Какой там соглядатай ходит к нам в больницу?
Алексей Лукич сразу понял, в чём дело. Оказывается, кто-то написал кляузу в горздрав, и теперь идёт проверка. Сам Тютеев потребовал у Алексея Лукича объяснения.
Что же вы мне не сказали? с укоризной сказал профессор. Я объяснил бы в нескольких словах.
Да, это Абузар Гиреевич Я боюсь даже говорить вам Это дело рук Султанмуратовой И сам Тютеев Вы же знаете
«Вот подлецы!» подумал профессор, повесив трубку. И сейчас же направился прямо к Тютееву.
10
Рано утром Абузару Гиреевичу позвонил домой доцент Янгура. Извинившись за беспокойство в неурочный час и перейдя на непринуждённо-шутливый тон, какой принят среди друзей, сказал:
Вы вечерком дома? Я приду в гости.
Мадине-ханум что-то нездоровилось, но Абузар Гиреевич счёл неудобным отказать хорошо знакомому человеку и ответил: «Добро пожаловать!» Они хоть и не часто, но при удобном случае и в праздники навещали друг друга. Мадина-ханум и жена Янгуры даже состояли в каком-то отдалённом родстве. Правда, они так и не установили корень и степень этого родства. Но выяснили бесспорно обе уроженки Уфы.
Приходите вдвоём, предложил Абузар Гиреевич.
Я теперь холостяк, рассмеялся Янгура, моя назлыбике[6] отбыла к матери, в Уфу.
Абузар Гиреевич, предупредив домашних, чтобы готовились к приёму гостя, отправился на работу. А вечером, возвращаясь домой, зашёл в магазин, купил бутылку вина. Сам он не пил, ну, а для гостя надо что-то поставить на стол.
И вот Фазылджан уже сидит в столовой у Абузара Гиреевича, откинувшись к спинке дивана, положив ногу на ногу, поблёскивая модным, остроносым ботинком. На Янгуре новенький, с иголочки, костюм, белоснежная сорочка и белый шёлковый галстук с маленьким, не больше напёрстка, узелком. Щёки у гостя розовые. Седая прядь волос над широким гладким лбом придаёт ему особое благородство. Улыбаясь, рта не раскрывает. При этом на щеках у него появляются ямочки. Во всём облике Фазылджана, даже в грудных нотах голоса, чувствуется изысканность, серьёзность и достоинство.
Что вы там наговорили Тютееву? полушутливо спросил Янгура, отпив сначала глоток вина из рюмки, потом глоток чая из такой же, как у хозяина, маленькой чашечки. Его, кажется, и сверху нашлёпали. Впрочем, так и надо этому невежде.
Абузару Гиреевичу не по душе было в частной обстановке вести разговор о неприятном случае на работе, кроме того, они ведь объяснились с Тютеевым с глазу на глаз, и странно, что это стало известно Янгуре.
Знаете что, Фазылджан, ответил он, подбирая слова, наш разговор с Тютеевым нельзя назвать важным. Мы ведь члены одной семьи, а в семье бывает и так, что гремит посуда. Но это не всегда означает большую ссору.
Янгура многозначительно улыбнулся.
Только ли посуда гремела, Абузар Гиреевич? сказал он и, взяв рюмку, стал разглядывать на свет, как пламенеет вино. Мне сдаётся, что и голос у вас гремел. Теперь Тютеев на месте не может усидеть, словно наелся красного перца, так и бегает вокруг стола, как цирковой конь, которого погоняют плетью.
Да не может быть! встревожился профессор. Неужели я так резко говорил с ним?
Вы, Абузар Гиреевич, молчите-молчите, а уж как скажете проймёте до печёнок, на всю жизнь запомнишь!
Нет, вы преувеличиваете, Фазылджан. К тому же он после разговора извинялся передо мной через Алексея Лукича.
Янгура, откинув голову назад, коротко рассмеялся.
Не верьте, это лишь клятвы дятла, что он больше не будет долбить дерево. Я знаю его больше, чем вы. Вы наступили ему на больную мозоль. Если невежду назовёшь невеждой, он будет с пеной у рта доказывать свою учёность Но в данном случае наука ни при чём Вы, говорят, отказались положить в больницу близкую его знакомую.
