– Забрать от тебя разом могут всё – ладонь Кемаля проплыла перед его лицом – а даётся тебе, обычно, по немного. И надо иметь смиренье и терпенье, и не утрачивая жизнелюбия, с благодарностью принимать даваемое. А за труды воздастся.
– А почему гибнут цивилизации? – спросила Кристина, оценивая морской фон на гипотетическом портрете собеседника.
– О, это просто – улыбнулся Кемаль – цивилизации губит корысть, эгоизм и лукавство вождей и упадок сил обираемого и обманываемого большинства. А далее, рано или поздно, следуют разлад и схлопывание. Хотя, иногда вмешивается природа. Люди ведут себя по отношению к ней, как безумцы, и не могут оценить её по достоинству.
– Потрясающе – заключила Кристина, держа в руках картон и угольный карандаш.
Её глаза и рука работали со сверхъестественным совершенством, и посетители кафе заворожено следили за этим таинством.
– А что Кемаль скажешь об отношении полов? – спросила Кристина.
– Мужчина стремится обладать женщиной. Женщина стремится обладать мужчиной. Внешний мир, при этом, как нам кажется, должен служить благоприятным фоном. А на деле выходят коллизии.
– Например? – произнёс Пётр и его бровь приподнялась.
– Моя невеста сбежала в Германию.
Кристина и Пётр переглянулись, качнув головами.
– Но люди упорно стремятся гармонизировать свой мир и каждый борется за своё счастье. При этом люди окружают себя домами, садами, вещами и растут цивилизации – заключил Кемаль, с жизнерадостной улыбкой допивая чай.
Кристина сверхчувственной интуицией ощутила во внешности Кемаля многослойность, за тысячелетия вобравшую природу эллинов, галлов и турок. В данном случае это смешение оказалось на удивление удачным. Ни грамма лишнего веса. Формы, словно отлитые из бронзы. Рыжие волосы гала, голубые глаза дорийца, чувственные губы турка. Пропорции ног, рук и туловища, выверенные с величайшим вкусом. А голова, её Кристина рисовала с огромным интересом. В улыбке Кемаля читалась простая истина – если дружба, то на век, если вражда, то тут пропасть, а собеседнику предлагался выбор. Пётр и Кристина выбрали первое. Рыбак принял их выбор и оценил новых друзей должным образом. Увидев картон со своим портретом Кемаль стал боготворить Кристину. Такая преданность присуща восточным людям, но далеко не всем. Потрясенный Кемаль долго молчал, держа в руках картон, наслаждаясь изяществом линий, прочерченных с особой, характерной для Кристины, мягкостью и гениальной способностью отобразить реальность так будто она обласкана весенним солнцем и усыпана цветочным нектаром.
Тем временем Кристина внимательно изучала миниатюру Жана Миело, запечатлевшую осаду Константинополя Мехметом II Завоевателем в 1453 году. Изо всего отображенного компьютером именно это произведение привлекло её внимание.
– Да, композицию построим, как Жан, а содержание вынуждает обратиться к судам венецианцев и ко внешности рыцарей Франции и Англии начала XIII века. А это не менее недели зарисовок и этюдов – подытожила художница, обведя взглядом собеседников.
В итоге с Кемалем условились о встрече через неделю. Предполагалось морская прогулка в рыбацкой лодке, для отображения натуры и поиска лучших ракурсов. На практике вышло иначе. Питаться Кристина и Петр стали, главным образом, блюдами из свежей морской рыбы, ночевали в эллинге на пристани среди сетей, а передвигались либо пешком по старому городу, либо на рыбацкой лодке в пять метров длиной и полтора шириной, с мотором. При этом Кемаль всюду сообщал глубину фарватера, направление течения, солёность воды и виды рыб, время, и условия их активного клёва. И весь Босфор, от Мраморного до Черного моря нашими героями был изучен в мельчайших деталях, включая имена и манеры лова местных рыбаков, внешность которых ежедневно пополняла альбом художницы.
