– Давай сюда.
Развернув поданную депешу, быстро пробежал глазами.
– Хорошо, передай, сейчас буду. – И кивком головы отпустил посыльного. – Префект лагеря собирает, – объяснил остальным, – Поддулбеев. Странно, почему он, а не Забубеев?
– А какая разница?
– Не знаю. Для моего ужина никакой, так, и так накрылся медным тазом. Ладно, надо идти. – Поднимаясь, он кивнул на настенные часы. – Не забывайте про время.
– Я с тобой, центр, – встал и Тагази. – Пойду тоже, надо кое-что во взводе проконтролировать.
– Мы только коньяк допьем, и тоже уйдем, – пообещал Серж.
Оставшись вдвоем, Серж и Фаня какое-то время молчали, словно привыкая к смене обстановки и к тому, что остались наедине. Перекинув ногу через колено, Фаня покачивала ей, поигрывала большим бантом шнуровки обычного по виду солдатского ботинка.
– Не тяжело тебе, в берцах-то ходить? – поинтересовался Серж.
– Да нет, привыкла уже, – покачала головой Фаня. – Удобные. К тому же, ботиночки сшиты на спецзаказ, легонькие. Хочешь, тебе такие справим?
Серж покачал головой: – Нет.
– Почему?
– Я как все, мне легче не надо.
– Как хочешь… – Фаня помолчала, потом, точно собравшись с духом, спросила: – Придешь сегодня?
– Нет.
– Но почему? Ты же видишь, что я на тебя запала. К тебе никаких требований, лишь одна просьба – приди. Любишь, чтобы тебя упрашивали? Уговаривали?
– Нет, никогда меня не упрашивали.
– Что же тогда? Или я недостаточно хороша для тебя?
– Ты просто супер, не волнуйся на этот счет. Проблема как раз в том, что раньше я порой бывал слишком сговорчив.
– Но все ведь в прошлом?
– Прошлое всегда ближе, чем хотелось бы.
– А, может, просто хочешь продемонстрировать, что у тебя стальные яйца?
– Не говори глупостей, Фаня! Я же вижу, ты умней, чем пытаешься казаться. При чем здесь стальные яйца? Уж точно не на бабах их закалять и демонстрировать. Не в тебе дело, повторяю. Вот, успокойся. Женщина ты завидная, правда, но…
– Вот, все же есть но!
– Это мое но. Это мой камень, который лежит у меня на душе. В той жизни, в прежней, я совершил ошибку. Исправить скорей всего уже ничего нельзя, но как с этим жить, я еще не понимаю. Может быть, нужно время, чтобы забыть, или привыкнуть, может, что-то другое, более радикальное, я не знаю. Но пока вот так.
– Я тебе вот что скажу, милый. Не стоит гоняться за призраками прошлого, разными фата морганами. Живи настоящим, тем более, неизвестно, что там, в будущем, ждет, да и будет ли оно. Лови моменты!
– Ты тоже, я смотрю, философ. Философиня.
– Здесь каждый философом становится.
– Слушай, я не знаю, как это у тебя происходит, как бывает, и вообще… Как ты определяешь, кто с тобой будет и когда… Знаешь Воробья у меня во взводе?
– Допустим. Ну, да. Кто же его не знает?
– Такое дело… Я подозреваю, да почти уверен, что он еще девственник. То есть, ни с одной женщиной еще не был, не ощутил, и не знает даже, что это такое и как. Понимаешь?
– Да ладно, все вы все знаете. С пеленок уже кобели. Ну и, дрочил же он, наверное?
– Не знаю, может быть. Наверное. Только что тут сравнивать? Я тебе про другое говорю.
– А про что? Не пойму, что ты от меня хочешь?
– Не могла бы ты обратить на него свое пристальное внимание? Прямо даже сегодня? Такая личная моя просьба.
– Уступаешь ему свою очередь? Меня? Вот это да!
– А нет у меня никакой очереди! Если у нас с тобой когда-нибудь что-то получится, что возможно – кто знает? – я буду у тебя единственным. Уж поверь.
– А я у тебя?
– Конечно, и ты у меня. Будешь единственной, само собой.
– Что ж, согласна подождать. Верней, я подумаю. Над словами твоими, и над просьбой. Только, не забудь потом, что она была твоя.
– Не волнуйся. Ну, за жизнь!
– За любовь!
