– Не говори ерунды. Мы ещё поборемся. Ты не умрёшь.
Жена усмехнулась и покачала головой.
– Опять ты о своём. Не хочу спорить. Просто пообещай мне.
– Лида…
– Пообещай, – надавила жена.
Я не хотел с ней ссориться. Только не в этот вечер.
– Хорошо. Если у нас не получится, я сделаю всё, о чём ты попросишь.
– Отлично. Ты дал слово. Помни об этом.
Молча выпив, я посмотрел на тарелку с мясом. Аппетит пропал.
– Что делал сегодня, пока я спала? – спросила Лида.
– Гулял. Бродил по лесу. Искал кролика.
– И ходил к соседям?
– Ты про Колебина? Да, ходил. Кстати, днём это был не он. Колебин умер.
– Знаю.
Я удивленно вскинул брови. Посмотрел на жену, чувствуя, как в груди расползается липкое подозрение.
– Откуда? – спросил, хотя уже заранее знал ответ.
– Птицы рассказали.
– Лид…
Жена вздохнула. Посмотрела на меня устало.
– Просто скажи, – попросил я.
– Тебе это так важно?
– Важно.
– Ну хорошо. Да, мы говорили с Максимом. Пока ты гулял. Он сказал, что ты выяснял про соседа.
Маятник в груди рухнул вниз. «Почему? Почему сейчас? – забегали тревожные мысли. – Она хотела услышать его перед смертью? Хотела обсудить вещи, о которых мне знать не стоит? Чёрт, – одернул я себя. – Успокойся! Что ты несёшь, идиот?»
Но в висках уже шумел пульс, и руки стали липкими от беспокойства.
– О чём ещё болтали?
– Андрей. Давай не будем. Не сейчас.
Я постарался успокоить дыхание. Опустил взгляд, вновь уставившись в тарелку с недоеденным филе. Лида поступила так же. Ковыряя вилкой мясо, жена спокойно сказала:
– Тем более, ты и сам звонил Вике.
Струна маятника натянулась, зазвенела в груди.
– Как ты узнала?
– Никак, – сказала Лида, не поднимая глаз. – Угадала, получается.
Я мысленно покрыл себя матом. Следователь, твою мать.
– Ладно, – произнесла жена, отодвигая тарелку. – Пойдём покурим.
Она встала из-за стола, подошла к вешалке и взяла пальто. Посуду убирать не стала. Стало ясно, что настроение у Лиды рухнуло. Пусть она и не показывала виду, но грязные тарелки, оставленные вопреки привычке, значили лишь одно – жене стало резко плевать на весь романтичный настрой.
– Прости, – сказал я, когда мы вышли на террасу и закурили. – Просто хотел знать.
– Давай забудем, хорошо? – сказала Лида. – Только не сегодня.
Она выдохнула дым в тёмную вечернюю сырость. Запрокинула голову назад, прикрыла глаза и набрала полную грудь воздуха.
– Здесь так свежо. Рекой пахнет.
Я машинально оглянулся и посмотрел в окна, в которых отражались наши с женой силуэты.
– Не смотри туда, – сказала Лида и ладонью повернула мою голову обратно. – Лучше послушай, как шумит ветер… Берёзы шепчут. Кошки не спят. Сегодня ночью будет гроза.
– Гроза в конце сентября? В Сибири?
– Просто поверь.
Я хмыкнул и посмотрел на небо. Со стороны посёлка оно ещё было светлое, чуть розоватое – раскрашенное лучами только-только спрятавшегося солнца. А на востоке над лесом уже темнела ночь. Холмы почернели и превратились в тени уснувших великанов. Ветер летел оттуда – с тайги.
– Идём к реке, – вдруг сказала Лида. – Хочу развести костёр. Пожарить хлеб, как в детстве.
Я понял, что вечер ещё можно спасти, и согласился.
– Пойдём. На Васино?
– Да. Именно туда.
Лида задумалась на секунду. А затем посмотрела на меня – лукаво, насмешливо.
– И не забудь анисовую. Жду тебя здесь.
– Хорошо, я мигом.
Выбросив окурок в пустую банку из-под кофе, я вошёл обратно в гостиную. Нашёл в кухонной тумбе пакет – кинул туда бутылку, хлеб, пару картофелин, коробок с солью и остатки овощей. Затем взял с каминной полки складной нож и пару таблеток сухого спирта, чтобы не мучиться с костром впотьмах. Взгляд остановился на топке камина. Мне показалось, что сажи на стенках стало больше. Дотронулся ладонью до кирпичей. Холодные. Странно.
Решив не забивать голову, я сунул в карман запасную пачку сигарет. Затем положил в коробку уснувшему кролику пару морковок и вышел на улицу.