Я, Фазылджан, лечу больных, а не чьих-то капризных родственников. К тому же в больничной палате я считаю себя хозяином.
Конечно, серьёзно ответил Янгура, если уж в своём хозяйстве не быть хозяином, куда это годится? Вы ещё сделали одолжение, что объяснились с Тютеевым, а я счёл бы за грех объясняться с этим долгоносым дятлом.
Фазылджан, с усмешкой заметил Абузар Гиреевич, есть арабская пословица: «Не охаивай человека за спиной, ибо ветер может ему донести».
Янгура слегка кивнул.
Вы правы, Абузар Гиреевич, Тютеев не стоит того, чтобы о нём говорить, но есть некая скверная штука честь мундира. Тютеев как-никак начальство. А потом не мешает знать, откуда дует ветер. Тютеев, разумеется, не более как осина, которую трясёт ветер. А вот Султанмуратова это уже сама буря. Её следовало бы остерегаться. Говорят, её побаивается даже высшее начальство.
Значит, в чём-то чует свою вину. Чего нельзя сказать обо мне.
Это бесспорно, но говорят бережёного бог бережёт, Абузар Гиреевич. Между прочим, эта Султанмуратова уже устроила свою мать в другую больницу. Нашлись люди, которые сами предложили ей место.
Меня не радует глупость других, хмуро возразил профессор. Ещё находятся добряки, чтобы оказать услугу нужному человеку за счёт государства.
Вы слишком требовательный человек, Абузар Гиреевич. Если бы все люди были такими! Вы ничего не выиграли, отказавшись положить в больницу мать Султанмуратовой, а те, кто положил её, одним выстрелом двух зайцев убили: и Тютееву угодили, и тигрицу успокоили. А у вас, наоборот, прибавилось недоброжелателей.
Эта игра не по мне, Фазылджан, я всю жизнь сторонился сватовства и кумовства, не люблю тех, кто живёт по принципу «рука руку моёт».
Ладно, кончим об этом, опять улыбнулся Янгура и, поблагодарив хозяев, поднялся из-за стола. Перелистывая лежащие на рояле ноты, он вдруг спросил: Мансур не собирается домой? Моя свояченица что-то говорила
Нет, он ничего нам не пишет, с невольным вздохом ответил Абузар Гиреевич.
Не надо было отпускать его из дома, следовало быть с ним построже Янгура положил папку с нотами, взял другую и, листая её, продолжил: Он способный джигит, но несколько своенравен. Однако, если попадёт к хорошему шефу, из него выйдет отличный хирург. Я ещё во время практики обратил на него внимание.
Пусть узнает жизнь, в молодости это полезно, неопределённо сказал профессор, избегавший хвалить способности сына.
Но в молодости больше всего нужна узда, возразил Янгура и слегка потряс сжатыми кулаками. Молодо-зелено, тянется туда и сюда. Не заметишь, как пройдёт время. А потом наш брат в тридцать пять-сорок лет с грехом пополам берётся защищать кандидатскую диссертацию. И только после пятидесяти принимается за докторскую, а в шестьдесят выходит на пенсию. Истинно способный человек уже в тридцать пять должен быть доктором и получить известность. Напишите Мансуру пусть возвращается в Казань. Здесь всё устроим. Я возьму его к себе.
Абузар Гиреевич промолчал, и не приняв и не возразив. Он пригласил гостя в кабинет, показал ему редкие книги, недавно добытые у букинистов. Но Фазылджан, как видно, не был книголюбом, он довольно равнодушно отнёсся к удачным находкам профессора. Труды, имевшие отношение к медицине, он ещё брал в руки, а книги по истории, искусству, художественные произведения едва удостаивал внимания. Зато статуэтки вызвали у него живой интерес.
Одних только статуэток Пушкина на шкафах в библиотеке профессора стояло пять или шесть. В большинстве это были оригиналы известных мастеров. А вот эту, из белого мрамора, Абузар Гиреевич привёз недавно из Ленинграда, куда ездил на конференцию терапевтов.
Не продадите ли мне её? вдруг спросил Янгура. У вас и без того вон сколько изваяний Пушкина Вы, кажется, очень высоко чтите этого поэта?
Кто же не чтит его, Фазылджан!
Ну как, продадите?