А ночью он долго лежал без сна. Ему вспоминалась Тома, снова и снова. Если днем он гнал мысли о ней прочь, и это ему почти всегда удавалось, то по ночам он был перед ними бессилен. Сереженька, говорила она ему, что же ты натворил? Как же нам выйти из этого положения? Как все исправить? Но он не знал, как и что можно исправить, не было у него ответа.
Потом он заметил, как тенью выскользнул из койки Воробей, и растворился в темноте кубрика. Вскоре в глубине коридора щелкнула, закрываясь, дверь. Как же у них все быстро, удивился с неожиданной завистью Серж. Он еще лежал некоторое время, фиксируя ночные звуки воспаленным сознанием. Бормотание и храп спящих гоплитов, скрип коек. Потом поймал себя на том, что ждет совсем других звуков. Но обычных ночных криков Фани Данунахер в этот раз не прозвучало.
Серж так удивился этому осознанному необычному обстоятельству ночи, что прекратил усилия удержаться над волнами и неожиданно стал погружаться в темные воды сна. Где-то наверху, у поверхности оставалась Тома, он видел, опускаясь, ее лицо, но она лишь смотрела ему вослед пристально и не порывалась никак удержать. А потом, когда Тома стала едва видна, подобно далекой луне на туманном небосводе, из глубины навстречу ему поднялась русалка. У русалки имелся элегантный серебристый хвост и обнаженная грудь любимой Сержем формы. Она трогательно заламывала руки с длинными пальцами и строила на лице ему гримаски. Ее лицо было лицом Стеллы, русалки его мечты. Она обвилась вокруг него, прижалась к нему жарким телом и потянула вглубь. Опускаясь, не в силах пошевелиться, точно парализованный, он смотрел наверх через колышимые водным потоком волосы Стеллы, куда вереницей мелких пузырей уходил его последний воздух, его дыхание. И не было сил кричать, и не было желания звать. Пусть будет, что должно, подумал он напоследок. Хоть что-нибудь пусть будет.
Глава 5. Воробей не птица.
Он возник за ее спиной как всегда бесшумно, и замер в нерешительности, боясь напугать. Но не испугал, она почувствовала его появление.
– Александр Александрович! Вы как всегда, в своем репертуаре. Тихими тропами, в мягких сапогах, – отреагировала она на его появление в ординаторской, и лишь потом оглянулась. – Ну, здравствуйте! А я все думала, когда же вы объявитесь?
– Здравствуй, красавица, – Сан Саныч пожал протянутую руку, не выпуская, притянул ее к себе и поцеловал в щеку. – Думала, я тебя не узнаю? Или не замечу? Напрасно, как можно не обратить внимания на такую… На такую эффектную женщину. С тех пор, как я видел тебя в последний раз, а это было уже очень давно, ты просто расцвела. Афродита, да.
Женщина легко рассмеялась, откинув голову и показывая крупные белые зубы.
– Александр Александрович, вы все такой же кавалер.
Из-под легкого колпака на голове выбилась пепельная прядь, она убрала ее движением руки, и тем же движением, похоже, стерла с лица улыбку.
– Я, честно говоря, не поверил своим глазам, когда тебя увидел. Какими судьбами? – начал допытываться Сан Саныч.
– Александр Александрович, вот только давайте не будем, – сказала женщина и даже подняла руку в таком жесте, словно пыталась его остановить. – Я бы конечно хотела, чтобы никто ничего не знал, но понимаю, что это невозможно. Я знаю, что всегда нахожусь под колпаком, и не таким, как этот, – она указала на голову. – Не может быть, чтобы вас не предупредили, не попросили проследить. Как это: в оперативном порядке.
– Что ж ты хотела? Родителей не выбирают, живут с такими, какие есть. Твой отец за тобой, конечно, приглядывает, не без этого, но достаточно деликатно, я бы сказал, стараясь не вмешиваться в твою жизнь без лишней необходимости. Но надо иметь возможность прийти на помощь, когда она понадобится. И это правильно, и ответственно с его стороны, постарайся понять.
– Да все я понимаю. Просто хотелось бы большей автономности. Я ведь уже достаточно взрослая. Совсем-совсем взрослая.
– Я здесь не из-за тебя, это правда. Нет, правда. Но сейчас просто интересно: какая судьба тебя сюда привела? Почему медицина, почему госпиталь? Ведь ты…
– Скорей всего не судьба. Или – злая судьба.
– Ааааа… Значит твой таинственный принц…
– Почему таинственный?
