Юлий снова удивленно взглянул на разрумянившееся лицо своей необыкновенной гостьи.
В Риме Петрония знают все что же тут особенного?
В Риме! В Риме! А я разве была в Риме?
Если бы в этот момент Юлия увидел кто-нибудь из его давних приятелей, он бы не поверил своим глазам. На лице патриция, к которому, казалось, навсегда приросла маска ленивой отчужденности, отражались самые неожиданные эмоции. Удивление сменялось снисходительной улыбкой, которую тут же стирала настороженная напряженность. Словно невзначай Юлий коснулся рукой плеча Адель и покровительственно произнес:
Как-нибудь, если будет на то воля богов, я повезу тебя в Рим и устрою встречу с Петронием.
Ее глаза загорелись надеждой.
Ты думаешь, он найдет для меня время?
Взгляд Юлия, до сих пор внимательный и лукавый, внезапно изменился, и его лицо помрачнело.
Петроний всегда находит время для созерцания красоты, проговорил он. А если красота осязаема и не похожа ни на что, виденное прежде, если она обладает открытым взору стройным станом, Юлий окинул взглядом ее бедра, туго обтянутые джинсами, и завораживающими малахитовыми глазами, равных которым не сыщешь во всей Италии, тогда Петроний стремится обладать этой красотой. А то, что попадает в холеные руки Арбитра, навсегда становится его собственностью.
Но я не рабыня, чтобы стать чьей-то собственностью! воскликнула Адель, чрезвычайно польщенная, однако, словами патриция.
Да, пожалуй. Ты была бы слишком странной рабыней, усмехнулся Юлий. Но есть ли у тебя доказательства того, что ты свободная гражданка своей страны и законно находишься на территории Римской империи?
Нет, удрученно произнесла Адель. Ни паспорта, ни денег.
В случае с Петронием деньги тебя не спасли бы, убежденно произнес Юлий. У него есть влияние, а влияние это всё, Адель. Помни об этом, если захочешь побывать в Риме. Влияние это всё. А то, что у тебя нет господина, еще не говорит о том, что ты свободна. Здесь, в Помпеях, люди умеют ценить право на волю. Но только не в Риме. И только не Петроний.
Адель внутренне сжалась от этих слов, которые совершенно не совпадали с ее представлением о знаменитом Гае Петронии. Она столько о нем читала! Она так ценила его талант! Однажды купив у букинистов потрепанный томик «Сатирикона»27, Адель словно соприкоснулась с настоящей античной жизнью, не приукрашенной, не подогнанной под поэтические стандарты и философские учения. Это был первый роман в истории человечества, и он открыл миру другой Рим, прославив имя своего создателя.
Адель взглянула на Юлия и заметила, что он внимательно ее рассматривает, сохраняя на лице совершенно невозмутимое выражение. В этот момент к нему подошла молодая рабыня и, поклонившись, что-то тихо сказала.
Ужин готов, произнес он, по-прежнему скользя взглядом по фигуре Адель. Иди за мной. И медленно, размеренно ступая, направился в триклиний.
Помещение для трапез представляло собой прямоугольный зал, узкий и длинный, из-за сгущающихся сумерек освещенный четырьмя лампадами. На стенах тоже была изысканная, выполненная с превосходным мастерством роспись; особенно понравилась Адель красноперая тетерка, гуляющая среди зарослей лавра, фиалок и ромашек. Но основным персонажем здесь являлся Вакх28: одна стена полностью была посвящена изображению шествия Диониса с вакханками, сатирами и козлами, а весь потолок украшала лепка в виде свисающих виноградных гроздей. Посреди зала стоял длинный стол кипарисового дерева, а вокруг него три каменных ложа, накрытых роскошными ворсистыми покрывалами.
Адель опустилась на одно из них и почувствовала, как оно мягко сникло под тяжестью тела. Юлий лег, опершись на локоть, приняв обычную позу римлян, и лениво приказал стоящему позади него слуге подавать на стол.
