География поездок постоянно расширялась: Турция, Греция, Польша, Египет… Благодаря мудрой политике верхнего руководства, стране никак не грозило повальное изобилие. Ассортимент дефицитных товаров рос, как на дрожжах. Вместе с количеством участвующих в деле компаньонов и конкурентов.
Саня приводил типичный пример из жизненной практики. Он ехал в каком-то совершенно раздолбанном автобусе. Его тронули за плечо:
– Мужик, сейчас рынок будет?
– Нет, через остановку.
– Не обманываешь? Вон та тетка говорит – сейчас.
– Перепутала, наверное.
– А я из-за нее чуть не вылез. Дура-блондинка…
– Причем тут блондинка? – возмутилась стоящая рядом женщина. – Что ты по волосам-то судишь?! У меня, может, умственные способности как у негра!
Дальше, по традиции, вскипели бурные страсти. И с разных сторон зазвучали крылатые народные выражения.
Казалось бы, совершенно рядовая транспортная сценка. Если не учитывать, что она происходила в Китае. А автобус был полон наших соотечественников, которые двигались по миру одними и теми же асфальтовыми тропами. И мало удивлялись подобным встречам под чужим неласковым солнцем.
Параллельно накапливался бесценный житейский опыт.
Кажется, из Польши Саня регулярно доставлял поддельные американские сигареты. Там они были фантастически дешевыми. А в России, несмотря на людоедские цены, пользовались популярностью у измученных табачным дефицитом граждан.
По таможенной норме следовало провозить не больше одного блока. Как бы для личного утоления дорожных потребностей. Норма выглядела гуманной, потому что блок содержит десять пачек, а время в пути занимало около восемнадцати часов.
Попутчицей Берестова оказалась бабушка – божий одуванчик. Она поведала, что была в гостях у своих польских друзей. Ей подсказали захватить в обратный путь сигареты. Которые нужно продать базарным перекупщикам, чтобы поездка стала гораздо менее накладной.
Она взяла с собой четыре блока. Но кто такие перекупщики и какую нужно требовать цену, не имела ни малейшего понятия.
Саня принял в судьбе престарелой контрабандистки самое живое участие. Подробно рассказал, куда и к кому обращаться. После чего они с нарастающей задушевностью повели разговор о жизни вообще и духовно-нравственный ценностях в частности.
На пограничной станции в вагон влезли доблестные российские таможенники. Молодецкого вида тетка внимательно оглядела Саню с бабушкой и спросила, нет ли в багаже чего-либо незадекларированного или запрещенного к провозу.
Бабка собрала волю в кулак и уже хотела решительно ответить, что ничем подобным не занимается. Но Саня ее опередил.
– Скажите, – поинтересовался он, – а сигареты можно провозить?
Таможенница сурово сдвинула брови.
– Один блок.
– А если четыре?
– Мужчина, вы глухой? Вам же ясно сказали – один.
– Да я не о себе. Я вот об этой бабушке. Ей польские товарищи подарили четыре блока, а она их по незнанию с собой захватила. Вы б ее на первый раз простили, а?
Саня говорил с видом человека, в котором наконец-то проснулась гражданская совесть.
Таможенница сунула голову в коридор и издала победный охотничий клич. На который с другого конца вагона прискакал ее напарник. Они быстро составили протокол изъятия. Напугали бедную старушку возможным астрономическим штрафом. Но в итоге просто забрали все четыре блока и торжествующе удалились.
Поезд равнодушно покатил дальше. Бабка дрожащими руками достала из кармана валидол.
– Почему вы так поступили? Я ведь вам, как родному, все рассказала… – укоряла она Саню. – А вы…
– Не переживайте, – сказал Берестов. – У вас же было всего четыре блока.
Он указал на две огромные, замаскированные матрасами сумки:
– А у меня триста пятьдесят. Возьмите десять – и будем считать, что мы квиты.
Через несколько лет товарная ситуация в стране выправилась. Челночный бизнес перестал приносить былые баснословные доходы. Но Саня на нем успел, что называется, приподняться.