Полно шутить, Фазылджан. Не продам. Вазу могу подарить любую. Вот тут есть одна, я прячу её подальше от Фатихаттай, а то выкинет в окно. И он, встав на стул, снял со шкафа вазу с изображением обнажённой женщины. Это преподнесли мне на юбилее. Профессор Михайловский подарил. Покойный любил такие вещички.
О! воскликнул Фазылджан, прищёлкнув языком. Назлыбике, пожалуй, приревнует меня Должно быть, заграничная штучка. Умеют же там!.. Если подарите, приму с благодарностью. Я в долгу не останусь, как говорится, праздничное угощение должно быть взаимным. Показав на бронзовую статуэтку охотничьей собаки на письменном столе профессора, он сказал: У меня есть вроде этой, только получше. Если хотите, дам в обмен.
Это получается как при крепостном праве человека меняем на собаку И профессор, склонив голову набок, как-то по-детски заразительно рассмеялся.
Фазылджан, стараясь скрыть своё излишнее внимание к соблазнительному изображению на вазе, взял газету, и тут ему сразу бросилась в глаза статья Абузара Гиреевича.
И как вы находите время, Абузар Гиреевич, ещё писать статьи? удивился Янгура, пробежав первый абзац. Меня тоже частенько просят, но очень трудно выкроить время.
Было бы желание, а время найдётся, Фазылджан.
Это, конечно, верно. Хотя не знаю, надо ли в наш космический век, в эпоху, когда разрабатываются величайшие проблемы науки, всерьёз дискутировать с этими шаманами, проповедниками религиозных предрассудков? Особенно такому видному учёному, как вы, Абузар Гиреевич. Ведь вы могли бы поручить это кому-нибудь из студентов или своих ассистентов. Им, кстати, и гонорар пригодился бы.
Если писать ради гонорара, то, безусловно, можно сделать так, как предлагаете вы. Но если писать из убеждения, для народа, профессор поднял палец над головой, для народа, Фазылджан, это уже совсем другое дело. Для меня, например, ясно как день: если нам удастся окончательно вырвать людей из паутины религиозных пережитков, освободить от слепой веры в различных шарлатанов-знахарей, мы сделаем большой скачок не только в области здравоохранения, но и в сфере хозяйства и культуры. Мы быстрее бы изжили всяческие предрассудки.
Ну, вы уже вторгаетесь в сферу партийных, советских, профсоюзных, комсомольских организаций. Зачем отбивать у них хлеб? усмехнулся Янгура.
Хорошо, что ещё не сказали «картошку», с той же усмешкой возразил профессор. Не помню уж, кто именно картошку упомянул в подобном же разговоре со мной. Знаете, что я ответил ему: «Кажется, вы набиваете картошкой не живот свой, а мозги».
Янгура принял это как камешек в свой огород, но виду не подал и, отложив газету, поудобней уселся на диване. Только сейчас Абузар Гиреевич обратил внимание на папку в красной сафьяновой обложке, которую Фазылджан весь вечер не выпускал из рук. Янгура моментально перехватил этот взгляд и сразу заговорил о том, ради чего пришёл сюда. Правда, он повёл разговор явно издалека.
Абузар Гиреевич, начал он серьёзным, несколько минорным тоном, у меня ведь тоже годы идут. Пятьдесят стучится в дверь.
Не может быть, вам никто больше сорока не даст, Фазылджан.
Увы! сказал Янгура, шутливо разводя руками. Мамаша не пожелала произвести меня на свет лет на десять позже Теперь начнут приставать с юбилеем. Со всех сторон напоминают: готовься, мол.
Да, шумиха дело тяжёлое, тихо проговорил профессор и покачал седой головой. Я пережил это.
Шумиха как нагрянет, так и исчезнет, Абузар Гиреевич. Это меня не особенно тревожит. Мы, люди науки, должны на юбилее не просто подбивать итог десятилетий жизни, прожить своё и дурак сумеет, а подводить итоги наших трудов, научной деятельности, чтобы получить зарядку на будущее. Учитывая это, мне хочется в связи с юбилеем издать что-нибудь из своих научных трудов, внести свою лепту в науку.
