Размышления прервал шум подъехавшего порожнего хлыстовоза. ЗИЛ-130 плавно остановился, водитель Семёныч, приехавший последний раз подзаработать перед уходом на пенсию, вылез из кабины:
– Мастер послал за вами. Двоих могу взять в кабину, как-нибудь втиснетесь, а ты, Стёпа, как самый крупный, – поедешь сзади. Только держись покрепче.
– А за что на этой площадке держаться? За воздух зубами?
– Не за стойку же… Держись за передний борт, других вариантов нет.
– А может, мне лучше сразу на прицеп залезть?
– Ты дошутишься! Не дай бог слетишь – вот тогда прицеп тебя добьёт.
Степан неуклюже забрался на площадку. По краям лесной дороги из-под снега торчали вывороченные с корнем пни, кустарник и прочий таёжный хлам. Дорога использовалась только зимой, летом сюда не проберёшься ни на какой технике. Стёпа мёртвой хваткой вцепился в борт, обшитый жестью. Машина плавно тронулась. Даже при небольшой скорости стоять на «полусогнутых» было весьма неуютно. В ватных рукавицах руки быстро потеряли цепкость. Машина шла на третьей передаче, но её трясло и подбрасывало на каждой кочке, как телегу на полевой дороге. Несмотря ни на что, на сопку забрались благополучно, но на крутом спуске Семёныч не успел переключиться на вторую передачу, как машина полетела под откос. Здесь уже стало не до переключений – успевай рулить! Стёпу подбрасывало, как мячик, того и гляди – руки не выдержат и вывалишься, как птенец из гнезда.
«Всё! На повороте точно перевернёт, – лихорадочно пролетело в голове, – может, прыгнуть – шансов остаться в живых будет больше, если, конечно, не попадёшь под прицеп. Нет, буду держаться до конца!»
На левом крутом повороте Стёпа неимоверными усилиями удержался, вцепившись во взбесившуюся машину. Склон резко снизился, и машина как ни в чём не бывало затарахтела по дороге, даже не остановившись. Стёпа выпрямился во весь свой немалый рост и во всю лужёную глотку закричал:
– Ах у дуба, ах у ели вы, наверно, уху ели!
Вечером усилился ветер, появилась позёмка. За завтраком Наум Иванович объявил:
– Всё! Завтра – выходной. Точно пурга разыграется…
Никто не стал возражать, кое-кто обрадовался, а Стёпа подумал: «Ну и слава богу, надо отдохнуть, что-то я устал».
Ночью у Степана побежала кровь из носа. «Давно не бежала, пора освежить прокисшую кровь», – с иронией подумал Стёпа. Тихонько, стараясь не задеть товарищей, слез с нар, взял со стола тряпку, прислонил к носу, натянул штаны, засунул ноги в валенки, накинул фуфайку и, стараясь не скрипеть дверью, вышел наружу. Чёрный лес тоскливо шумел на сопках, ему в унисон подвывал ветерок, небо не проглядывалось за серыми низко опустившимися облаками. Снег, приложенный к носу, быстро наполнялся кровью. С каждой порцией хрустящего снега крови становилось меньше и меньше. Минут через пять кровь остановилась. Стёпа глубоко вздохнул и вдруг услышал странные звуки, пробивающиеся сквозь шум ветра. Казалось, что визжит и хрипит свинья. «Наверное, показалось», – подумал Стёпа и, почувствовав холод, пошёл спать.
К утру ветер затих. По присыпанному свежим снегом насту лесорубы двинули на деляну. Пока шли, Стёпа своим рассказом о странных звуках ночью заинтересовал товарищей. И, как только Сидор Сидорович – опытный охотник – сквозь тонкий слой свежего снега заметил кабаньи следы, предложил:
– Вы идите, а мы со Стёпой осмотрим ближайшую ложбину.
– Надо было ружьё захватить, – забеспокоился Наум Иванович, но возражать не стал.
Метров через пятьдесят, в ложбине между сопок, «следопыты» увидели сначала кровь на снегу, а чуть дальше, за кустами – клочья шерсти вперемешку с кровью и следы борьбы животных.
– Картина понятна, – деловито начал рассуждать бригадир, – волки напали на дикого кабана, вот ты и слышал звуки этой борьбы ночью.
Потрясённый, Стёпа решил уточнить:
– Разве могут волки справиться с кабаном?
– Могут, сынок! Гуртом и батьку легче бить.
– Наверное, проголодались.
– Они всегда голодные, как и некоторые люди.
