Наверно, не подаёт виду из-за самолюбия. За кого она там выйдет замуж? В лучшем случае за учителя или агронома
Она, кажется, уже была замужем Если не ошибаюсь, именно за агрономом.
Вот видите!
Янгура неожиданно стал прощаться. Уже в дверях спросил:
Что же вы решили насчёт той юной дикарки, которую мне показывали?
Решили лечить.
Эксперимент?
И да, и нет.
А того, краснолобого?
Он уже выздоравливает.
Вон как!
На следующий день Абузар Гиреевич, выполняя просьбу Янгуры, позвонил Чалдаеву, однако не застал его, сказали, что он на операции. Профессор попросил, чтобы Чалдаев связался с ним, когда освободится.
Гаделькарим Абдуллович позвонил домой Тагирову только вечером. Трубку взяла Фатихаттай. Насмешливо поджав губы, она сообщила Абузару Гиреевичу:
«Бадьянов сад» зовёт к телефону.
Профессор тоже усмехнулся, снял очки и вышел в прихожую. Он сразу понял, о ком идёт речь. В компании, в гостях, Чалдаев, когда подвыпьет, всегда затягивает эту песню. У него нет ни голоса, ни слуха. Но какую бы песню ни начинали другие, он, никого не слушая, неизменно заводит свой «Бадьянов сад». Потом, незаметно для себя, сворачивает на «Баламишкин» и заканчивает «Айхайлюком»[7].
Они быстро договорились. Чалдаев пообещал, что по дороге домой зайдёт и возьмёт рукопись.
Положив трубку, Абузар Гиреевич заглянул в кухню, и, смеясь, сказал Фатихаттай:
Гаделькарим сейчас ест пельмени у свояченицы, когда зайдёт к нам, наверное, захочет выпить чайку.
Э, стану я готовить самовар из-за гостя, который пьёт не больше одной чашки! фыркнула своенравная Фатихаттай. Хватит того, что чайник подогрею.
Мадина-ханум тем временем с тётей Аксюшей сидели в гостиной на диване, вели тихую женскую беседу. Профессор подсел к ним.
Все дни тётя Аксюша проводит в больнице, у Галины Петровны, а вечера коротает в беседах с Мадиной-ханум или помогает хозяйничать Фатихаттай, а иногда рукодельничает.
Вот я рассказываю, повернулась тётя Аксюша к профессору, до чего Галинушка была рада, когда Мадина Идрисовна и Фатихаттай навестили её. Как она хвалила мне их угощения! Говорит, таких вкусных вещей она в жизни не пробовала. Всё удивлялась, как замечательно готовят татарки.
Эх, дорогая Аксинья Алексеевна, вздохнул профессор, что бы мы ни сделали для Галины Петровны, и я, и моя семья в неоплатном долгу перед ней, да и перед вами. Я и теперь поражаюсь, когда думаю о величии и доброте человеческого сердца. Горжусь, и плакать хочется.
Не надо, Абузар Гиреевич, слёз и так было немало пролито за войну. О другом будем говорить Нынче после обеда, смотрю, моя Галинушка повеселела, улыбается. «Видно, говорит, жизнь моя ещё не кончилась». Оказывается, вчера вы долго с ней беседовали. «Многое, говорит, вспомнили мы с Абузаром Гиреевичем, и он ободрил меня, надежду подал»
Нам есть что вспомнить с Галиной Петровной, заговорил профессор. Однажды в лесу она угостила меня замечательной гречневой кашей. Наши партизаны отбили у противника целый воз гречихи. Кашу мы запивали ромом, тоже трофейным. Великолепнейшим ямайским ромом! Оказывается, наши разведчики подбили машину немецкого генерала и вместе с генералом притащили целый ящик рома А вот ещё был случай Как-то я стирал свою рубашку. Галина Петровна, оказывается, следила за мной и вдруг как захохочет! Отобрала у меня рубаху и сама принялась стирать. Выходит, и стирать надо умеючи!