В результате он стал хозяином небольшого торгового павильона. Золотого унитаза не завел, но на жизнь вполне хватало.
Со времени окончания университета прошло почти пятнадцать лет. И вот теперь Саня Берестов вновь появился на моем ближнем горизонте.
Я позвонил жене – сообщить, что вечером у нас будет дорогой гость. Лена отнеслась к такому событию со сдержанной радостью.
– Вот и хорошо. Заодно вдвоем отнесете на помойку старый холодильник.
Старый холодильник размещался в и без того тесной прихожей. Сначала мы его хотели кому-нибудь подарить. Но желающих почему-то не оказалось. Благосостояние знакомых россиян росло, невзирая на напряженную заботу родного правительства.
– Как-то неудобно. Приехал друг из Москвы, а я его напрягаю таскать свое барахло…
– Ничего, ему тоже полезно размяться.
Я не стал спорить. Лена убеждена, что только домашняя работа делает человека чище и добрее. А другие виды деятельности, наоборот, совращают с истинного пути. По ее логике, чтобы не стать серийным убийцей, нужно всего-то регулярно убирать за собой посуду или выбивать ковры.
– Пойдешь домой, купи картошки. Я потушу с мясом.
– Я же вчера покупал. У двери целлофановый пакет положил..
– Ты утром выносил мусор. Так что картошки больше нет. А пакет с мусором все еще лежит…
Берестов почти не изменился. Чуть поседел, чуть погрузнел, но юношеская улыбка все равно осталась. Так же, как и желание выглядеть добрым волшебником.
Лене он вручил цветы и огромную коробку с тортом. Мне – бутылку дорогого виски. Для дочки извлек из портфеля диск с игрой, где доблестные рыцари какими-то особо изощренными способами уничтожали злых орков. Кошка удостоилась ласковой похвалы за красоту и природную сообразительность.
Мы сидели за столом и весело вспоминали минувшие дни. Разговор, естественно, касался судьбы бывших однокурсников.
Полипчук наконец-то спился. Столяров стал директором гимназии. Тарасюк и Коровин на пару открыли мастерскую шиномонтажа. Лариска Иванова подалась в писательницы, штампует дамские романы с неизбежным счастливым концом. Я даже пытался один из них прочесть. Дошел до слов: «Она отдалась ему, мучительно напрягая свой мозг. Это был новый шаг в их отношениях…»
Соня Каплан укатила в Америку и, по слухам, преподает курс современной русской культуры в школе домохозяек. Наверняка рассказывает, что по сибирским городам ходят медведи и отбирают у жителей водку.
Румяная Машенька Гладкова нашла призвание в составлении кулинарных рецептов. Теперь она точно знает, как гарантированно отравить неверного супруга. Либо, в крайнем случае, отбить его посторонние желания качественной импортной скалкой.
Почему-то получалось, что университетские троечники устроились в жизни гораздо лучше отличников. Может быть, они выходят из вузовских стен более закаленными. Приобретают умение держать удар. А может, сказываются перегрузки в системе высшего образования. И у отличников просто нет времени на обычное человеческое общение. А как раз умение общаться всегда сказывается на дальнейшей карьере.
Саня предложил узаконить тенденцию в общероссийском масштабе. И для начала поднять тост за новую реформу высшей школы. Предусматривающую, в частности, полную отмену оценок «хорошо» и «отлично».
Мы выпили и пошли выбрасывать холодильник.
Это было совсем непросто. Проклятый агрегат упорно не желал сдвигаться с места. Либо вдруг норовил самостоятельно загреметь по лестнице. Стараясь впечатать нас в стену или хотя бы прищемить пальцы.
Но человеческий гений выше стихийного бунта безмозглой машины.
Мы кое-как доперли холодильник до мусорных баков и остановились отдышаться.
– Давай постоим, покурим, – предложил Берестов.