По-моему, научные труды следует публиковать независимо от юбилея. Но уж если совпадает
Разумеется, только потому, что совпало, подхватил Фазылджан. И всё же нельзя не учитывать наших странных привычек. У нас ведь с публикациями не очень торопятся даже в связи с юбилеем. Лично мне грешно было бы жаловаться. Издательства относятся ко мне благосклонно. А вот сейчас, когда я закончил серьёзный труд, те же издательства смешно сказать не могут подыскать компетентного рецензента. Говорят: «Помоги нам найти». Но понимаете, это дело щекотливое, одни могут понять так, другие иначе Поэтому я решился побеспокоить вас, Абузар Гиреевич. Конечно, я должен глубочайше извиниться перед вами. И за то, что отнимаю у вас время, и за то, что напросился к вам в гости
Какое тут беспокойство, оставьте вы это
Беспокойство-то уж есть, я человек совестливый и, как выражалась в этих случаях моя покойная мать, пришёл, закрыв лицо рукавом А потом, Абузар Гиреевич, всё работа да работа, хочется иногда просто поговорить душевно, обновиться в чувствах. Иные в такие минуты и за бутылочку берутся, а непьющему остаётся действительно только сердечный разговор. У старых интеллигентов были хорошие традиции. Люди запросто ходили друг к другу в гости, взаимно доверяли самые сокровенные мысли. А теперь Вот я живу в доме учёных. Встретимся с соседом поздороваемся, а в гости ни-ни. Почему? Да потому, что мало доверяем друг другу. Да, да, Абузар Гиреевич, если говорить правду, именно так!.. А вам я верю и мысли свои от вас не скрываю, потому что знаю вы честный человек, ничего не таите против меня. Видите, сколько словоизлияний, усмехнулся над собой Янгура. А короче, Абузар Гиреевич, у меня просьба к вам такая: не попросите ли вы Гаделькарима Абдулловича Чалдаева отрецензировать мой труд? Он большой специалист в области хирургии, к тому же честен и справедлив. А то ведь бывают не столько специалисты, сколько приспособленцы.
Ладно, попробую поговорить с Гаделькаримом. Правда, сейчас у него очень мало времени. Садыков болен, и вся кафедра урологии лежит на Чалдаеве
Очень вас прошу, Абузар Гиреевич, настаивал Янгура, я и сам знаю, что у него дел по горло. Но иногда можно ради коллеги на время и отложить другие дела. Мы, татарские интеллигенты, слабо поддерживаем друг друга. Прискорбно, но надо признаться: говорим громкие слова о товариществе, о дружбе, а на поверку мало у нас профессионального коллективизма, в результате мы поотстали в сравнении с интеллигенцией других народов Союза, я бы сказал значительно поотстали. Когда-то у нас учились, перенимали наш опыт среднеазиатские деятели науки, а теперь они сами далёко ушли вперёд. Они горят ярким пламенем, а мы
Абузар Гиреевич замахал руками:
Не горячитесь, Фазылджан. В горячке человек может потерять чувство меры.
Я не горячусь, Абузар Гиреевич, просто иногда обидно бывает
Я тоже татарин, продолжал профессор, но не могу считать себя отставшим или жаловаться на недостаточное внимание. Моей деятельности дают широкий простор.
Не берите себя в пример, Абузар Гиреевич. Вы человек с мировым именем. Вас хорошо знает и зарубежная медицина. Таких, как вы, у нас можно по пальцам пересчитать. Вам давно бы звание академика присвоить
Хватит об этом, решительно сказал профессор Тагиров.
Янгура встал и, сунув руки в карманы, прошёлся по кабинету. Вдруг остановился перед попавшейся на глаза фотографией.
Простите, кто это? Кем она вам доводится? Я ещё не встречал среди татарских девушек таких красавиц.
Значит, плохо смотрите, подкольнул профессор.
Янгура промолчал, продолжая разглядывать портрет в овальной рамке.
Эту карточку я ни на что не обменяю, Фазылджан, пошутил Абузар Гиреевич. Это одна из лучших моих учениц Гульшагида.
Вы чувствительно раните, Абузар Гиреевич. Но я не сержусь, мы старые друзья Значит, эта девушка врач?
Да!
Вон как С таким лицом ей можно бы стать киноактрисой. Сияла бы звездой первой величины Где она работает?
В деревне.
Значит, совсем пропала! в отчаянии сказал Янгура.
Сама она несколько иного мнения.