Профессор многозначительно гмыкнул несколько раз и покачал головой. Вдруг обратился к жене:
Родная, совсем забыл тебе сказать Галина Петровна очень любит липовый мёд. Да ей и полезно. Пожалуйста, постарайтесь завтра купить ну, на рынке, что ли И опять перебил себя: Аксинья Алексеевна, вас больше не беспокоит этот соглядатай ну, тот, что вынюхивал, на каком основании вы так часто бываете в больнице?
Нет, нет, теперь никто не тревожит меня.
Тем временем заявился хирург Гаделькарим Чалдаев. Основная работа у него в железнодорожной клинике, и потому на нём путейская шинель с латунными пуговицами, на голове форменная фуражка. На его маленькой фигуре шинель кажется очень длинной. Видно, недавно он был в парикмахерской волосы коротко подстрижены, только надо лбом оставлен чуб.
Сынок Гаделькарим, встретила его в прихожей Фатихаттай, неужели тебе, доктору, так уж обязательно носить эту долгополую чёрную шинель? Неужто не можешь заработать себе на хорошее пальто?
Половину заработка, Фатихаттай, мне приходится отдавать квартирной хозяйке, а другую половину тратим на дрова и провизию.
Когда же тебе дадут квартиру? Теперь ведь много строят жилых домов.
Наш дом ещё без крыши, Фатихаттай.
А ты будь похитрее. Дитя не плачет мать не разумеет.
Плакал бы, да слёзы не текут. А за притворство меня в детстве секли крапивой на всю жизнь отучили.
Ну, если не хочешь врать, найди другие пути. Те, кто выдают квартиры, тоже небось хворают. Не сами, так жёны болеют. На свете нет женщины без хвори. Так напрямик и скажи: «Дашь квартиру буду лечить, не дашь отваливай». Другие-то давно уж переселились в казённые квартиры. Ты думаешь, им за красивые глазки дают?
Не знаю.
Вот поэтому и мёрзнешь, как воробей в худом гнезде, да ещё деньги платишь.
Пока не мёрзну, у меня пальто на лисьем меху Хозяин-то что поделывает? Как себя чувствует Мадина-апа?
Да что-то прихварывает. У нас тоже холодно. Ни одна батарея толком не греет. Заходи, пожалуйста.
В больших комнатах каменного дома действительно было холодно. Все сидели в меховых безрукавках. Даже за чайным столом не сняли телогреек.
Абузар Гиреевич передал Чалдаеву просьбу Янгуры.
Ладно, в свободное время посмотрю, без особого энтузиазма ответил Гаделькарим.
Он не засиделся. Кончил говорить о деле и сразу же собрался уходить, сославшись, что у него у самого родственники в гостях.
Люблю я этот «Бадьянов сад», растроганно говорила Фатихаттай. Вчера встретила на базаре Зюгру. В прошлом году она была такой хворой, ходила согнувшись, как коромысло. А теперь такая стройная, словно и не болела никогда. Расспросила я её, что и как. «Сорок лет, говорит, мучилась ужасной болезнью, наверное, десяти докторам показывалась. И вот сказали мне: есть, мол, здесь, в Казани, очень умелый хирург, зовут его Гаделькарим, покажись ему. Пришла я к этому Гаделькариму. «Нельзя ли, говорю, вырезать у меня эту мерзость язву, а то она и в могиле не перестанет мучить меня» Он отрезал без дальних слов, да так ловко и быстро, что я и не заметила, когда он взял в руки ножик, дай бог ему здоровья! Через две недели я уж поправилась. И вот теперь будто снова родилась».
Абузар Гиреевич слушал и посмеивался. Он до самозабвения любил слушать рассказы об опытных, умелых врачах.
11
Читали сегодняшнюю газету? О, тогда вы ещё не знаете о замечательной новости в мире казанской медицины!
Необычайно смелая операция! Чудо!
Вы ещё не поздравили Фазылджана Джангировича? Вот это новатор, вот это смелость! Недаром говорится: «Смелость города берёт».