Огляделся. Лиды во дворе не было. Сердце застучало быстрее. Маятник в груди рухнул вниз. Быстро, почти бегом, я сбежал с крыльца, толкнул калитку. Посмотрел в сторону леса…
Выдохнул.
Лида стояла напротив дома Колебина. Спрятав руки в карманы пальто, она смотрела в сторону старого пятистенка. Вжимала голову в воротник. Локоны вились по ветру чёрными змеями.
– Ты чего убежала? – спросил я, подойдя ближе.
Лида не повернулась. Медленно и плавно она подняла руку и несколько раз провела перед собой, словно сбрасывая невидимую паутину.
– Гнилая кровь, – тихо сказала жена. – Гнилые мысли.
Она стояла, будто загипнотизированная, застыв посреди дороги и уставившись в зашторенные окна кривой избы. Ветер, налетавший из леса, поднимал пыль, клонил к земле заросли крапивы, гремел железом на крыше соседского дома.
– Милая… Всё в порядке?
Будто не слыша меня, Лида сделала шаг вперёд. И тут же отступила – почти отпрыгнула. Поморщившись, словно от ожога, она, наконец, глянула в мою сторону.
– Ты ходил туда днём?
– Да.
– Не ходи больше. Никогда не ходи.
Она вновь взмахнула рукой, согнула пальцы и начертила в воздухе знак – круг с петелькой снизу. Затем взяла мою ладонь, поднесла её к губам и принялась быстро шептать. Слов я разобрать не сумел. Ветер подул сильнее – зашумел ветвями берёз, срывая пожелтевшие листья, а затем вдруг резко стих. Лида отпустила руку.
– Пойдём, – сказала, вдруг улыбнувшись. – Пока совсем не стемнело.
Не понимая, что происходит, я посмотрел сначала на собственную ладонь, затем на соседский пятистенок, а после – на жену.
– И что это было?
– Заговор. Ты поранился днём.
– Можешь объяснить нормально?
– Кот… Просто не ходи в этот дом. Он забирает жизнь.
Лида посмотрела на меня измученно, и я понял – не разумом, но интуицией – лучше оставить жену в покое. «В конце концов, она знает, что делает».
Перехватив пакет из руки в руку, я поцеловал Лиду и кивнул в сторону березовой рощи.
– Ты права. Идём. Нас ждёт река.
***
Над водой стелился туман. Клубками, рваными нитями полз в заводи сквозь заросли камышей, поднимался по тёмному песку к поляне, оседал каплями на листьях лозняка. Земля дышала сыростью, увядающими травами, осенью.
Мы с Лидой сидели под ветвями одиноко растущей берёзы, словно дети, спрятавшиеся в домике. Развели костер, и теперь жарили хлеб, держа тонкие прутики над танцующим огнем.
– У тебя корочка подгорела, – сказал я жене. – Подними повыше.
– Это специально. Чтобы громче хрустеть.
Я взял с земли кривую березовую палку. Поворошил прогоревшие дрова, сбивая их поплотнее. В углях пеклась укрытая золой картошка. Конец палки загорелся, и я прикурил от неё сигарету.
– Дай мне тоже, – попросила Лида.
Отдал ей свою, а себе достал из пачки новую.
– Опять обслюнявил весь фильтр, – жена в шутку поморщилась. – Что за привычка?
– Считай, это мой поцелуй.
Лида улыбнулась, и я подмигнул ей, щурясь от кислого дыма, лезущего в глаза. Отсел чуть в сторону. Почувствовал, как закружилось в голове. Бутылка анисовой была наполовину пуста, и всё вокруг казалось таким мягким, нежным, живым. Где-то в кустах квакала лягушка. «Грозу зовёт» – вспомнил я слова Лёпы. Тут же, словно в подтверждение, зашумела трава от налетевшего ветра, зашевелилась листва на березе. Волосы Лиды взметнулись и упали обратно на плечи.
– Нужно было шапки брать, – сказал я. – Продует.
Жена взглянула на меня насмешливо, чуть приподняла одну бровь. Я быстро вспомнил.
– Чёрт.
– Забудь. Не бери в голову.
Удивительно, как ей удавалось говорить об этом так легко. Неужели она и вправду настолько привыкла видеть смерть в зеркалах, что перестала её бояться? Или просто делала вид? В конце концов, Лида ведь кричала, когда открыла тот шкаф. И потом, когда рассмотрела отражения в шкатулке…
– Расскажешь, что произошло сегодня? – спросил я осторожно. – Что ты увидела?
Лида подумала немного, а затем кивнула.
– То же, что и раньше, – ответила она. – Белый сарафан. Длинные волосы. Только она стоит всё ближе. И выглядит не так, как обычно.