– Я в детдоме по воскресеньям тоже был голодный, но на волков не нападал – частенько выли, вокруг – лес.
– Что, плохо кормили?
– Кормили прилично, но по воскресеньям на завтрак – сыр, чай с карамельками и печеньем – сыр я терпеть не могу. В обед – гороховый суп и солянка, я эти блюда на дух не переношу, вот ужин – молочная каша с булочкой – это я с удовольствием.
– Это ты зажрался, называется.
Так, за пустыми разговорами, догнали бригаду. День для Стёпы оказался невезучим – при рубке сучка поскользнулся и топором рубанул по голени, прорубив валенок. Сильная боль появилась к обеду.
– Стёпа, оставайся за повара, а ты, Карасик, пойдёшь за него – пора размяться, а то скоро жиром зарастёшь.
Дружный хохот потряс землянку – повар был самый худой в бригаде.
– Я давно просился. Стёпа, подойди сюда, я тебе всё объясню.
Стёпа внимательно выслушал наставление повара.
– Так у тебя уже всё готово, только кашу сварить осталось.
– Да, тушёнка на окне.
Когда все ушли на деляну, Стёпа прилёг на нары и, несмотря на боль, быстро заснул. Снилась ему тайга – огромные заснеженные сосны, он один идёт по глубокому снегу. Снег становится всё глубже и глубже, идти становится всё труднее и труднее, ноги с трудом переставляются. «Как водолаз в глубоководном снаряжении, со свинцовыми подошвами», – подумал Стёпа и сразу же провалился в глубокую яму, нога ударилась обо что-то острое и Стёпа проснулся.
Нога разболелась не на шутку. «Только этого мне не хватало до полного счастья», – усмехнулся Стёпа и осторожно встал с постели. В это время открылась дверь и вошёл Юрка Власов с трактористом Ваней.
– Вот, вернулись, будем ремонтировать трактор.
– А меня, инвалида, возьмёте?
– Конечно! – возмутился тракторист. – Будешь на подхвате: где ключ подать, где поддержать.
– Чего ты психуешь?
– Да я не на тебя, а на ХТЗ, не любит, падла, работать.
– Ты себя вини, а не трактор.
– Ты знаешь, сколько он уже работает? Давно пора на металлолом.
– Не уважаешь ты его, вот поэтому он и не хочет работать.
– Да я же шофёр! Права на машину забрали, а на эту колымагу посадили. А ты знаешь, как ХТЗ расшифровывается?
– А кто не знает: Харьковский тракторный завод.
– Не угадал – Хрен, Товарищ, Заработаешь.
– Оригинальное название! А за что у тебя права водительские забрали, за пьянку?
– А за что ещё забирают? Через полгода пересдавать буду.
Степану надоело слушать дурацкий диалог:
– Хотите, я вам анекдот расскажу?
И, не дождавшись ответа, начал:
– Пожилой сантехник и фазан[20] устраняли аварию в подвале. Проблема была под канализационной водой, поэтому пришлось нырять в это говно. Сантехник исправляет, а фазан подаёт то инструмент, то ещё что-нибудь. Опытный сантехник устранил неисправность и с умным видом наставника ученику заявляет: «Учись, а то так и будешь всю жизнь ключи подавать!»
– Ты это на кого намекаешь? – чуть не в один голос возмутились мужики.
– Просто вспомнил, – подкидывая дрова в печку, пробубнил Стёпа.
– Стёпа, я смотрю: вид у тебя не товарный, иди-ка ты на нары, полежи, а мы без тебя справимся.
– Ничего, доварю.
– Старших надо слушать! Привыкай – через год в армию.
– Ладно, уговорили, действительно нога разболелась.
Стёпа забрался на нары и лёг на спину.
– Стёпа, а чем заправлять?
– На окне стоит.
– Здесь две открытых банки «Великой китайской стены»… Обе высыпать?
– Конечно обе. Как открыты?!
– Как любая банка – ножиком! Дурацкий вопрос задаёшь…
– Я имею в виду: почему они открыты – ничего повар об этом не говорил?
– А чего ты всполошился?
– А когда их открыли? Может, они уже пропали или мышь там побывала…
– Да брось ты!.. Прокипятим – все микробы подохнут.
– Микробы-то подохнут, а вот окисление… Банка ведь железная.
– Я уже высыпал.
– Нашли, о чём беспокоиться, – встрял Ваня, – накладывай, я поем, если не подохну, значит, всё хорошо.
