Первые дни учебы в Петроградском сельскохозяйственном институте запомнились отцу как противостояние студентов из рабоче-крестьянской среды и так называемых белоподкладочников, студентов предыдущих наборов, в основном выходцев из богатых семей. Франтоватые молодые люди в фирменных студенческих сюртуках на белой шелковой подкладке с презрением относились к рабочей бедноте. Недружественное отношение к «черни» проявлялось во всем. Насмешки и издевательства были привычным делом. На одном из студенческих собраний слушателей всех факультетов и курсов, которое проходило в здании питерского цирка, произошла настоящая схватка между противоборствующими сторонами. Выбирали новый студенческий орган самоуправления – Исполбюро. Дебаты были шумные. Дошло чуть ли не до драки. Собрание закончилось тем, что верхушка прежнего органа под свист, улюлюканье и бурные аплодисменты «черни» покинула помещение цирка. Был избран новый состав Исполбюро, членами которого стали бывшие рабфаковцы.
Первокурсникам было сложно разобраться и в премудростях сельскохозяйственной науки, и в политической обстановке. Профессорский состав в сельскохозяйственном институте был пестр и разнообразен. На одних лекциях царила дружеская, рабочая атмосфера, на других – скука и разочарование. Но уже через месяц студенты определились с пристрастиями: были любимые, «красные» профессора, были аполитичные, а были и враждебные советской власти преподаватели. Среди любимых – Н. И. Вавилов, непревзойденный авторитет для отца на всю жизнь; ученый-почвовед, академик К. Д. Глинка; профессор растениеводства Н. К. Недокучаев; преподаватели Н. И. Козлов и С. П. Кравков. Их лекции слушались с особым интересом. Для студентов все было ново, необычно и впитывалось ими как губкой. Лекции проходили в основном корпусе института, на берегу Фонтанки, рядом с сельскохозяйственным музеем, а отец вместе с другими такими же студентами-первокурсниками жил на Петроградской стороне, на частной квартире. На лекции приходилось долго идти пешком, городской транспорт практически отсутствовал. Лишь к осени 1921 года в Питере появились новые трамвайные линии и по центральным улицам города восстановилось транспортное движение.
Вообще, 1920—1921 годы были тяжелейшими для города и его жителей. Петроград стал первым городом, где был введен так называемый классовый паек. Суть классового пайка сводилась к делению всех граждан на категории соответственно их социальному положению. Рабочие тяжелого труда, красноармейцы и их семьи зачислялись в высшую категорию и получали более высокую норму пайка, рабочие менее тяжелого труда получали паек урезанный. «Нетрудовому элементу» паек либо вообще не выдавался, либо был невероятно мал. Студентам тоже приходилось туго. До 1921 года по карточкам им выдавали всего 100 граммов хлеба в день. Приходилось подрабатывать. Ситуация улучшилась только в марте 1921 года, после перехода страны к Новой экономической политике. Карточки отменили, была разрешена свободная торговля.
Хозяйка квартиры, где обосновались первокурсники, поначалу была приветлива и любезна с новоявленными студентами, приехавшими в Питер из разных городов России. Игорь Демянцевич – из Кисловодска, Саша Куимов – из Уфы, и неизвестно откуда – Авраам Юзефович. Хозяйка выдала студентикам кровати, шкаф для одежды, круглый стол, посуду. Но однажды, когда во время дружеской потасовки, устроенной заводилой молодецких игр Игорем Демянцевичем, ребята разбили хозяйский будильник, она их выгнала. Пришлось искать новую квартиру. Особой дружбы между жильцами не было. Дядя Авраама Юзефовича иногда присылал племяннику продовольственные посылки из-за границы, но Авраам был жаден, с ребятами не делился, и тогда соседи наказывали его за скупость. Кашу из кукурузы, которую они варили в огромной кастрюле, хлебали все вместе, а сало Авраам ел в одиночку. Тогда друзья самовольно отреза́ли от шмата небольшой кусочек и умыкали у «буржуина» немного печенья. А однажды с мундира, подаренного дядей любимому племяннику, срезали все металлические блестящие пуговицы. Чем закончилась эта студенческая «шалость», история умалчивает.
