По дороге бежал священник из деревни отец Бейн, взметая ногами фонтаны в лужах, а его преследовала стая оглушительно лаявших собак. Отец запутался в широкой сутане, запнулся и плюхнулся в жидкую грязь, разбрызгав ее во все стороны. Мгновение – и его скрыли под собой рычавшие и щелкавшие зубами псы.
Рядом со мной над изгородью мелькнул плед: Джейми перемахнул на другую сторону и влился в общий хор, крича что-то по-гэльски и маша своей палкой. Крики и проклятия не принесли особого эффекта, однако палка принесла пользу. Всякий раз, когда она опускалась на мохнатую плоть, раздавался душераздирающий визг – и стая медленно отступила, а затем развернулась и со всех лап унеслась обратно в деревню.
Запыхавшийся Джейми откинул упавшую на глаза прядь.
– Форменные волки, – сообщил он. – Я уже рассказывал об этой стае Колуму: Кобхара в озеро пару дней назад они загнали. Пусть бы он приказал их всех поубивать, покуда никого не загрызли.
Он стоял и смотрел за тем, как я, опустившись на колени, осматривала священника, который все еще лежал в луже. Мои волосы превратились в настоящие сосульки, шаль тоже стала промокать.
– Пока им это не удалось, – заметила я. – Пара отметин от зубов, а в остальном он почти цел.
С одного бока на сутане отца Бейна зияла дыра, сквозь которую виднелась отвратительная рана на голой белой ляжке и несколько следов от зубов, из которых начинала сочиться кровь. Священник, от пережитого бледный как полотно, сделал попытку подняться на ноги; похоже было, пострадал он не очень тяжело.
– Отец, если вы проследуете со мной в кабинет, я промою вам раны, – предложила я, стараясь удержаться от улыбки при виде кругленького низкого священника в перекошенной сутане и явленных на всеобщее обозрение спустившихся чулках.
И в благополучное время лицо отца Бейна напоминало стиснутый кулак. Сейчас же это сходство еще больше усилилось из-за красных пятен, покрывших толстые щеки и двойной подбородок, и глубоких складок вокруг рта. Священник вытаращился на меня с таким выражением, будто я предложила ему сделать при всех нечто неприличное.
Вероятно, именно так он и считал, поскольку раскрыл рот и начал так:
– Мадам, вы что, предлагаете служителю Божьему открыть перед женщиной сокровенные части тела? Я так скажу вам: понятия не имею, что за греховные поступки приняты в кругах, где вы привыкли вращаться, но желаю сообщить вам, что тут такое терпеть и поддерживать не будут – по крайней мере, пока за души прихожан отвечаю я!
После чего отвернулся от меня и потащился прочь, сильно припадая на ногу и напрасно пытаясь удержать полу сутаны.
– Поступайте, как желаете, – прокричала я следом, – однако знайте, что раны непременно нужно промыть, не то они загноятся!
Отец Бейн никак не прореагировал и принялся карабкаться по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке; в своем черном облачении сгорбленный толстячок был похож на пингвина, намеренного залезть на айсберг.
– Он не большой поклонник женщин, верно? – спросила я Джейми.
– Думаю, так оно и есть, его занятие к этому обязывает, – согласился он. – Пора есть.
После полудня я вновь отослала больного в постель – в этот раз, не обратив внимания на возражения, в одиночку, – и отправилась в свой кабинет. Из-за ливня народ отсиживался дома, вокруг замка мало кто работал – никому не хотелось поранить ногу лемехом или свалиться с крыши.
Я довольно неплохо провела время, заполняя журнал посещений, доставшийся в наследство от Битона. Только я поставила точку, как дверь кабинета загородил посетитель.
Загородил буквально, полностью заполнив собой дверной проем. Напрягая в полумраке зрение, я все-таки смогла узнать в появившейся фигуре Алека Макмагона, который был завернут, как капуста, в куртки, платки и даже порванную попону.
Он двигался так медленно, что я вспомнила, как впервые зашла в этот кабинет с Колумом – и таким образом получила подсказку к загадке.
– Ревматизм? – сочувственно спросила я, когда Алек со сдержанным стоном рухнул на мой единственный стул.
– Да. Сырость пробрала до костей, – ответил он. – Можете что-нибудь сделать?