Юрка наложил сразу две чашки вкусно пахнущей гречневой каши:
– Я тоже хочу экспериментировать.
С нар донеслось:
– И мне накладывай.
Стёпа осторожно начал слазить с нар.
– Ты лежи, я принесу.
Дружно застучали ложки, через десять минут вымытая посуда была в ящике.
– Матушка рассказывала, что целая семья умерла от подобной окисленной тушёнки, – вспомнил Стёпа, прощупывая живот.
– У нас соседи отравились, скорую вызывали, – забеспокоился Юрка.
– Здесь скорую не дождёшься, – отозвался тракторист.
И пошли печальные воспоминания… Страх начал действовать как инфекция, поражая всех подряд. Не прошло и часа, как вся «команда» вышла на пригорок перед ручьём и, засовывая по два пальца подальше в глотку, пыталась вызвать рвоту. Сначала получилось у тракториста, затем у Стёпы. Юра оказался последним. В это время остальные лесорубы вернулись с деляны. Странная картина предстала перед их глазами: лицом к Китаю стоят трое мужиков и рыгают.
– Эй, там, на бугре, вы что, китайцев дразните? На международный скандал нарываетесь? У нас и так Хрущёв все отношения с ними испортил, а вы, «ревизионисты»[21], ещё усугубляете, – сдерживая смех, прокричал Наум Иванович.
Стёпа поковылял к мастеру:
– Наум Иванович, мы сварили кашу с тушёнкой, подумали, что испортилась: давно открытая – вот и перестраховались.
– Ты сильно хромаешь – отдыхай. Карасик покормит нас отравленной кашей.
Люди давно так заразительно не смеялись над «придурками»!.. Насмешки и приколы продолжались до конца командировки.
Через пару недель план по заготовке древесины был досрочно выполнен. Бригада снялась со своего обжитого «табора» и двинулась на станцию Ушумун. Завершал колонну лесовоз, загруженный брёвнами; на одном из них, удобно устроившись, сидел Стёпа, ему снова не хватило места в кабине. По-весеннему голубело небо и грело солнце.
Глава 3
Солнечный
Кто здесь не был, это не поймёт.
А кто был, навеки не забудет.
– Весна. Крестьянин торжествует: снял тулуп и в ус не дует, – вслух перефразировал известное с пятого класса стихотворение Степан, увидев свисающую с крыши, покрытой шифером, довольно большую сосульку. Ярко светило солнце и казалось, что большие сугробы снега под забором стали тёплыми. Облепив большой куст черёмухи, весело чирикали воробьи. «Они тоже чувствуют весну. А почему – тоже, да они ближе к природе, поэтому веселее и счастливее людей», – подумал Стёпа, ковыряя кирзовым сапогом недавно выпавший мягкий и ещё совсем белый, не запачканный дорожной пылью и гарью снег. Вышел со двора, огороженного штакетником, сел на скамейку и, подставив лицо тёплым лучам солнца, закрыл глаза. Спокойствие и умиление охватило восемнадцатилетнего парня.
– Ты что, спишь?
Стёпа открыл глаза – перед ним стоял Юрка Жунковский.
– Греюсь.
– Да, солнышко работает, – присаживаясь рядом, как-то по-стариковски произнёс Юрка.
Минут пять ребята сидели молча, щурясь от весеннего солнца.
Первый заговорил Юрка:
– Последний год учёбы. Ты куда наметил поступать?
– Я же пока в вечерней школе. Ты сам знаешь, у меня с точными науками полный швах. Все эти физики, химии, алгебры не для меня. Я в литературу бы пошёл, но с моим почерком точно не пролезет.
– А я в лётное училище наметил.
– Ты пройдёшь, – уверенно подтвердил Стёпа, – ты парень настырный. Вот решил научиться играть на баяне – научился. А я на гармошке пиликал-пиликал, так, кроме «Ты подгорна, ты подгорна, широкая улица…» да «Барыня-барыня…», толком ничему не научился. А на гитаре семиструнной не успел: Эдька увёз к себе на пароход – теперь на палубе после вахты брынькает. Ты же знаешь – он речное училище в Благовещенске закончил. Единственное, что я сделал в музыкальной сфере, это в духовом оркестре на басе научился лабать – когда в интернате учился.
– А я на корнете играл, у нас в ДК.
– Корнет когда-то был главным солистом в оркестре.
– Да, теперь труба… Помню, Эдька тебе тельняшку привозил – зимнюю, а ты её летом носил в жару.