По прошествии недели, пропитавшиеся солью, покрытые загаром и рыбьей чешуёй, Кристина и Петр, покачиваясь, выбрались из лодки на берег и решительно заявили о необходимости поработать на суше. Кемаль утверждал, что еще не показал и сотой части самого интересного, но вынужден был удовольствоваться увереньями о скорой встрече.
Поселились наши герои в старинном каменном доме у античного акведука, в сердце старого города, а дни проводили либо под сводами святой Софии, созерцая её мозаики и фрески, либо у крепостных стен и башен и древних базилик, любуясь их характерной кладкой и скрытыми для непосвященных символами нанизанного на античность христианства. Эта обстановка способствовала погружению в атмосферу благородной древности настолько, что чувство реальности было утрачено абсолютно. Кристина облеклась в тогу, сандалии и украсила грудь купленной на необъятном центральном базаре диадемой, репликой античного оригинала. Петр завернул себя в льняную ткань, скрепив её на груди бронзовой фибулой, так как уверился в том, что в раннем средневековье европейцы не были знакомы с пуговицами.
При этом, ежедневно, на закате солнца, Кемаль угощал новых друзей свежей рыбой, мастерски приготовленной тут же на пристани на углях и продолжал поставлять натурщиков.
Напоминал о себе и Андрео. Параллель с работой Жана Миело его удовлетворила и ободренный известием, он стал писать через день, активно интересуясь натурными зарисовками.
Наконец Кемаль отыскал приятеля, носившего на поясе железное кольцо со множеством больших потемневших за века, местами истертых до блеска, ключей.
– Это именно тот, кто вам нужен – заверил Кемаль.
Скоро Кристина поднялась ступенями башен, построенных императорами Константином, Юстинианом и Феодосием и вот тут весь Константинополь оказался у её прекрасных ног. Новость о проникновении в башни порадовало Андреа, и он написал:
«Отдаю должное вашей находчивости, полагая, что она обязана неотразимому обаянию вашей необыкновенной внешности и волшебного творчества Кристина».
Тридцатилетнего человека с ключами звали Нихат. Он был азербайджанец и бежал в Турцию в девяностые годы XX века от войны с армянами. Нихат прекрасно говорил по- русски и на арендованных машинах возил туристов по Малой Азии. А в межсезонье подрабатывал смотрителем городских стен.
Километры крепостных стен и десятки прекрасно сохранившихся башен опьяняли Кристину как вино. Видя символ эпохи, касаясь его руками, она уносилась сознанием в эту эпоху и настоящее переставало для неё существовать.
Нихат всюду носил за Кристиной краски, кисти, растворитель, холсты, подсказывал наиболее интересные видовые точки, а во время письма вытирал и отмывал кисти. Скоро стало казаться, что без Нихата не обойтись.
Нихат оказался гурманом и искусным кулинаром. Однажды на закате солнца, на вершине, обращённой к морю крепостной башни он накрыл скатертью громадную плиту и дал ужин новым друзьям. Готовилось все тут же, на мангале. На вертеле Нихат обжаривал адана-кебаб, сильно перченый мясной фарш. Рядом дымилась кастрюля с тархана чор басы, супом из сушеных молотых томатов, зеленого и красного перца, лука, дрожжей и муки. На скатерть Нихат поставил блюда с салатами: чобан солатасы и патлыджан салатасы.
– А это горячее мезе – объяснял Нихат, расплываясь в улыбке – подаётся с напитком для аппетита: фырында мантар с сыром и шампиньонами, каридеш гювеч с креветками и помидорами и кахвалтылыквар с брынзой и петрушкой.
Заросший густой щетиной затылок и крепкая спина Нихата источали оптимистичное жизнелюбие. Его коренастая фигура на фоне Мраморного моря, крепостных стен и мангала с пылающими поленьями, выглядела органично, создавая атмосферу растворённой в безвременье безмятежности. Хлопотливый и услужливый, но не спешащий, Нихат воплощался в дух места.