– А как?
– Как утопленница.
Лида помолчала немного, глядя в огонь. Затем добавила:
– Она выглядит, как я.
– Ты видишь себя утонувшей?
– Да, – сказала Лида. – То есть нет… В смысле, я вижу своё отражение, а позади ещё одно, которое держит меня за волосы. И та, вторая, улыбается – мокрая, перемазанная в грязи, с засохшей тиной, давит на шею.
От слов жены показалось, будто меня самого окунули головой в омут. Дышать стало тяжело. На грудь словно упал невидимый груз, мешающий набрать полные лёгкие воздуха.
– Почему так происходит?
– Не знаю, – пожала плечами Лида. – Думаю, всё дело в мыслях.
Я непонимающе посмотрел на жену.
– Образы, – сказала она. – Мы сами рисуем их в отражении. Когда ты подарил мне серёжки, – Лида коснулась пальцами мочки уха, – я подумала о том, что хочу надеть их вместе с вечерним платьем. То белое с вырезом, помнишь? Мне стало жаль, что я больше не успею в нём никуда выйти. Я пожалела себя. Всего на секунду, но пожалела.
Лида выбросила окурок в костёр и сняла с огня прутик с хлебом. Царапнула ногтём чёрную корку.
– А потом днём ты рассказал, что слышишь знамения. И мне вдруг так сильно захотелось жить, научить тебя всему. Я на мгновение представила, как мы могли бы вместе летать во снах. Как могли бы ходить на ту сторону.
Я почувствовал, как к горлу подкатывает отчаяние. Глаза вновь заслезились. Благо, теперь всё можно было свалить на дым костра. Я отвернулся, прикусил губу. «Соберись, твою мать, – приказал себе. – Будь мужчиной. Ты должен быть сильным в эти три дня. Она хочет, чтобы ты был сильным».
Три дня…
«Нет, Андрей. Уже никакие не три».
Глубоко вздохнул и посмотрел на жену.
– Думаешь, нет способа победить её? Я имею в виду не врачей. Твою теорию. Вся эта магия… Ты сама говорила: кто имеет веру с зерно, может сдвинуть гору.
Лида усмехнулась, чуть не подавившись хлебом.
– Это не я говорила, а Христос. И как ты помнишь, он умер.
– Да. Но потом воскрес. Через три дня.
– Кот, – улыбнулась Лида. – Жаль тебя расстраивать, но я не Христос. И надеюсь, мне не придётся умирать за чужие грехи в муках. Я бы предпочла, чтобы это было спокойно и тихо. Хотя, учитывая мою суть, тихо, конечно, не будет. Придётся немного потерпеть боль, пока сила полностью не перетечет в тебя. Ты помнишь? Ты обещал.
– Помню. Я сдержу слово.
Сняв хлеб с огня, разломил его пополам и съел половину с помидором. Затем сделал глоток анисовой. Поморщился. Чувствуя, как алкоголь обжигает горло, закусил вторым куском, и поймал себя на мысли, что вновь хочу приложиться к бутылке.
«Хватит, – остановил себя. – Ты помнишь, что бывает, если потерять берега. Можно захлебнуться».
Пододвинувшись ближе к костру, вновь поворошил угли. Затем спросил:
– Что, если мы все можем воскреснуть? Ты не думала об этом?
– О чём ты?
– Если смерть нельзя победить. Может, есть способ её обмануть?
– Что-то ты не договариваешь, – нахмурилась Лида, а затем спросила: – Что именно ты видел в том доме?
– Ничего особенного. – покачал я головой. – Но…
– Что «но»?
– Кажется, это всё-таки был Колебин. Днём.
Лида долго и внимательно на меня смотрела, будто пытаясь прочитать мысли. Я вновь почувствовал, как её сознание проникает мне в голову и перетряхивает воспоминания. Стараясь не обращать внимания на возникшую в груди щекотку, я произнёс, глядя в тлеющие угли костра:
– Пару лет назад у него нашли рак. А потом появился странный друг. В Роще говорят, он обещал вылечить Валеру. Обмануть смерть.
Лида вдруг подвинулась ближе и взяла меня за руку. Заглянула в глаза.
– Андрей.
– Да?
– Пообещай мне кое-что, – она крепче сжала мою ладонь. – Никогда, слышишь? Никогда не принимай помощь у силы, что поселилась в том доме. Оно того не стоит. Это не жизнь. Это гниль.
В памяти всплыли рассказы Лёпы о ящерице, погубившей старика. За ними – слова Вити, хозяина кроликов, о друге Колебина в чёрных одеждах. А потом воспоминание о тяжелом, землистом духе в избе. О том, как быстро утекали силы, стоило лишь переступить порог заброшенного дома.