– Успел похвастаться перед пацанами, осенью он её забрал: поносил – хватит!
– Поступишь куда-нибудь.
– Я уже решил, поеду на комсомольско-молодёжную стройку в Солнечный.
– Это где-то в Хабаровском крае?
– Да, под Комсомольском.
– Молодец, строителем быть почётно.
– До армии поработаю, там видно будет, куда поступать.
– Тебе бы в военное училище: ты всегда был командиром, когда в войну играли.
– Эй, командиры, шагом марш за стол, я уже накрыла, – из-за забора послышался голос Стёпиной мамы.
– Спасибо, тёть Маруся, мне пора, а то мамка то же, наверное, ждёт, – будет ругаться.
– Как хочешь, а клёцки на молоке ты любишь, я-то знаю.
– Я галушки со сметаной люблю.
– А какая разница, и с молоком пойдёт, – вмешался в разговор Стёпа.
– Уговорили, только я ненадолго.
– Ну что, Юра, всё же в «лётное» поступаешь?
– Да, пришло время.
– Стёпа забрал документы из мореходки, чтобы меня поддержать, а теперь уезжает на стройку.
– Кажется, у китайцев есть поговорка: «Родители и учителя только открывают двери, а дальше человек идёт сам», – ответил Юра и грустно улыбнулся.
Через неделю Степан приехал в Солнечный, вышел из автобуса, поставил свою спортивную сумку на сугроб и спокойно осмотрелся. Яркое солнце сверкало на голубом безоблачном небе. Заросшие лиственницей и елями сопки, покрытые снегом, окружали город-спутник Комсомольска. Около десятка пятиэтажных домов, часть из которых явно находилась в стадии незавершённого строительства, возвышались на сопке, под которой расположился посёлок щитовых бараков.
– Не подскажете, где здесь контора? – обратился Стёпа к прохожему.
– Смотря какая.
– На работу устроиться.
– Я об этом тебя и спрашиваю. Ты что: приехал строить город или ГОК?
– А что такое ГОК?
– Горно-обогатительный комбинат.
– Конечно ГОК.
– Вон, видишь барак с флагом.
– Спасибо.
– Удачи!
Кадровик, средних лет мужчина, в лохматом свитере, оценивающе осмотрел стоящего перед ним парня:
– Ты приехал сюда за романтикой или за длинным рублём?
– Не знаю, на работу я приехал. Всё же Всесоюзная комсомольско-молодёжная стройка.
– А ты что, комсомолец?
– Да, с шестьдесят первого года.
– Хорошо, пойдёшь в УНР-860[22] бетонщиком?
– Да, я работал с бетоном, мы сами его замешивали и фундамент заливали.
– Значит, справишься, здесь с БРУ[23] готовый бетон привозят. Вон образец, пиши заявление. Я пока позвоню коменданту общежития.
Стёпа макнул перо в чернильницу-непроливашку, здесь же на столе взял лист бумаги и уверенно начал писать своим корявым почерком, не обращая внимания на орущего в телефонную трубку «кадровика».
– Ну, что ты там возишься? Давай заявление начальнику на подпись, я сам отнесу. Вот, держи направление в общежитие, будешь жить в пятом доме. Это на сопке – найдёшь.
– До свидания.
– Стой, куда побежал? Устроишься в общаге, сходишь на стройку, найдёшь мастера Халявко. Вот направление.
– А спецовку?
– Это с ним решай, я ему позвоню.
Степан поднялся на сопку по асфальтированной дороге, выглядевшей странно на фоне дикой тайги и обгоревших сопок. Улиц пока не было, дома нумеровались по порядку их строительства. Пятый дом, как и другие жилые дома, был облицован силикатным кирпичом, но в отличие от остальных, временно использовался под общежитие.
Комендант – Ганна Викторовна, солидная женщина лет сорока – проживала в первой квартире, здесь же было её рабочее место. Глянула на Степана как на врага народа:
– Паспорт. Отдам, когда пропишу.
Степан молча достал из сумки паспорт.
– Паспорт надо носить в кармане: сумку утащат или потеряешь, а докУмент должен храниться надёжно. Будешь жить в седьмой комнате. Там сейчас четверо, а комната на семерых, так что милости просим. Пока даю тебе запасной ключ, когда сделаешь свой, этот вернёшь мне.
– Как я его сделаю?
– У вас в комнате есть специалист: за чекушку[24] сделает тебе любой ключ, хоть от сейфа. Бельё получишь во второй комнате, кастелянша[25] скоро подойдёт.