За ужином разговор коснулся проведения, в абсолютно незнакомой стране посылающего нужных людей.
– Есть аналогия между мозгом человека и его нейронными связями с одной стороны и видимой в телескопы пористой губной, сотканной из галактик нашей вселенной – сказал Петр, любуясь погружающимся в Мраморное море солнцем.
– Что следует из этого? – отозвалась Кристина, поправляя салфетку на коленях.
– Видимо, космос – это живая ткань, внутри которой идёт обмен информацией, энергией и веществом. То есть космос, это единое информационное поле.
– И в нужный момент нам были даны ангелы хранители в лице наших турецких друзей.
– Похоже на то. Значит космос нам благоволит – заключил Пётр, пробуя кахвалтылыквар.
– Пора приступать к картине. Месяц, это почти ничего, и я начинаю переживать,– Кристина показала свои тонкие пальцы – не могу отмыть краску, только теперь не до этого. Сегодня надо настроиться на то, что завтра я начну писать. Это, как в холодную воду прыгнуть.
– Тебе надо отвлечься.
– Так отвлеки Петя. Что твоё приложение?
– Оно само в галактике Млечный Путь выстраивает иерархию планет, указывая вероятности существования обитаемых планет в определённых точках пространства.
– Интересная модель – видно было, что Кристина отвлеклась от творческих волнений – а что характеризирует высшие планеты твоей иерархии?
– Высшие планеты Млечного Пути, это те чьи обитатели добились доступа к сфере знаний и ресурсов всего космоса, ко всей пористой светящейся губке. Таких планет не много.
– Это миллионные доли одного процента и речь идёт о населённых разумом планетах? – спросила Кристина.
– Да. Ниже в иерархии помещаются планеты, и число их на порядок больше, имеющие доступ к галактической сфере знаний и к ресурсам галактики. Тут речь может идти об одном или нескольких процентах.
При этом Нихат переводил говорившееся Кемалю и нескольким мальчишкам, наблюдавшим за происходящим разинув рты, а Кемаль из медного сосуда с длинным тонким носиком подливал чай в маленькие стаканы.
Подали сладкое и Нихат, указывая на блюда, объяснял.
–Джезерье, гюллячь, пишмание, тулумба, а это десерт ноя-ашуре, без него не обходиться ни один праздник. Его вы должны попробовать.
Пили шарап, виноградное вино из Измира.
С Мраморного моря дул тёплый ветер, доносивший солёную пену до вершины башни. Пылал огонь. Расцвеченный огнями загадочный великий город засыпал.
– А остальные девяносто с чем-то процентов менее развитых планет – Кристина, казалось вовсе забыла о грядущем дне и колоссальной нагрузке.
– Для слабо развитых разумом населенных планет доступ к галактической сфере знаний блокируется.
– Отчего?
– Чтобы не было соблазна простых решений.
– Что это за простые решения?
– Отнять и уничтожить – объяснил Пётр, разведя руками.
Глаза Кристины загорелись, как две сверхновые звезды.
– Как это ко времени. Взятие крестоносцами Константинополя 1204 года – решение проще некуда.
– Да,– качали головами Нихат и принесший выловленную рыбу Кемаль, перемежая русский с турецким – люди создают искусственные миры, цивилизации, выстраивают отношения полов, строят, торгуют. А далее приходят варвары и всё грабят.
– А что служит для примирения? – спросила Кристина, а про себя добавила – боже, как я объелась, но как вкусно.
– Красота и любовь. Это уже я утверждаю, а не приложение – Пётр при этом кивнул Кристине на стаю мальчишек, смотревших на неё глазами людей, погруженных в гипнотический сон.
Утром следующего дня Кристина заявила, что не готова приступить к большому холсту из-за недостаточного знания и ощущения Константинополя.
– Мне прежде нужно написать несколько исторических персон. Хотя бы кратко. Иначе я не втянусь в большую работу.