Через минуту в триклиний вошли рабыни, неся подносы с едой. На столе появился аппетитно зажаренный козленок, свежая ветчина, начиненная, как позже узнала Адель, смесью из сушеных фиг, меда и лаврового листа, а затем запеченная в тесте, устрицы, выложенные на тарелке причудливым узором, и какая-то овощная смесь вроде салата. После принесли сырный пирог и рыбное блюдо, обильно политое соусом. Юлий велел подать вино.
В Риме принято выпивать после приема пищи, сказал он Адель. Там они возлияния превращают чуть ли не в священный обряд. Мы в Помпеях смотрим на это проще: пьем когда хотим.
Принесли кубки с темно-красным ароматным напитком.
Выдержанное везувийское, лучшее во всей Кампании, похвастал Юлий. Виноград давили еще при Клавдии29.
Впечатляет, любезно произнесла Адель.
Думаю, его следует попробовать прямо сейчас. Юлий поднял кубок к изваянию Вакха, возвышавшемуся посреди стола. Да будет благосклонен к нам Бахус и прекрасная владычица Луны, под покровительством которой мы совершаем эту трапезу!
Адель вежливо улыбнулась, но не решилась последовать примеру патриция и молча пригубила вино. Она внимательно следила за каждым движением Юлия, боясь оскорбить гостеприимного хозяина неуважением к олимпийскому культу, что немало позабавило бы его, догадайся он об этом.
Публий Юлий Сабин уже давно не верил в божественную плеяду, управляющую миром. Учения киников, стоиков, эпикурейцев, перипатетиков и атомистов, смешавшись с постулатами официальной религии и подкрепившись атеистическими сентенциями его наставника Петрония, образовали в голове Юлия сумбурную смесь весьма туманных представлений о мироздании. Напичканный знаниями, ни во что не верящий, он постепенно превращался в скучающего скептика и в свои двадцать с небольшим лет чувствовал себя уставшим от жизни человеком. Чтобы чем-нибудь занять свой тоскующий ум, Юлий решил обратиться к поэзии. Несколько трагедий, написанных им, Петроний назвал неудачными; сборник сатир оказался очевидным плагиатом, а оды, восхвалявшие императора, рассмешили Арбитра до слез.
Уж лучше подражай Менандру, посоветовал он Юлию. У тебя неплохо получаются комедии и пародии.
Разозленный и отчаявшийся, молодой патриций покинул Рим с твердым намерением никогда туда не возвращаться.
Но пылкая душа не желала покоя. Юлий жаждал действия, он хотел чувствовать, любить, страдать и совершать подвиги, подобно героям греческих трагедий. Он мечтал о жизни, наполненной страстью, как кубок вином, до краев Отец посоветовал ему устроить большой пир. Но разве это что-нибудь изменило? В его доме собрались благородные прихлебатели, которые ценою лести и похвал набивали себе желудки, а после, напившись крепкого фалернского, направились в лупанарий и потащили за собой Юлия.
Хмельной дурман, усиленный резким пряным запахом благовоний, напрочь лишил его возможности соображать; Юлий не помнил ничего, кроме пьяных лиц друзей и улыбающихся ртов вульгарных женщин. Наутро он проснулся в отвратительном состоянии: голова трещала, к горлу подступала тошнота и при этом мучительная жажда преследовала его целый день. Юлий поклялся, что больше не будет прибегать к услугам Ганимеда30 и постарается держаться подальше от коварной Урании31. Он по-новому взглянул на все, что его окружало, что составляло его мир, тоскливая праздность, перемежающаяся развлечениями, не приносящими радости. Жалкое подобие настоящей жизни Может быть, следует стать жрецом в каком-нибудь храме и свято поклоняться избранному богу, а лучше богине? Юлий представил насмешливо-удивленное лицо Петрония, узнай он об этом.
«Мой милый мальчик, сказал бы ему Арбитр, что такое боги? Что такое Олимп? Это просто огромный лупанарий, где богини отдаются богам за ничтожную толику власти над людьми. Зачем становиться жрецом проститутки? Лучше женись на вакханке, и ты будешь даром получать то, что прежде имел за деньги». После этих слов Петроний наверняка улыбнулся бы ему своей едва уловимой улыбкой и добавил бы: «Хвала Юпитеру, я знаю, что такое Юпитер».