– Когда я в последний раз общался с твоим батюшкой, тоже достаточно давно уже, он высказывался о твоем избраннике довольно неопределенно. Я так понял, что он и сам не слишком много про него знал.
– Это всего лишь означает, что он и не хотел ничего о нем знать. Я закурю. Вы не желаете?
– Нет, спасибо, я уже накурился.
Она достала из кармана халата сигареты, взяла одну тонкими длинными пальцами, прикурила от протянутой зажигалки, пустила дым в потолок.
– Голосу это дело не вредит? – спросил Сан Саныч.
– Напротив, как ни странно, – она повертела перед собой зажатой между пальцами сигаретой с довольно отстраненным выражением лица, пожала плечами. – Хотя, какая теперь разница?
– А почему, прости, отец твой не хотел о нем знать? Он что, так плох? Дьявол-искуситель? Не знаю… Что?
– Напротив, он очень хороший человек. Лучший из всех, кого я встречала.
– Тогда что?
– Ах, Александр Александрович, все очень просто. У них для меня имелся другой кандидат в мужья. А я хотела все решать сама. И я решала сама.
– Понимаю, понимаю… Но как ты здесь оказалась? Ведь ты даже не медик.
– А вот и нет! Вы просто этого не знаете, я до того, как занялась музыкой, закончила медучилище, так что по первой специальности я медсестра. Поэтому, в этом плане особых трудностей не возникло, и в профессиональном отношении ко мне в госпитале нареканий нет. Ну и мне помогли, конечно. Я ведь папина дочка, да. Пользуюсь связями, когда прижмет. Собственно, единственный раз и воспользовалась.
– И теперь ты Томкэт?
– Вы слышали? Да, доктор Карпец развлекается. Пустое все.
– Но все-таки, почему ты бросила все там и приехала сюда?
– Мне позвонили.
– Кто?
– Я не знаю. В трубку молчали. Я поняла, что это он. И я почувствовала, что он в беде, что нужна моя помощь. К сожалению, все так и оказалось.
– Погоди, я, кажется, начинаю догадываться. Ты хочешь сказать, что твой друг…
– Да, человек, которого я люблю, находится здесь, рядом. Вон в той палате.
– Ах, милая моя, прости, я ведь даже не подозревал…
Ротный зачем-то вызвал.
Странно, лишь вчера вечером, перед выходом на передовую, они встречались в лагере и, как казалось, обговорили все вопросы. Видимо, не все, видимо, возникло что-то новое и неожиданное. Это плохо. Все плохо, и то, что новое, и что неожиданное. Хороших, счастливых неожиданностей на войне, насколько он успел заметить, не случается, всегда одни лишь гадости. Да и чего другого ждать? Война не благотворительный спектакль, по окончании которого убитые по ходу действа актеры, как ни в чем не бывало, выходят на поклон. Аплодисменты, цветы, подарки… Это все из другой жизни, а в этой подарочки всегда со знаком минус. Самое заветное желание – чтобы судьба позабыла о тебе до конца войны, потеряла из виду, не замечала. Уж как-нибудь, само собой, мало-помалу, все однажды закончится, рутинно и без чрезмерных геройских усилий. Вот да, это самое лучшее, что может произойти – рутинно и без геройских усилий. Поэтому так некстати показался вызов Докучеева, так не хотелось покидать позицию взвода. Какое-то беспокойство ощущалось им с самого начала, еще с момента прибытия на передок. Словно что-то назревало, сгущалось вокруг, витало в воздухе. Вроде все, как обычно, но он чувствовал, напряжение растет, что-то готовится. Нет, покидать позицию не стоило. Но и отказаться было нельзя, центр сказал – немедленно.
Серж оглянулся. Тагазимула, пэпэшка наперевес, опустив голову, бодро двигался за ним по траншее. Заметив, что взводный остановился, тоже встал.
– Что?
– Ничего. Передохнем пару минут.
Вот, тоже… По-хорошему, надо было его вместо себя за старшего оставлять, но нет, ни в какую. Как хочешь, говорит, командир, только я за тебя отвечаю, и я с тобой. Куда ты, туда и я. Пришлось Демона назначить. Ничего, парень подготовленный, должен справиться. Хотя сомнений много. Вот так всегда, нет хороших решений.