Он положил на стол крупные кисти с распухшими суставами и выпрямил пальцы. Те разгибались медленно, как ночной цветок, наконец показались мозолистые ладони. Я взяла в руки пораженную болезнью руку и стала бережно вращать ею туда-сюда, выпрямляя пальцы и массируя жесткую ладонь. Изборожденное морщинами лицо старика сперва исказилось, но почти тотчас расправилось, едва унялась первая боль.
– Словно дерево, – заметила я. – Лучшее, что я могу вам сейчас посоветовать, – это хороший глоток виски и полноценный массаж. Не повредит и чай из пижмы.
Алек засмеялся, платки съехали с его плеч.
– Виски, говорите? Я было сомневался в вас, барышня, но теперь вижу, что вы не самый плохой доктор.
Я полезла в дальний угол шкафа с лекарствами и достала темную бутыль без этикетки, в которой хранился мой запас из винокурни Леоха. Поставила на стол перед Алеком бутылку и стаканчик из рога.
– Выпейте, – предложила я. – А затем разденьтесь, как вам позволят приличия, и ложитесь на стол. Я разведу огонь, и станет довольно тепло.
Голубой глаз уставился на меня с явным одобрением, и Алек схватил скрюченными пальцами бутыль за горлышко.
– Вы бы тоже глотнули, барышня, – порекомендовал он, – дело вас ждет нелегкое.
Когда я помогала ему снять всю одежду выше пояса, он постанывал, и в его стонах боль мешалась с удовлетворением.
– Жена ставила мне на спину утюг, – начал он, когда я приступила к массажу. – От прострела. Но так даже лучше. У вас сильные руки, барышня, могли бы сделаться славным конюхом.
– Считаю это комплиментом, – холодно ответила я и, налив себе на ладонь специального масла, нанесла его на широкую белую спину. Там, где проходила граница закатанных рукавов рубахи, обветренная оцарапанная кожа предплечий резко переходила в молочно-белую кожу плеч и спины. – Было дело, вы наверняка считались видным парнем. Кожа на спине у вас такая же белая, как у меня.
Спина под руками заколыхалась от смеха.
– Нынче так не скажешь, верно? Да, как-то раз Элен Маккензи увидала меня полуголого, когда я принимал жеребенка, и говорит: милостивый Господь на туловище приделал не ту голову – на плечи, дескать, ушел мешок молочного пудинга, а лицо как у черта из алтаря.
Я поняла, что он говорит об алтарной преграде в церкви, на которой было изображено множество страшных чертей, мучивших грешников.
– Похоже, Элен Маккензи довольно вольно выражала свое мнение, – проговорила я.
Она меня весьма занимала. По рассказам Джейми и кратким упоминаниям, я в целом представляла себе его отца Брайана, но о матери он никогда не заговаривал, и я знала о ней лишь то, что она умерла родами в молодом возрасте.
– Да, язычок у нее был редкой остроты и ума хватало на речи.
Я развязала шнурки внизу клетчатых штанов Алека и закатала штанины – пора было массировать крепкие икры.
– Однако ее речи были такими приятными, что мало кто против них возражал, кроме ее братьев. А Колума и Дугала она и не слушала.
– М-м-м, я кое-что об этом знала. Но ведь сбежала с возлюбленным, правильно? – спросила я, надавив большими пальцами на подколенное сухожилие, отчего Алек произвел звук, который у человека с не таким, как у него, чувством собственного достоинства можно было бы счесть писком.
– Да, – ответил конюх. – Элен была старшей из шестерых отпрысков Маккензи, на пару лет старше Колума, любимица старика Джейкоба. Потому она и замуж так долго не шла. Не хотела выходить ни за Джона Камерона, ни за Малкольма Гранта, ни за кого другого посватавшегося, а отец не выдавал дочь против воли.
Затем Алек поведал, что после смерти отца Колум не пожелал считаться с причудами сестры. Он вел жестокую борьбу за упрочение власти над кланом, искал союза с Мунро на севере и с Грантами на юге. В обоих кланах имелись молодые вожди, и брак с ними был бы полезен в интересах дела. Юная Джокаста всего лишь пятнадцати лет послушно приняла предложение Джона Камерона и отправилась на север, но Элен, которую в ее двадцать два года уже считали старой девой, подчиняться не стала.