Годы учебы отца были наполнены до предела. Лекции, семинары, практика, общественная работа – он был ответственным секретарем комсомольской организации института, позже – членом горкома комсомола. И культурную жизнь столицы, до которой отец и его друзья были особенно охочи, тоже не откладывали в сторону. В середине 1920-х годов в Питере в бывших дворцах царской семьи были созданы десятки новых музеев. Открыт доступ в старые: Эрмитаж, Русский музей, дворцовые музеи-парки в Петергофе, Царском Селе, Гатчине. Продолжали работать и старые театры, появлялись новые. Только успевай посещать! В эти годы Петроград, безусловно, был еще и литературной столицей России. В большом количестве издавались газеты и журналы, создавались новые литературные объединения и общества. В 1924—1926 годах отец состоял в литературной группе сельскохозяйственного института, где вместе с Михаилом Яковлевым, Александром Куимовым и Игорем Демянцевичем пробовал себя в поэзии. Друзья устраивали в Ратной палате, которая в те годы играла роль культурного центра Царского Села, литературные вечера, куда приглашали видных писателей и поэтов. На один из таких вечеров был приглашен Вячеслав Шишков, на другом читал свои рассказы Михаил Зощенко.
Но особое внимание студентов привлекли два литературных вечера, на которых выступал Сергей Есенин. Было это в 1924 году. Первый раз на встречу со студентами Есенин приехал с Николаем Клюевым, второй – с украинским поэтом Иваном Приблудным. Клюев – благообразный сорокалетний поэт, подстриженный под горшок, с окладистой бородой, в темно-синей поддевке и смазных сапогах, читал стихи очень скучно, на манер попа, и молодым начинающим «литераторам» не понравился. Другое дело Сергей Есенин! Его выступление было принято с восторгом, ему аплодировали, и он все читал и читал, еще и еще. Но более всего отцу запомнилось второе выступление Есенина в Ратной палате осенью 1925 года. На сцене Есенин появился вместе с Иваном Приблудным. Сели они вдвоем, рядышком, перед ними на простом деревянном столе стояла бутылка с вином и два граненых стакана. Свое выступление поэты начали сидя, спели песенку «Возвращение на Родину», сочиненную Иваном Приблудным. Пели складно и растрогали слушателей до слез. Речь в песне шла о возвращении солдата с империалистической войны в родную деревню, где все оказалось в запустении. «Сколько раз обошел, никого не встретил, только в крыше сверчком копошился ветер», – отец часто вспоминал слова этой песни. Пару лет спустя отцу на глаза попалось это произведение, напечатанное в одном из тогдашних литературных журналов, и вырезка из того журнала до сих пор хранится в его архивах. Песню поэтам пришлось петь два раза: так она пришлась по душе студентам, выходцам в основном из бедных крестьянских семей.
Но вот Есенин встал и начал читать свои стихи. Одно из них – «Все живое особой метой отмечается с ранних пор» – он по просьбе аудитории тоже читал два раза, и в обоих случаях оно было встречено бурей аплодисментов. Читал Есенин много, но это стихотворение, голос поэта, манера исполнения, несколько крикливая, эпатажная, что ли, оставили особое, неизгладимое впечатление в душе отца, потрясли его. Студенты, а особенно девушки, были влюблены в золотокудрого, голубоглазого тридцатилетнего поэта. Он был кумиром молодежи! Этот приезд Есенина в Ратную палату, его выступление и прогулку с ним по Екатерининскому парку отец запомнил на всю жизнь. Часто за праздничным столом или во время вечернего чаепития он любил нам с сестрой рассказывать об этой встрече. Его привлекало в Есенине все: как он восторгался чудесными парковыми посадками, любовался отражением деревьев в каналах, как умилялся причудливым мосткам и даже как был одет. На Есенине ладно сидел темно-зеленый костюм, на голове – такого же цвета шляпа, из-под которой выбивались светлые пряди кудрявых волос, в руках увесистая трость. Как же отец хотел походить на своего любимого поэта!