– Смерть не страшна, – говорила Лида. – Хоть она и бывает болезненной. Невыносимой для тех, кто остаётся жить. Но тот, за кем она приходит, должен смириться и идти за ней. Это естественно, кот. Мы не можем противиться миру.
– Ты говорила, мы можем менять его.
– Можем, – кивнула жена. – Но иногда это обходится слишком дорого. Пойми, она – не плохая. Её вид пугает лишь тех, кто не готов уйти, как это случилось сегодня со мной в минуту слабости. Но в этом и смысл. Кто борется с ней – тот сам создаёт врага. Мы рисуем образы в отражениях, помнишь?
Я кивнул, хоть и не мог принять смирение Лиды. Спорить с женой не было никакого желания, но отказаться от борьбы? Нет… Не согласен.
– Она – не приходит, чтобы причинить зло, – говорила жена. – Её появление вовсе не означает, что всё закончилось.
– Хочешь сказать, есть что-то после?
Лида посмотрела в огонь, улыбнулась.
– Однажды мне попался любопытный рассказ, – произнесла она. – О враче, который лечил от лунатизма генеральскую дочь. Там есть сцена, в которой врач и генерал сидят перед камином, пьют вино, курят папиросы. И тут генерал признается, что верит в загробную жизнь. Он высказал интересную мысль, которая мне запомнилась. Будто есть дом – общий для всех людей, откуда мы пришли. Место, куда мы ходим каждую ночь в сновидениях, а умирая, просто возвращаемся. Возвращаемся снова.
– Думаешь, это правда?
Лида кивнула.
– И где же, по-твоему, этот дом? – спросил я.
– Может, на небе. Может, в отражениях. Какая в целом разница?
– Хочу знать, куда мне идти, когда придёт время. Чтобы найти вас с Алисой.
Плечи Лиды дрогнули. Она прикусила губу и на мгновение закрыла глаза.
– Тринадцать лет назад ты уже терял меня. Но сумел найти. Вот увидишь, не заблудишься и в этот раз.
Она отложила в сторону сгоревший кусочек хлеба. Поднялась на ноги и посмотрела на убывающий месяц, выглядывающий из-за туч. Ветер дул всё сильнее, тревожа листву и сгоняя с реки туман. Кажется, и вправду надвигалась гроза.
Поежившись, я сунул замерзшие руки под мышки. Пальцы нащупали что-то плотное и квадратное во внутреннем кармане. Я вспомнил: это коробочки с лекарствами. За ними – стопка фотографий.
Достав несколько снимков, пролистал их ещё раз. Задержался на том, что был сделан в парке развлечений. С фотографии, щурясь от солнца, смотрела пятилетняя Алиса, одетая в черное платьице в желтый горошек. Одной рукой она держала Лидину ладонь, другой – огромную сладкую вату. Позади цвела сирень, а на скамейке лежал Заяц в рубашке с оторванной пуговицей.
– Лид.
– Да?
– Как думаешь, мы были хорошими родителями?
Лида обернулась и взглянула на меня, чуть нахмурив брови. Я вспомнил, что Алиса хмурилась так же.
– Конечно, – сказала жена. – Ты сомневаешься?
– Если мы всё делали правильно… Почему это произошло?
– Кот… – Лида опустилась и села рядом. – Ты же знаешь, в мире нет правил.
– Знаю.
– Тогда что тебя волнует?
Я посмотрел на фотографию. Провел пальцем по краю плотной глянцевой бумаги.
– Боюсь, ей там страшно одной. В доме, о котором ты говоришь. Знаю, звучит глупо, но я помню это ощущение. Почему-то именно сейчас вспомнил… В детстве отец часто брал меня на рыбалку. Мы садились в лодку, плыли по этой реке, – я махнул в сторону тёмной глади. – Отец ставил сети…
Я замолчал на секунду. Глянул на разложенные на пакете овощи и вспомнил, как мы с отцом так же обедали в лодке. Газетка на сиденье, а сверху хлеб, сало и соль.
– Мне нравилось рыбачить на удочку. Чтобы снасти не путались, отец высаживал меня на берег, а сам проплывал по заводям. Однажды он оставил меня на маленьком островке и не возвращался дольше обычного. Там был илистый берег, на том островке. И я зачем-то на него сунулся. Сапоги увязли. Чем больше я двигался, тем сильнее проваливался вглубь. В итоге застрял намертво – по колено в грязи. Начал звать отца. А он всё не появлялся. Я даже плеска вёсел не слышал. В какой-то момент стало страшно. Казалось, будто сейчас эта грязь засосёт меня, похоронит заживо, а отец так и не узнает, куда я делся.