– И, судя по тому, как Малкольм Грант вел себя две недели тому назад, предложение было отвергнуто довольно неучтиво, – перебила я.
Старый Алек рассмеялся, а когда я нажала сильнее, смех превратился в довольное кряхтение.
– Да. Уж не ведаю, что точно она ему сказала, но, полагаю, укусила больно. Это, видите ли, было во время большого собрания. Они там встретились, отправились ввечеру в розовый сад – и все в замке гадали, согласится она или нет. Уж стемнело, а народ все гадал. Стемнело еще сильнее, зажгли фонари, запели песни – а об Элен и Малкольме Гранте никаких известий.
– Боже, как же их беседа затянулась!
Я налила между выступающих лопаток Алека еще одну горсть масла, и старик опять закряхтел от приятного тепла.
– Все так и решили. Однако шло время, и Колум было решил, что Грант увез ее против воли. На это указывало то, что в розовом саду никого не нашли. Но затем Колум послал за мной на конюшню, ну а я и поведал, что люди Гранта вывели своих коней и вся компания ускакала без слов прощания.
Дугал, тогда восемнадцати лет, вскочил на коня и понесся за Грантом, никого не предупредив и не посоветовавшись с Колумом.
– Когда Колум услышал, что Дугал погнался за Грантом, – продолжил старик, – он отправил следом меня и других буйных парней. Колум прекрасно знал нрав брата и совершенно не желал, чтобы будущего зятя убили на дороге, не дождавшись церковного оглашения. Он решил, что Малкольм Грант не уговорил Элен выйти за него по доброй воле и умыкнул, чтобы жениться насильно.
Алек задумчиво помолчал и продолжил:
– Понятно, Дугалу виделось в этом лишь оскорбление. Но мне кажется, Колум, правду сказать, не особенно пекся о возможной обиде. Он преследовал свои цели, а Грант получал Элен в жены без выделения вдовьей части, да еще и оказался бы должен Колуму выкуп.
Алек развязно хмыкнул, заметил:
– Колум не тот человек, чтобы упустить выгоду. Умный он, Колум, и жестокий.
И посмотрел на меня через сгорбленное плечо своим единственным голубым глазом.
– Вам, барышня, стоит об этом всегда помнить.
– Я и не собираюсь об этом забывать, – заверила я.
Я вспомнила, как по приказу Колума Джейми подвергли наказанию, и задумалась о том, сколько в этом решении было желания отомстить за бунт матери племянника.
Однако Колум так и не сумел выдать сестру за лэрда клана Грантов. Ближе к рассвету Дугал нагнал Гранта и его отряд: они встали лагерем невдалеке от дороги, а Малкольм, завернувшись в плед, спал под кустом дрока.
Прискакавшие уже на рассвете парни, среди которых был Алек, обомлели, увидев, как Дугал Маккензи и Малкольм Грант, голые до пояса и со следами ударов на теле, носятся и крутятся под дождем по дороге туда-сюда, поражая друг друга наобум. Люди Гранта сидели вдоль дороги в ряд и, словно совы, крутили головами то направо, то налево, следя за ходом затихавшего поединка.
– Оба пыхтели, как запаленные лошади, от холода их тела парили. Нос Гранта стал вдвое больше обыкновенного, у Дугала заплыл глаз, с обоих капала кровь и засыхала на груди.
При появлении людей Колума спутники Гранта вскочили с земли и схватились за оружие. Встреча вполне могла перейти в кровавое побоище, если бы один из зорких пареньков клана Маккензи не привлек внимание к тому существенному факту, что Элен Маккензи среди Грантов не было.
– Ну а когда Малкольма Гранта облили водой и наконец привели в чувство, тот смог растолковать то, что Дугал не пожелал слушать. Элен провела с ним в розовом саду всего четверть часа. Он не стал передавать, что именно случилось между ними, но, что бы это ни было, Грант так оскорбился, что выразил желание спешно покинуть замок, даже не заглянув на прощание в зал. Он оставил Элен в саду и больше не встречал; он не хотел даже слышать ее имени.
Сообщив это, Грант не вполне уверенно сел в седло и отправился восвояси. И с тех пор не вел никаких дел и не водил дружбы ни с одним из членов клана Маккензи.