Крамольные и даже преступные для государственного мужа речи Гай Петроний мог произносить легко и непринужденно, с мягкими интонациями бархатного голоса, и подлинный смысл его фраз обычно так и не доходил до слушателя. Если бы Арбитр не был одним из величайших мастеров художественного слова, Юлий ни за что не стал бы брать у него уроки. Помпейскому патрицию не нравились ни явный атеизм Петрония, которым тот так умело заражал других, ни его раздражающая внутренняя независимость. Арбитр имел репутацию праздного сластолюбца, потакающего своим прихотям, но слыл не развращенным бездельником, а утонченным эстетом. Он был поэтом, писателем, приближенным Нерона и его советником в вопросах вкуса и этикета, законодателем мод, проконсулом Вифинии32 и сенатором, а также свободным от брачных уз33 мужчиной в расцвете лет, которому принадлежали красивейшие женщины Рима. Юлий учился у Петрония поэзии, но мечтал научиться у него жизни.
Вернувшись в родные Помпеи, молодой патриций во что бы то ни стало захотел доказать миру, что боги все-таки наделили его поэтическим даром. Буколики, оды, подражания Вергилию и Овидию, даже попытка создать вторую «Энеиду» Он писал много и усердно, и вряд ли нашелся бы хоть один завсегдатай помпейских пиров, кто не слышал бы творений Публия Юлия Сабина. Но хватило лишь насмешливо приподнятой брови посетившего Помпеи Петрония, чтобы Юлий понял, о чем молчали его приятели. Писать он перестал.
И вновь длинная череда однообразных дней затянула патриция в свою вязкую трясину. Бежали недели, месяцы; Юлий ходил в театр, бывал на боях гладиаторов, посещал роскошные пиры но ничто не занимало его пресыщенный ум, ничто не волновало его холодное сердце
Однажды пасмурным зимним днем Юлия, дремавшего в своем кубикуле, разбудил вежливый, но настойчивый голос номенклатора:
Проснись, господин, тебя ждет эдил Кален. Проснись, господин!
Клянусь прелестной Иридой34, неподходящую погоду отец выбрал для визита Сейчас самое время спать, чтобы не видеть нахмуренных бровей Юпитера, а ночью пробудиться и лицезреть прекрасный лик Дианы. Колон, отстань! И лентяй повернулся на другой бок.
Номенклатор, молодой грек с правильными чертами лица и крепкой фигурой атлета, осторожно тронул хозяина за плечо.
Господин, эдил прислал посыльного с приглашением на вечерний пир в тесном кругу.
Мысли Юлия оживились, и он, повернув голову, заинтересованно уставился на Колона.
Все разузнал, да? А из кого будет состоять этот тесный круг?
Номенклатор широко улыбнулся и пожал плечами. Молодость и врожденное озорство не позволяли ему с должным почтением относиться к хозяину-ровеснику. Между ними давно, еще с детства, установились теплые, почти дружеские отношения, но Колон никогда не забывал своего места, сочетая в отношении к Юлию преданность и искренность, что редко встречалось у невольников. Не будь этот грек потомственным рабом, Юлий был бы счастлив иметь такого друга, но поскольку судьба распорядилась так, а не иначе, патриций проявил свое доброе отношение к Колону в том, что обучил его чтению, арифметике, письму и полностью доверил ведение дел.
Глядя на добродушную улыбку, озарившую точеное лицо раба, Юлий понял, что тот ничего толком не знает. Лениво потянувшись, патриций нехотя поднялся с жесткого, но удобного ложа, накинул тогу и вышел в атрий.
Посыльный, мальчик лет двенадцати, крутился у стены, рассматривая роспись. Увидев Юлия, он быстро отошел к двери и, запинаясь, пробормотал:
Эдил Луций Юлий Кален просит Публия Юлия Сабина пожаловать к нему на вечернюю трапезу.
Отец один, или у него гости?
Сегодня утром прибыл сенатор Клавдий, господин.
Из Рима?
Да, господин.
Юлий коснулся рукой подбородка.
