных, дружелюбно рассказала, что у парня легкое сотрясение мозга, но она не может объяснить, почему он не понимает, что ему говорят, и не помнит, что произошло.
– Странно, – сказал помощник, – когда я вчера набирал массовку, все говорили по-английски. Мне сложности с переводом на площадке не нужны.
Доктор разрешила пройти в палату к пострадавшему.
Сегодня при хорошем освещении мне его удалось рассмотреть. Высокий, крепко сложенный мужчина примерно тридцати пяти лет. Копна тёмных длинных волос перехвачена медицинской повязкой, густая растительность на лице. Сегодня он был в больничной одежде, поэтому образ средневекового вояки, запечатлевшийся у меня в памяти, развеялся.
Мы вошли тихо, и я рассматривала его некоторое время, пока он не открыл глаза густо-серого цвета, о таких говорят – стальные. Он увидел меня и, мне показалось, улыбнулся. Я присела на краешек кровати и хотела взять его за руку, но он потянул руку к моему лицу и, приложив ладонь к моей щеке, произнёс что-то вроде:
– Фарефлай фа син пио8
В тот момент я пропустила незнакомые слова мимо ушей, потому что доктор стала спрашивать, как его зовут. Я взяла его за предплечье и повторила вопрос доктора, проговаривая каждое слово.
– Как тебя зовут?
Он ничего не сказал, только смотрел на меня посветлевшими серыми глазами. Я отпустила его руку. Доктор продолжала.
– Нам придётся его выписать. Документов нет, страховки нет. Я не могу его держать, у нас нет благотворительных мест.
– Мы оплатим, – поспешно сказала я. – Я оставлю реквизиты компании. Германская компания подойдет?
– Конечно, подойдет! – оживилась доктор.
– Только, пожалуйста, не выписывайте его больного, то есть, пока не поправится.
– Пойдёмте, оформим документы на оплату, – живо взяла меня в оборот доктор.
Я пожала бедолаге предплечье, ощутив упругость мышц, и помахала рукой.
Помощник пошёл в гостиницу, а я ещё двадцать минут заключала соглашение на лечение пострадавшего в пещере. Когда с оформлением договора было закончено, я попросила у доктора конверт, который она дала без всяких расспросов. Я открыла кошелёк, в котором оказалась тысячная купюра. Её-то я и вложила в конверт и, не запечатывая, попросила доктора передать пострадавшему. Та пообещала это сделать при выписке.
9
Уютный домашний ужин в берлинском доме, как в былые времена. Не хватало только Искры.
Как долго я добиралась домой. После Гренландии Ост провёз меня с гастролями по Норвегии и Швеции, в итоге дома в Берлине я появилась только в начале мая.
За ужином я в красках рассказала семье о своих гастролях и, в том числе, о случае в пещере.
Падя-Зиль, увлечённо наматывая макароны на вилку, спросил:
– Что с этим мужиком-то? Живой?
– Да. С ним всё в порядке. Мы на следующий день ходили к нему в госпиталь. Врачи сказали, что сотрясение несильное, только он потерял память и как будто не понимает по-английски.
– Так он, наверное, местный, – предположил Зи. – Они там не всегда по-английски понимают.
– Нет, он не местный, у него вполне европейская внешность. Хотя помощники говорят, что вообще не помнят, чтобы нанимали его.
– Интересно… В ледяной пещере, говоришь, – протянул па.
– Когда вы к нему ходили, он был в сознании? – спросила ма. – Что делал?
– Был в сознании, – я попыталась воспроизвести в памяти нашу встречу, – лежал с перевязанной головой. Когда услышал, что мы вошли, открыл глаза, протянул ко мне руку и сказал: «Фарефлай фа син пио», – воспроизвела я, как помнила, звучание фразы.
Мама нахмурилась.
– Ещё раз и медленно.
– Фарефлай фа син пио…
– Светлячок, мы живем…9 – мама переглянулась с па. Повисла пауза.
– Он меня назвал Светлячок? – я перевела глаза с мамы на па. – Джейкоб Брюс? Я бестолковая…
– Нет, ты толковая, это обстоятельства складываются так, что не сразу можно понять, – произнёс Зи, вздохнув, и добавил бодрым голосом: – Кстати, что ты там говорила про свой новый клип, покажи. Заодно разглядим этого мужика.