Я внимала Алеку в совершенном восхищении.
– А где же все это время была Элен?
Старик вновь рассмеялся – в точности как заскрипела дверь конюшни своими петлями.
– Далеко-далеко за холмами. Но наши про это еще какое-то время не знали. Мы повернулись и поскакали домой, однако Элен так по-прежнему не было, и Колум, белый как полотно, стоял во дворе, опираясь на Энгуса Мора.
Тут начался полный кавардак. Замок был полон гостей, занявших не только все жилые комнаты, но и все хоть как-то пригодные для ночлега углы, все сеновалы, кухни и чуланы. Мы думали, что выяснить, кто из всей этой кучи отсутствует, совершенно невозможно, однако Колум созвал всех слуг, тщательно изучил все списки приглашенных, причем о каждом узнавал, где и когда его видели вчерашним вечером, и в результате одна девица с кухни вспомнила, что прямо перед обедом видела в заднем коридоре какого-то незнакомого мужчину.
Она его запомнила из-за красоты: он был высокий и сильный, говорила она, с блестящими, как у черного тюленя, волосами и с глазами, как у кошки. Пока он шел по коридору, девица им любовалась, поэтому заметила, что у дверей во двор он встретил какую-то женщину в черном с головы до ног и в плаще с капюшоном.
– А кто такой черный тюлень? – спросила я.
Алек опять скосил на меня свой сощуренный глаз.
– У англичан он зовется как-то иначе. Так вот, вскоре после этого происшествия и даже после того, как стала известна правда, в деревне стали поговаривать, что Элен Маккензи затащили в море и она стала жить с тюленями. Знаете сказку о том, что черные тюлени, выбираясь на берег, скидывают шкуру и ходят по земле как люди? Если случится наткнуться на шкуру черного тюленя и вы ее спрячете, то он или она, – пояснил он, – уже не может вернуться в море и вынужден будет остаться с вами на суше. Говорят, жены-тюленихи – весьма недурное приобретение: они прекрасно стряпают и отличные матери. Однако, – рассудительно добавил Алек, – Колум и не подумал поверить в то, что его сестра сбежала с черным тюленем, – прямо так и сказал. Он по очереди вызывал к себе гостей и каждого спрашивал, может ли он по описанию узнать человека. Так поняли, что этого человека кликали Брайаном, но никто не ведал, из какого он клана и какое он носит прозвище. Он участвовал в играх наравне с другими, но все звали его просто Черным Брайаном.
Некоторое время так все и было, потому что никто не понимал, где и что искать. Но даже самым лучшим охотникам иногда приходится заворачивать к крестьянским жилищам, чтобы попросить щепотку соли или кружку молока. И в результате до Леоха добрались известия о сбежавшей паре – ведь Элен Маккензи была девушка заметная.
– Волосы словно огонь, – мечтательно протянул Алек, наслаждавшийся теплом и массажем. – Глаза как у Колума, серые, черные ресницы. От красоты ослепнуть можно, как от молнии. Высокая, выше вас. А лицо такое белое, аж глазам больно. Я потом узнал, что они с Брайаном встретились на собрании, глянули разок друг на друга и сразу поняли, что жить порознь не сумеют. Составили план и улизнули прямо из-под носа Колума Маккензи и трехсот гостей.
Алек снова засмеялся, о чем-то вспомнив.
– Наконец Дугал нашел их: они жили у одного крестьянина на границе земель Фрэзеров. Брайан и Элен подумали, что уладить дела можно только одним способом: скрываться, пока Элен не забеременеет и беременность не станет явно заметна, чтобы никто не сомневался, от кого ребенок. Тогда Колум вынужден будет благословить их брак, нравится ему это или нет, а ему, конечно, не нравилось… Скажите, когда вы путешествовали с Дугалом, не приходилось ли вам видеть на его груди шрам?
Я его видела, тонкую белую линию, шедшую от плеча до ребер, через область сердца.
– Это работа Брайана? – спросила я.
– Нет, Элен, – ответил Алек. – Чтобы не позволить Дугалу, как он хотел, перерезать горло Брайану. На вашем месте в разговоре с Дугалом я бы об этом не вспоминал.