Так-так проговорил он. Либо моему родителю снова взбрело в голову отправить меня обучаться юриспруденции, либо он хочет внести в мою жизнь разнообразие посредством приобщения к политике. В любом случае подтверждается пословица: «Все дороги ведут в Рим». Что ж, сенатор Клавдий станет свидетелем забавного зрелища противостояния между отцовским претенциозным aut Caesar, aut nihil35 и моим неизменным cuique suum36. Ступай, мальчик, обратился он к посыльному. Скажи своему хозяину, что через три четверти часа я буду у него.
Спустя ровно сорок пять минут Юлий, одетый в светлую тогу дорогого плотного сукна и длинный двойной плащ, вышел из носилок перед домом эдила Помпей самым роскошным зданием на улице Фортуны. Патриция встретил пожилой темнокожий номенклатор и через огромный атрий проводил в триклиний для пиров.
Юлий часто бывал здесь, в новом доме отца, и его уже не могли поразить ни резные, тонкой работы столы, ни ворсистые персидские ковры на широких ложах, ни восхитительная роспись на стенах, ни посуда, инкрустированная драгоценными камнями, ни изысканные яства на золотых подносах. И все же он замер, лишь переступив порог триклиния, замер, пораженный Он не слышал приветствий отца, не помнил, какие фразы слетали с его губ в ответ на любезности престарелого сенатора. Перед ним предстала Венера.
Не успев очнуться, Юлий уже оказался возлежащим рядом с нею, и лицо его горело от смущения так же, как душа пылала от восторга. Он никогда прежде не видел таких чудесных волос: они были чернее ночи, чернее воронова крыла, но лишь неосторожный луч, пробившийся сквозь толщу облаков, коснулся их мягких волн, как эта тяжелая густая масса заискрилась темной медью, засверкала цветом солнца. А глаза! Что за чудо были ее глаза! Два светлых, словно прозрачных, миндалевидных синих озера, они делали ее тонкое лицо с ало-розовыми нежными губами трогательно-очаровательным в своей сияющей молодости.
Глядя на ослепительную красоту этого италийского цветка, Юлий почувствовал странный трепет в душе и какую-то нервическую слабость. «Кажется, я влюбился», подумал он и отправил себе в рот аппетитный кусочек жареного ягненка. И чем больше он ел, тем быстрее проходили и слабость, и трепет, а под конец ужина Юлий понял, что был просто голоден.
К тому времени он узнал, что сенатор Клавдий вышел в отставку и на склоне лет решил устроить судьбу своей единственной дочери Арсинои.
Этой зимой мы решили отдохнуть в милой теплой Кампании, говорил сенатор. В Риме сейчас холодно и неуютно.
А почему вы выбрали именно Помпеи? поинтересовался Юлий, пожирая глазами Арсиною.
По совету Петрония, ответила девушка, скромно потупив взор. Он ежегодно посещает ваш город и говорит, что лучшего места для отдыха не сыскать.
Он считает, добавил сенатор, что опасность, исходящая от постоянно готового взорваться Везувия, щекочет нервы и обостряет чувства. «Жизнь становится более насыщенной, когда осознаёшь, что в любой момент она может закончиться», так говорил мне Арбитр несколько дней назад.
Это на него похоже, пробормотал Юлий. Надеюсь, вы задержитесь у нас?
Сенатор бросил на патриция многозначительный взгляд.
А это целиком зависит от тебя, Публий Юлий Сабин. И перемигнулся с эдилом.
Юлий понял. Теперь он иначе посмотрел на Арсиною. Красавица, ни дать ни взять Венера! В чем же дело? Неужели в Риме ей не нашлось подходящего жениха?
Но с другой стороны, почему бы и нет? Жениться на богатой и знатной красотке не это ли мечта всех его приятелей? Люди давно уже забыли, что такое amor infinitus37, идол золота и власти захватил умы и сердца нынешнего поколения. Нужно смириться с этим, рассуждал Юлий. К тому же ему представляется отличная возможность испытать новые ощущения: стать женихом, а затем мужем. Как говорил Петроний, «получать даром то, что прежде имел за деньги». Получать это от Арсинои само по себе казалось счастьем, и он уже начал мечтать, как вместе они будут познавать все таинства страсти