Артур. Изменения, внешне незаметные, но слишком явные, чтобы не понять, произошли с ним с того самого дня, когда он впервые за долгое время пытался меня поцеловать.
На репетициях, на движениях, которые и так отличались страстностью и резкостью, он порой был беспредельно груб. То сжимал с силой талию, то буквально вдавливал в себя при разворотах и поддержках. И, наверное, со стороны все это выглядело очень красиво, по факту же причиняло невыносимый дискомфорт. На все мои просьбы и требования вести себя адекватно он лишь улыбался, хохмил или шел практически трахать губами Губанову.
Губами Губанову, игра слов какая-то.
Кирилл. Все мои попытки вывести брата на разговор оканчивались или хлопками двери перед носом, или потемневшим взглядом, от которого уже сбегала я. Единственное, что удалось изменить – это вылезти из обтягивающих, как хирургические перчатки бриджей и маечек, да купить в ближайшем ODGY пару домашних балахонов.
Рома. Эту проблему – не проблему я обдумывала почти все время, когда не была занята учебой. И только у меня возникала насквозь правильная мысль порвать с ним и вернуть утерянное достоинство, как вдруг он писал или, что еще удивительнее, звонил. Неужели чувствовал, что может потерять меня?
А может, Аня, ты сама себя обманываешь? Это же не сладкое, от которого ты с такой легкостью отказываешься. Рома в сердце. Его не вырвешь и не заменишь.
Вот это и приводило в раздрай все чувства.
Желание бежать от него и к нему сводило с ума, убивало, вызывало бессонницу. Последнее особенно становилось заметно, когда я пропускала очередную неважную фразу Артура.
А порой не только фразу.
– Синицына, а ты куда собралась?
Я остановилась, смотря на дверь актового зала. Красивую такую, резную. Явно на заказ делали пару десятков лет назад. И за этой дверью, вниз шесть пролетов лестницы, еще одной дверью ждал Рома.
Что что, а педантичностью он отличался и во временном факторе. Он никогда не опаздывал. Сказал в шесть, значит в шесть. И, конечно, злился, если опаздывала я.
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как грудь сжимается от тягостного предчувствия, и повернулась к сцене.
Валентина Марковна смотрела на меня в недоумении, сложив руки на своей могучей груди. Впрочем, ее взгляд не отличался от того, как смотрели все остальные. Три состава спектакля. Кажется, я настолько уплыла по волнам сознания, что пропустила что-то важное.
Тишина стала настолько ощутимой, что ее можно было резать ножом. Кто-то не выдержал и фыркнул.
– Нашей приме-принцессе негоже репетировать после шести вечера?
– Наверное, ноги превращаются в тыквы.
От представленной картины некоторые заржали, другие усмехнулись, но окрик куратора заставил шутников замолкнуть.
– Аня, сегодня должен подойти Афанасьев. Об этом я говорила ещё с утра.
Вот это поворот. Режиссер столичного кордебалета, помощник режиссера хореографического театра, тесно сотрудничавшего с Аллой Духовой – той самой, что в Тодесе – появится здесь.
Все ясно. Он хочет посмотреть наработки, и взять кого-то для масштабного мероприятия, что готовилось на Новый год, или же он хочет поставить наш спектакль в своем театре. А это уже другая аудитория, правильный свет и настоящий оркестр. Невероятно круто. Для кого-то и раньше для меня. Но я не могла отказать, не могла просто открыть двери и сбежать, потому что знала. Это путь в никуда.
Я медленно зашагала обратно к сцене, чувствуя огромный ком в горле, словно кто-то пихал мне туда кулак. Возможность увидеться с Ромой со свистом вылетала в трубу, как и послушать злободневные шутки его коллег.
– Как я могла не услышать? – проговорила я, усаживаясь рядом с Артуром, улыбка которого была раздражающе довольной.
Трясущимися руками я доставала телефон.
На сцене снова заиграла музыка. Третий состав вернулся к прерванной репетиции. Резкий ритм ударных бил по мозгам метрономом, словно отмеряя секунды до моей смерти.
Он не поймет. Он просто скажет: «Прощай, Птичка».
«Рома».
«Я жду уже десять минут».
«Я не могу. Репетиция затягивается», – набрала я сообщение, наблюдая, как на экран капают мои слезы.