Студенты предложили Есенину сфотографироваться в Лицейском саду у памятника Пушкину – там они обычно встречались и делали снимки. Сергей Александрович согласился, и кто-то запечатлел всех присутствующих на фоне великого поэта. Когда уже расположились для фотографирования, к группе студентов подбежали еще двое друзей отца: Михаил Яковлев и Александр Куимов, последний из которых своим внешним видом несколько испортил снимок: он возвращался со спортивного мероприятия и был оголенный по пояс и в трусах. Историческая фотография Сергея Есенина со студентами сельскохозяйственного института хранится в архиве моего отца вместе с вырезкой стихотворения Ивана Приблудного. Провожали Есенина на вокзал всей когортой, но, конечно же, опоздали и в ожидании следующего поезда почти час сидели за столиком в привокзальном буфете, пили пиво и разговаривали. Никто из присутствовавших и предположить тогда не мог, что эта встреча с поэтом была последней.
После года работы в станице Советской под Моздоком, куда в качестве молодого специалиста отца направили летом 1927 года, его избрали на должность секретаря Терского окружного бюро агротехники в Пятигорске, а еще через год он перешел на работу в окружную газету «Терек» заведовать сельхозотделом. В свое время именно в этой газете было опубликовано первое стихотворение отца, а теперь в ней печатались его статьи о сельском хозяйстве, о саранче и о борьбе с кулачеством. Первое, с чем столкнулся отец в практической жизни после окончания института, было обострение классовой борьбы в деревне. Выпускники рабочих факультетов и институтов имели лишь общее представление о кулаках, подкулачниках и середняках. Конечно, они знали, что рабочий люд, с утра до ночи вкалывая на фабриках и заводах, пух от голода, а богатые станичники на Северном Кавказе тоннами прятали зерно в глубоких подвалах, но как изменить ситуацию, что сделать, чтобы народ перестал голодать, – таких знаний у выпускников не было. Профессора старой формации, даже те, кого студенты считали «красной» профессурой, не знали, как работать в условиях государственного хозяйства нового образца, как составлять планы полевых работ, организовывать деятельность совхозов, и, конечно же, своих студентов этому не учили. До всего приходилось доходить самим, ценой проб и ошибок.
Одной из главных и первоочередных задач партии, стоявших перед большевиками после голодных 20-х годов, было решение зерновой проблемы. Прежде всего требовалось создать государственные зерновые совхозы на целинных землях Северного Кавказа, Ростовских, Терских, диких ковыльных Моздокских степях. Станица Советская, где отец начал свою трудовую деятельность в качестве агронома (еще до работы в газете), была одной из старейших и богатых терских станиц. Тон жизни в ней задавало богатое казачество. Изменить сложившиеся десятилетиями порядки было трудно. В каждом из восьми кварталов станицы жили казаки разной степени обеспеченности: на юге, вдоль реки Куры, – бедняки и середняки, в восточной части на лучших землях – зажиточное казачество и кулаки. Молодому агроному сложно было найти понимание у станичников, не обремененных агротехническими знаниями, но задач, поставленных партией перед молодыми специалистами, никто не отменял. Битва за урожай на Северном Кавказе шла нешуточная! А здесь еще и борьба с саранчой, которая из года в год нападала на степные поля. В летнюю пору борьба с этой страшной напастью велась так называемым физическим методом. Рыли длинные канавы глубиной до двух метров, метлами во время движения саранчи сгоняли ее к канаве, смахивали ее туда и заливали керосином. Канавы засыпали землей, и саранча погибала, оставляя после себя отвратительный запах разложения. Позже борьбу с саранчой вели уже химическим способом, обрабатывая посевы пшеницы раствором бордосской жидкости с известью. Для этих целей поголовно привлекали студентов всех учебных заведений края.