Обратились к Кемалю.
– Кого писать, чей дух из великих прошлого живёт в стенах города до сей поры?
– Вам надо писать Михаила III. Это величайший император и при нём Константинополь достиг вершины развития. Он правил в 843-867 годах. В его правление в Великую Моравию ушли Кирилл и Мефодий, просветители славян.
– И с его эпохи ведётся русское летописание – заметил Пётр.
Разговор шёл на вершине исполинской Мраморной башни и весь старый город, заключенный в треугольник крепостных стен, был виден как на ладони.
– Укажи, что в городе связанно с этим императором более всего? – попросила Кемаля Кристина.
– Это Магнаврский дворец, в нем Михаил III открыл университет. Это вот там.
Лицо Кристины осветила улыбка.
– Я вдохновилась этим образом.
Пётр тем временем уже искал в компьютере всё имеющее отношение к императору и его университету.
– К этой точке я привязалась. Теперь ищите натуру, с кого писать императора.
Скоро Нихат, звеня ключами, привёл на башню приятеля, грека Зотикаса, с тонкими чертами лица, черноволосого, с выразительными карими глазами. Работал он гидом и как раз был специалистом по эпохе Михаила III.
Грек, когда понял, кого с него пишут, смутился, но Кристина, раскинув руки в стороны и качнув головой, одарила его таким взглядом, что он разом утратил способность самостоятельно мыслить и действовать и до полудня безропотно позировал. Более того, по просьбе художницы Зотикас вдохновенно цитировал по памяти Гомера на языке оригинала.
Зотикас позировал в белой тунике. Кристине, облачённой в алую тунику, золотые сандалии, с головой увенчанной цветочным венком, казалось, что она актриса греческого театра, а Зотикас сидящий на каменной скамье амфитеатра зритель, внимательно за ней наблюдающий. А встретились они на акрополе Византии пятого века до Рождества Христова. Великий город в ту пору занимал самую оконечность мыса, не далее ипподрома и святой Софии.
Работая Кристина коснулась темы турецкого национального характера и Зотикас, улыбаясь, принялся рассказывать.
– Турки гостеприимны и патриотичны, но они абсолютно не чувствуют времени и для них завтра может означать через месяц. Зато они ценят дружбу и понимают юмор.
– Говорят, у турок особое отношение к женщинам – заметила Кристина, смешивая краски.
– Турки ревнивые собственники. Для них женщина – это не друг, и не коллега, а объект любви. Женщина сидит с детьми у домашнего очага. Турецкая пословица гласит: “она, женщина, была так прекрасна, что должна была поворачиваться, чтобы входить в дверь”.
– Турки ценят полных, сильных женщин?
– Да – качнул выразительной головой Зотикас.
– Вот это похоже на творческое пробуждение – заключила Кристина, подписывая картон с изображением императора, с улыбкой осматривающего свой университет – по-моему, я почти готова к работе.
За обедом Кристина заявила, что утреннему эскизу должен быть противовес и ей надо нарисовать кого-то из великих англосаксов.
– Я должна понять, скорее почувствовать, это непреодолимое противоречье православного востока и католического запада христианской Европы. Какой западный интеллектуал раннего средневековья может уравновесить императора.
– Тут, по-моему, проще – отозвался Пётр – это Карл Великий, хотя, он жил до раскола христианской церкви. Это он приобрел в Италии и Греции старинные рукописи, а англосакс Алкуин организовал школу, в которой эти рукописи переписывали и переводили. Тем временем франк Аджильберт, лангобард Павел Диакон и гот Теодульф, заседая в королевском совете, способствовали культурному возрождению империи каролингов. Всё это описал биограф Карла Великого Эйнгард. Они интеллектуально противостоят Михаилу III.
– Весь этот круг у меня ассоциируется с железной короной лангобардов, принадлежавшей королеве Теоделинде – отозвалась Кристина, салфеткой оттирая измазанный краской мастихин.