«Отпросись».
Я прямо вижу, как он отдает это указание. Жестко, так же жестко, как он мог сегодня вбивать меня в свою кровать.
«Нельзя. Не сегодня».
И все… Страх узлом скрутил внутренности, и я всхлипнула, понимая, что даже если рвануть вниз, сбежать. Я не успею застать машину на стоянке.
Больше ответа не было. Телефон не завибрировал, и на экране не высветилось Сладенький. По щеке покатились слезы, счета которым уже не было.
– Вот же жалость, – пропела за спиной Губанова, и я медленно повернулась. – Не потрахаешься со Сладеньким.
Она так сладко улыбнулась, что живот скрутило болезненной судорогой.
Все напряжение последней недели, вся усталость, злость и обида сформировались в поистине ужасающий взрыв. Он прогремел внутри меня, и я с рычанием, буквально перелетела через спинку кресла и вцепилась в светлые волосы этой стервы.
Она визжала, как отборный поросенок, стараясь отпихнуть меня, то царапая щеку, то кусая за плечо, но я не чувствовала боли. Только желание вытрясти из нее всю дурь, только, чтобы она перестала меня донимать.
– Отвали, больная! – кричала она. – Артур! Артур убери эту *бнутую!
Я знала, что он смотрит и улыбается, ему наверняка нравилось это представление, как и многим другим в зале. Возможно, уже завтра я стану звездой социальных видео сетей.
Нас растащили. Кто, я не знала, пока не увидела нависающую надо мной фигуру Афанасьева Олега. Мы давно знакомы, но лично не общались.
Я все еще тяжело дышала. Меня трясло, но сильные руки крепко держали меня за плечи.
Он хохотал.
– Никогда бы не подумал, Синицына, что ты так умеешь. Теперь к тебе даже подойти побояться.
– Еще бы, – крикнула Губанова, размазывая тушь и губную помаду вместе со слезами по лицу. – Ей самое место в психушке!
Потрепанный вид этой потаскушки вызвал злорадное удовлетворение, и я не смогла сдержать дикой улыбки.
– Воу, – подал сверху восхищенный голос Афанасьев, и я подняла голову. – А ты страстная, Птичка.
Он заглядывал мне в глаза, так же, как когда-то делал Рома. Это был своего рода ритуал по определению к себе интереса. Я не могла выказать его человеку, пусть даже чертовски красивому, любовные похождения которого не обсуждают разве что дети.
Я отпрянула. Так ничего и не ответив, потопала на сцену, потому что мне было необходимо скинуть пар. Раз теперь в моей жизни не осталось Ромы. Значит, пора сосредоточиться на профессии.
Валентина Марковна, на удивление довольная, сначала поздоровалась с Афанасьевым коротким рукопожатием, а потом посмотрела на всё еще ревущую Губанову.
– Иди хоть умойся.
Артур даже не собирался помогать своей девушке, которую держал в объятиях. Он что-то шепнул ей на ухо и подтолкнул в сторону подружек. Они и повели ее в туалет.
Сам же Веселов, нагловато ухмыльнувшись, в легком изящном прыжке забрался на сцену и встал рядом со мной. Его пошлое восхищение во взгляде бесило неимоверно.
– Ох, Анечка. Ты даже в истерику впадешь красиво, боюсь представить, как ты трахаешься.
– Не бойся, тебе и остается только представлять, – огрызнулась я, в уме просчитывая нужные шаги, не обращая внимания на вмиг помрачневшего, как предгрозовое небо, Артура.
Глава 6. Рома
Утро. Солнечное, хмурое, после смены или отличного секса. Утро бывает разным и очень часто говорят, что оно не бывает добрым. И обычно я вполне согласен с этим пессимистичным утверждением, но не сегодня.
Ну, во-первых, я проснулся. А для человека, так часто видевшего смерть, это уже счастье.
Во-вторых, сегодня я, наконец, попаду на тренировку. Работа в последнюю неделю была изматывающей, особенно после того, как кто-то сломал многомиллионный аппарат.
То, что это было сделано нарочно, по наитию Марины, сомнений не оставалось. Но с этим я буду разбираться позже, а пока…
Третье и самое главное. Аня.