В это же время на Северном Кавказе создавались кредитные кооперации, товарищества по первичной обработке земли, семеноводческие товарищества. С их помощью приобретались плуги и сеялки, бороны, веялки, другая сельскохозяйственная техника, а также семена. Середняцкие хозяйства сдавали в общее пользование лошадей, что тоже укрепляло молодые сельскохозяйственные хозяйства. Из числа середняков выделялись «культурники», которые своим примером показывали преимущества передового, культурного ведения хозяйства. Крестьяне-«культурники» представляли собой уникальный феномен доколхозной советской деревни. К «культурным» хозяйствам в 1920-х годах причислялись только те хозяйства, которые не пользовались наемным трудом, а полагались исключительно на свои силы. Наверное, сейчас такую форму трудовой деятельности назвали бы семейным подрядом. Многие «культурники» выписывали специальную сельскохозяйственную литературу, изучали ее и, пользуясь научными рекомендациями, применяли в своих хозяйствах эффективные приемы земледелия: снегозадержание, черный пар, культивацию, правильные севообороты. Они выращивали новые сельскохозяйственные культуры, улучшали сорта традиционных для этих мест культур, особенно пшеницы. Поддерживали тесную связь с местными агрономами. Весной 1925 года сотрудниками Северо-Кавказского краевого земельного управления была принята резолюции «По вопросу о крестьянах-культурниках». Однако широкого распространения движение «культурников» в России так и не получило. Но именно крестьяне-«культурники», по воспоминаниям отца, поддерживали его во всех делах и задумках, помогали молодому специалисту.
Весной 1932 года после переподготовки на сельскохозяйственных курсах в Воронеже, куда отца откомандировали из областной газеты, его назначили на должность старшего агронома – заместителя директора зерносовхоза «Балтийский рабочий». Зерносовхоз был образован в 1929 году, когда сюда для укрепления недавно организованного совхоза направили рабочих Балтийского судостроительного завода – «балтийцев». Большая группа высококвалифицированных рабочих из Ленинграда помогала осваивать поступающую из Америки сельскохозяйственную технику. Один из «балтийцев» по фамилии Лобанов за свой труд был удостоен ордена Ленина. Рабочие обустраивали усадьбы, возделывали новые поля, растили кадры механизаторов из местных казаков. Труд был тяжелый, сопротивление кулаков огромно, доходило и до физических расправ. В мае 1930 года во время налета кулаков на центральную усадьбу совхоза был убит секретарь парторганизации Петров, а комсомолец Петренко смертельно ранен…
Но не только кулаки мешали становлению совхоза, доставалось и от своих. Коллективные хозяйства, крестьяне-«культурники» и единоличники Северного Кавказа были, по существу, разорены непосильными хлебозаготовками 1930—1931 годов. В 1932—1933 годах здесь, как и во многих регионах Страны Советов, разразился страшный голод. Обстановка накалилась к зиме 1932 года. Выполнить план хлебозаготовок не удавалось. А она снизилась почти вдвое. Город же требовал от села все больше хлеба, молока, мяса.
Продолжая разоблачать кулацкие элементы и «недобитых белогвардейцев», средства массовой информации обратили свой гнев на «перерожденцев», проникших в ряды партии. Тем более что постановлением ЦК ВКП (б) от 10 декабря 1932 года было предписано провести на селе чистку членов и кандидатов в члены партии. Газеты пестрели заголовками: «Беспощадно карать врагов с партбилетами!», «Вон из рядов партии предателей!», «Освободить партию от оппортунистов, ставших пособниками саботажников хлебозаготовок!».