С неба все сыпался и сыпался мелкий изнуряющий дождик. Как начался на той неделе, так и шел до сих пор. С переменным, правда, успехом, то наваливаясь плотными зарядами, то прекращаясь почти совсем, оставаясь, как в воспоминаниях, в клочках водяной пыли. Передышки, впрочем, были недолгими. Не успеешь расслабиться, как небо снова темнеет, с него прямо на голову сваливается новая туча, и все начинается с начала. Теперешняя передышка, похоже, тоже будет короткой, нет причин думать иначе, поэтому хотелось бы успеть, пока она не закончилась, добежать до укрытия. Он махнул рукой Тагази.
– Пошли! Ходу, ходу!
Дренаж в траншее все-таки хорош. Сколько воды в нее вылилось, а доски на полу почти сухие. Почти. Хотя, тоже под ноги смотреть приходится, чтобы не вляпаться в грязь, где она есть. Хлюпает… Но это все такое… Грязь и есть грязь, внимания заслуживает ровно столько, сколько заслуживает. Гораздо больше его сейчас беспокоил фактор Демона. Справится ли? Подведет или нет? Честно говоря, парень способен и на то, и на другое. Да, он рисковал, оставляя его за старшего, конечно. Ну а кого другого? Кого? Заместителей надо воспитывать, будем считать, что процесс пошел.
Вспомнился недавний – на прошлой неделе – поход в чипок. Коллективный выход, им обещанный и организованный. В «Три барана». Да, «Три барана»… Имеется у них там, для таких совместных мероприятий, отдельный зал, собственно, небольшая комната с большим столом. Там и устроились. А что, нормально посидели, если честно, ему понравилось. Как для мужской кампании – вполне. Очень даже неплохо. И не слишком дорого получилось, кстати. Цены в лагере, насколько он успел убедиться, приемлемые, начальство, кому положено, за этим вопросом следит, и торговцам шкуры с бойцов драть не позволяет. Что правильно. Шкуры гоплитов для других испытаний предназначены. Ну, что, накрыл поляну. Пивасика, как обещал, по литру на брата. Не сразу, но стали парни оттаивать. Все-таки, нелегко быстро и безболезненно влиться в коллектив, тем более, стать своим в подразделении, обожженном и закаленном многими месяцами пребывания на фронте. А ты чужак и пороха не нюхал. Пришлось им свою историю рассказать, а куда деваться. Ну, приукрасил немного. Да, собственно, сочинил все от начала до конца, наврал, если честно. А что было делать? Не мог же он про Стеллу да про Горынина все тут выложить? Кому положено, и так все знают. Надеюсь, что нет, поправил себя Серж.
А началось все, кто бы сомневался, с подачи Демона. Тот устроился за столом рядом, по правую руку. Тонкое лицо кривила демоническая усмешка, пиво цедил из бокала, словно кровь сосал. Серж, конечно, сгущал краски, но не слишком. Где-то так все и было. Антипатия к персонажу, прямо сказать, росла, тем более что он, персонаж, активно в этом направлении работал. Ну и преуспевал, мало-помалу.
– А что, господин Серж, колись, как ты дошел до жизни такой? – начал он разговор, ради которого, собственно, если не все, то многие там собрались. После побитья палкой накануне ему, судя по всему, не терпелось реванша, не ясно, правда, в чем и какого, но пиво выпито, тормоза отпущены, движение началось – вперед!
– Что тебя в моей жизни удивляет? Или интересует?
– Да нас всех и удивляет, и интересует. Расскажи личному составу, как, за какие такие заслуги ты к нам сюда загремел?
– Как и все, наверное. И почему загремел? Не загремел. Судьбе было угодно предоставить мне это испытание, я просто не смог отказаться.
– Судьба, как известно, девушка с пониженной социальной ответственностью, – озвучил свою реплику Детинушка. Хмель рисовал на его щеках благодушие розовыми лепестками, глаза поблескивали под белесыми ресницами, губы разъезжались в улыбку. – Кто ее угощает, тот и танцует… Ее.
– Я так думаю, что она благоволит к достойным.
– Благоволит, надо же…
– И что значит – достойный? И кто достойный? Кто это определяет?
– Она сама, кто же еще?
– А кто дал ей право такое? Определять что-то, судить-рядить?
– Ну, ну, успокойся. Все в порядке, право у нее есть.
– Откуда такое?
– По праву рождения. Скажем так, если мы полагаем, если соглашаемся с тем, что судьба существует, значит, принимаем, как данность, что она может карать и миловать всех по своему усмотрению.