Я уже начал жалеть о данном обещании не трахать никого, пока мы вместе. Оно давалось все труднее, когда счетчик передергиваний перевалил за двадцать, а Ленка Фролова не сводила меня взгляда всю тренировку, а потом и вовсе не заявилась в душ.
Она стояла напротив меня. Еще влажная после тренировки, с высокой грудью, плоским исполосованным мышцами животом и мускулистыми ногами, между которых я уже побывал не раз.
Её руки поднялись, вынуждая приподняться и груди, делая это спортивное тело еще соблазнительнее, а я, бл*ть, думаю об Ане.
Это уже патология, Сладенький.
– Извини, Ленусик, кажется, сегодня тренировка высосала из меня все силы.
Зря я это сказал, потому что она тут же улыбнулась, проведя языком по губам. И если у Ани это движение меня возбуждало, то тут скорее забавляло.
– Хочешь, я всосу тебе силы обратно.
Я рассмеялся.
– Это даже звучит нелепо, а как ты это делать собралась?
Я выкрутил кран до конца, чтобы, наконец, помыться и уже через минуту вышел из душа, направляясь к шкафчику в тренерской.
Спортивное прошлое давало свои привилегии. Хотя я и не стал признанным чемпионом кикбоксинга, толику уважения получил. Вот даже шкафчик в тренерской. Чем не привилегия? И Лена, всегда готовая, особенно, когда муж в командировке.
– Рома, у тебя стояк как у пятнадцатилетнего, – насупилась уже одевшаяся брюнетка, наблюдая за тем, как интересующий ее в данный момент предмет скрывается в боксерах.
– Ты красивая баба, на тебя у любого встанет, – кинул я на нее взгляд, и продолжил одеваться.
Она улыбнулась этому комплименту, забывая, что я их в принципе не делаю. Я просто констатировал факт.
– Ну, так может Сладенький скрасит мое невольное одиночество? – игриво ввернула она и сделала шаг ко мне.
Я уже натянул футболку, джемпер и высокомерно посмотрел на нее, стоящую прямо передо мной. На уровне глаз. Высоковата, как по мне. Впрочем, теперь я любую женщину буду сравнивать по всем параметрам с Аней и ее 160 сантиметрами.
Что отразилось в моих глаза такого, что она резко побледнела?
– Что? – нахмурился я.
– Скотина! У тебя появилась другая, – заявила она и ткнула меня в грудь. Может быть, и хотела сильно, но я даже не качнулся.
Я мог бы многое ей сказать. Про то, что это не её ума дело. И про мужа. И про сына. И про то, как она мне напоминала порой мать. Но не стал. Просто хмыкнул и развернулся к шкафчику, собирая в спортивную черную сумку последние вещи.
Но сколько не игнорируй снег, двигаясь по московским улицам, сколько не сдувай снежинки, налипавшие слоями на лицо, природа все равно будет тебя преследовать.
Вот и Лена. Ей и говорить ничего не требовалось. Она все придумала сама.
– Значит, это правда. Я думала Саныч врал, что видел тебя с малолеткой. Нет, серьезно?!
Она уже шла за мной к выходу, бурча и причитая. Я сносил любые вопросы и уколы, пока она в конец не обнаглела:
– Ты, взрослый мужик, пялишь школьницу?
Я резко развернулся, так, что она на меня налетела и охнула.
– Ты, когда открываешь рот, Ленусик, следи, чтобы серое вещество из черепушки не утекало.
– Ты вот эти свои медицинские штучки оставь. Ей хоть есть восемнадцать? Или совсем офонарел на старости лет.
Да, ее было сложно испугать, но я раньше и не пытался. Теперь мне вдруг захотелось сжать руки на ее крупной шее, чтобы она заткнулась раз и навсегда. Да и любому, кто хотя бы заикнётся о моих отношениях с Синицыной.
Я едко улыбнулся, давая ей немного расслабиться. А затем провел по лицу рукой, к волосам, и оттянул их. Да так резко, что она закричала, привлекая к нам внимание тех, кто тренировался.
Мне было плевать, что за нами наблюдают.
– Ты когда ложишься под тренера, на тебя песок не сыплется? – прошипел я ей в лицо, пока она пыталась убрать от себя мою руку.