Я невнимательно осмотрел близлежащий пейзаж. Скользкая черная грязь. Втоптанные в нее обрывки бумаги и целлофановых пакетов. Сваленные кучей остатки старой мебели. Несколько холмиков собачьего дерьма. Легкий, но ощутимый запах гнили.
– Может, лучше дома покурим?
– Да-а, – вздохнул Берестов. – Не осталось в тебе настоящей романтики… А ведь у каждого такого клочка бумаги своя непростая история!
– И у каждого презерватива тоже… – согласился я.
– Мне поговорить нужно. Без лишних ушей.
Я с пониманием достал сигареты и зажигалку.
– Ты даже не спрашиваешь, зачем я приехал в Питер…
– Разве? Ну и зачем?
– Я со своей Веркой расхожусь.
– Вы поссорились? – осторожно поинтересовался я.
– Мы ссоримся и миримся с первого дня семейной жизни. Хотя у меня к ней по сути только одна претензия. Она за эти пятнадцать лет ни разу нормального обеда не сделала! Яичница – сосиски – омлет – сосиски – яичница. Ты представляешь, что такое постоянно питаться только сосисками и яичницей? Я ей говорю: есть вещи, которые я могу глотать каждый день. Но к ним вряд ли относятся яичница или сосиски! А она так язвительно замечает: «Я не умею готовить водку и пиво!»
Было видно, что этот женский недостаток Саня переживает особенно тяжело. И вообще у него все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал.
– Готовить в конце концов не главное. Готовить я и сам понемногу научился. Главное – что моя жизнь для нее так и не стала родной. Ей постоянно не нравится то, что я делаю. С ребятами в баню пойдешь – скандал. Деньги самостоятельно потратил – отчитайся до копейки. Вернулся домой пьяным – я, говорит, тебе устрою СССР…
– Почему именно СССР? – удивился я.
– Я сам сначала не понял. Тоже спрашиваю: почему? Она говорит: «А ты вспомни, чего в СССР не было?» Я начинаю перебирать: туалетной бумаги не было, свободы слова… Многого, в общем. Она говорит: «Это частности. А главного чего не было?» Я гадаю: «Компьютеров что ли?» Она ласково так говорит: «Дубина! Секса не было! Даже по телевизору на весь мир объявляли: «У нас секса нет!»
– Но хоть что-то хорошее в твоей жене имеется? – засомневался я.
– Да не в жене дело. У меня все не то. А уж последние годы – просто потерянные.
По Саниным словам выходило, что его внешне благополучная судьба дала трещину. Причем широкую, как песенное русское поле
Семейный быт помаленьку разладился. Жена задолбала равнодушным некачественным отношением. В последнее время они даже перестали ссориться. Просто живут рядом, словно в коммунальной квартире.
Бизнес тоже застопорился. Подвели поставщики – и оплаченный товар не пришел в срок. В результате на Саню повесили штрафные санкции. Теперь торговый павильон заложен в банке и вот-вот сменит хозяина.
Но главное – тяжело и гадостно на душе. Так что Саня все бросил, прыгнул в поезд и укатил, куда глаза глядят. То есть к маменьке родной с последним приветом. Он смутно помнил, что там когда-то было хорошо.
На супругу Берестов не сердится. Наоборот, верит, что она будет только счастлива. А сам он хочет начать с чистого листа. Может быть, даже пойдет работать в школу. И вообще, главное не бабло, а духовная гармония с самим собой и окружающим миром.
– Так ты, получается, сейчас вообще нищий?
– Деньги пока есть – из старых запасов. А от магазина все равно никакой прибыли. В прошлом году еле-еле в ноли вышли. Машину оставил, она на жену оформлена, черт с ней. Сына жалко. Но ничего, он должен понять…
Я вдруг разглядел между баками какой-то сверток, похожий на приличных размеров бандероль. Что-то в нем было непонятное, но притягивающее взгляд.
– У тебя нет знакомой одинокой бабы с квартирой? Чтоб можно было хотя бы первое время у нее кантоваться. А то жить с матерью в одной комнате – сам понимаешь…
Для предстоящих духовных исканий он выглядел на редкость практичным.
– Найдем, конечно, – неотчетливо пообещал я. – У нас же пол-института одиноких теток.
Я подошел к бакам, просунул между ними руку и вытащил сверток наружу.
– Что это? – не понял Берестов.
– Сам не знаю. Хочу посмотреть.
Плотная бумага была обмотана скотчем и поддавалась с трудом. Я развернул сначала ее, а потом кусок мягкой шерстяной ткани. И мы оба буквально обалдели от неожиданности.
Внутри находилась примерно полуметровая фарфоровая статуэтка. Грациозная девушка в белой тунике, украшенной большими розовыми цветами. Наверное, она с улыбкой ждала приближения своего фарфорового возлюбленного. Во всяком случае, одна ее грудь невинно обнажилась. А ласковый взор вряд ли предназначался таким охламонам как я и Саня Берестов.
Подобные статуэтки я видел только в музеях. Там они демонстрируют вызывающую дворцовую роскошь, глубоко чуждую среднему российскому обывателю. И заодно слегка оправдывают грабительскую сущность местных кафе и сувенирных киосков.
Хотелось поступить, как в сказке про Буратино. Закрыл глаза – увидел манную кашу пополам с малиновым вареньем. Открыл глаза – нет манной каши пополам с малиновым вареньем…
– Ни фига себе! – восхищенно прошептал Берестов. – Богиня грецкая!
– Или нимфа… – предположил я. – Были такие покровительницы рек, лесов, озер…
– Симпатичная, я бы сказал, у вашей помойки покровительница…
Саня тревожно осмотрелся по сторонам.
– Я не очень разбираюсь в искусстве, – пробормотал он, – но, по-моему, надо ее взять и быстренько отсюда валить.
Мы так и поступили.
Глава третья
Из переписки в Интернете:
ХХХ: – Избушко, избушко, повернись ко мне лесом, к заду передом.
УУУ: – Вы ставите меня в идеологический тупик своими авангардистскими идиомами.
ХХХ: – Чо?
УУУ: -Да, примерно это я и имела в виду.
С сайта Bash.im – Цитатник Рунета
Назавтра болела голова и был библиотечный день.
Это, по сути, дополнительный выходной. То есть день, когда можно не ходить на службу. Считается, что вместо нее научные сотрудники торчат в библиотеках или вдохновенно склоняются над домашними письменными столами. Дабы вести среди себя кропотливую работу по самообразованию и росту творческого потенциала.
И вполне вероятно, что единичные отсталые экземпляры так и поступают.
Правда, за библиотечный день нужно регулярно отчитываться. К примеру, готовить статьи для официального журнала «Вестник Академии наук РФ». Или время от времени делать доклады на открытом заседании ученого совета. И нахально сообщать коллегам, как далеко ты продвинулся в своих до зарезу нужных исследованиях.
Циничный Бронштейн из отдела аббревиатур на спор читал один и тот же доклад трижды. С интервалом в несколько месяцев. Но без изменений – вплоть до запятых. Ему самому было интересно, заметит кто-нибудь из руководства или нет.
Он три раза повторял одни и те же примеры неудачных сокращений. В частности, упоминая солидные организации типа Федерального агентства по культуре или Житомирской областной педагогической академии. Не говоря уже о Хабаровском училище искусств. Трижды клеймил новообразование «мудот», которое означает «муниципальное управление детского отдыха и творчества».
Бронштейн гневно осуждал создателей этого слова за то, что его приходится воспринимать как существительное мужского рода («мудот издал приказ»). В то время как в развернутом виде выражение относится к роду среднему («муниципальное управление направило директиву»). И такие противоречия никак не способствуют грамотному употреблению новой аббревиатуры.
Все три раза старшие коллеги солидарно кивали умными головами. И тоскливо размышляли, что «мудот» – не только управление детского творчества, но и тот, кто это слово придумал.
На повторы никто, кроме посвященных, не обратил внимания.