– Откуда ты…
– Знаю. А может узнать и твой муж, так что отъ*бись от меня. Поняла?
Я отпустил ее, когда она кивнула. Освободившись от моих цепких пальцев, она сразу повернулась к тому самому тренеру – Санычу. Справедливости ради сказать, вполне еще здоровому, крепкому мужику.
Но разница между ними была порядка двадцати лет, и я просто ей об этом напомнил. Тренер Малехин Владислав Александрович отвел глаза, а Лена тут же убежала в женскую раздевалку.
Привилегий она так и не получила. И даже персональные тренировки с Санычем не помогли.
Несмотря на странное утро, день не стал хуже. Я, наконец, доехал до того ювелирного магазина, что проезжал мимо, наверное, раз десять, постоянно думая об Аниных ушках.
И сегодня купил золотые серьги капельки, усыпанные россыпью мелких брюликов. Тело тут же напомнило о последней фантазии про обнаженную Аню в пуантах, и я решил, что серьги будут приятным дополнением к этому сексуальному образу.
Я набрал сообщение Ане о том, что приеду к ее универу ровно в шесть и помчался в больницу.
Были еще незаконченные дела.
День сегодня, словно вторя моему настроению, шептал и радовался. Солнце освещало заснеженные улицы, создавая поистине драгоценное сияние на снегу. Люди бродили в этой красоте, не противореча ей своими красочными одеждами, разным цветом лица и улыбками.
Москва был одним из тех городов, в котором можно было встретить людей абсолютно любой национальности, вероисповедания или сексуальной ориентации. Здесь никто никого не стеснялся, порой одеваясь так, что даже у меня краснели уши.
Нарядилась бы Аня в кожаную красную юбку, сильно напоминающую пояс, ботфорты, сплошь исполосованные ремнями и светлую курточку – это в конце ноября – у нее бы мигом покраснела вместо юбки задница.
Еще одна чертова фантазия.
Вот только, как это все воплотить, если мы видимся от силы раз в неделю, ежели не реже. И я ведь сам держу ее на расстоянии, берегу, чтобы не влюбилась, не страдала.
По-моему, Сладенький, ты где-то свернул не туда.
Это верно. Редкие встречи только добавляют остроты, а мое свинское поведение в сочетании с заботой и удовлетворенностью Ани от секса заставляли ее желать меня при любом раскладе.
А вот быт, он бы уже убил чувства.
Даже одна из медсестер рассказывала, что рассталась с парнем, потому что переехала к нему через два дня после знакомства и тут же почуяла вкус замужней жизни, в сочетании с грязными носками, леностью в кровати.
– Да я лучше буду считаться секс позитивной и тусить по клубам. Чем слушать его пердеж и п*здешь, – говорила со смехом она, и я был вполне согласен.
Мужики, они ведь как коты. Ловля мышей для них дело всей жизни, но стоит одного такого взять домой, регулярно кормить, мыть, он и вылизываться перестанет.
А зачем? У него ведь есть женщина. Она и накормит, и отсосет, а потом и денег может заработать. Вот мужской род и обленился, надеясь на слабый пол.
Мужикам охота нужна, азарт, иначе мы быстро теряем и интерес к жизни, и желание к женщинам.
Я, конечно, не обленюсь, но теперь меня стала посещать мысль провести с Аней терапию бытовухой, может быть и меня быстрее отпустит.
Когда люди начинают жить вместе, очень много неприятных факторов и скелетов вылезают, запрятанных в самые дальние уголки подсознания и жизни.
Аня ответила только спустя полтора часа, она была одной из тех, кто не держал смартфон при себе круглосуточно, боясь лишний раз выпустить из рук. Для неё это действительно было только средство общения.
Даже ее соцсети были скорее способом послушать классическую танцевальную музыку или найти спектакли и кадры из них. Там, конечно, были ее фотографии, но всего несколько штук и не слишком удачных, но я все равно не мог отвести от них взгляд, то и дело пролистывая ленту.
Вот Аня изогнулась на фоне сцены, а вот она с женщиной, судя по одинаковой радужке глаза и корневому росту волос, это была её мать. А вот и Веселов Артур, незаменимый атрибут ее жизни и сильно раздражающий фактор для меня.