В этот день казанские медики, особенно хирурги, только и говорили об этой операции. Профессору Тагирову эту новость сообщил молодой врач Салах Саматов. Абузар Гиреевич не очень-то любил сенсационные шумихи, но, поскольку речь шла о Янгуре, попросил Салаха прочитать заметку. Салах развернул газету и стал с чувством читать:
«Устранение заболеваний сердечно-сосудистой системы хирургическим путём широко стало практиковаться лишь в последние годы. Пластическая замена дефектных сосудов трубками из капрона, дакрона и других синтетических материалов становится новой областью хирургии Заведующий кафедрой хирургии Н-й больницы Фазылджан Джангирович Янгура явился нашим пионером в этой области. Совсем недавно им произведена блестящая операция на сердце человека, страдающего пороком Больной К. чувствует себя хорошо»
Какая сенсация! воскликнул Саматов, кончив читать.
Сенсация-то сенсация, взыскательно оглядев Саматова, сказал профессор, а почему вы небритый? Что у вас за воротник и галстук? Засалились! И почему от вас несёт, простите, конским потом?.. Сегодня же откройте первый том Гиппократа и прочитайте раздел «Врач». Вот так!
Этим неожиданным поворотом профессор необычайно озадачил Саматова. Тот так и застыл на месте, не зная, что сказать, а профессор, заложив руки за спину, ушёл. Он думал в эти минуты об Асие. Может быть, Янгура и сумел бы сделать ей удачную операцию. И в газетах появилось бы сообщение: «Больная А. чувствует себя хорошо». Возможно, в заметке были бы и такие строчки: «Не лишним будет напомнить профессор Т. почему-то не давал согласия на эту операцию. Правильно ли он поступил?» Что же, может быть, Абузар Гиреевич действительно постарел не только телом, но и умом? Может, потому и топорщит усы, когда при нём заводят разговор о смелости молодых врачей? Всякому своё: молодёжи смелость, старикам амбиции. И всё же он не отдаст Асию хирургу.
Профессор кинул взгляд в окно: не поймёшь, дождь идёт или мокрый снег. Деревья, заборы всё мокрое, чёрное.
«Сенсация сенсация» всё ещё недовольно бормотал профессор. Почему он, проработав полвека, не стал виновником ни одной сенсации? Неужели, его работа была неинтересной, серенькой, не героической?..
Но не прошло и часа в уголках глаз профессора появились лучистые морщинки: обида отошла. Он ещё раз проверил в негатоскопе последние томографические и бронхографические снимки лёгких Галины Петровны и, подумав немного, резко вскинул голову и, словно ставя точку, сжатыми в один кулак ладонями стукнул по столу:
Да, так!
В кабинете начали собираться вызванные врачи. Абузар Гиреевич, даже не объяснив им причину вызова, сразу повёл всех к койке Галины Петровны. Стремительно вошёл в палату, сказал общее «здравствуйте», проверил пульс у больной и, устало улыбнувшись, сказал:
Ну вот Самому нелегко было, и вас всех измучил тем, что так долго не ставил свой диагноз Дорогая Галина Петровна, забудьте всё, что вам говорили раньше. Мой последний, твёрдый диагноз: бронхоэктазия. Так! И ничего больше.
Из груди больной вырвался облегчённый вздох. Лица лечащих врачей тоже просветлели. Это уже не безнадёжный случай. С бронхоэктазией можно бороться.
Да, да! продолжал Тагиров. Пусть вас не беспокоят пятна в ваших лёгких, они скоро исчезнут. С завтрашнего дня начнём лечить вас новейшими антибиотиками.
Профессор повернулся к Магире-ханум и начал диктовать свои назначения. Потом снова склонился над Галиной Петровной, спросил с улыбкой:
Диляфруз передала вам мёд? Помните, ещё тогда, в партизанском отряде, вы говорили мне, что хотели бы попить чайку с липовым мёдом? Ну вот и пейте на здоровье.
Профессор не позабыл Магира-ханум ещё вчера докладывала об одной очень капризной и трудной больной. Она лежала в той же палате, где и Галина Петровна. Абузар Гиреевич перешёл к её койке. Как всегда, приветливо поздоровался.
Русоволосой и тонкобровой, с тонкими губами Анисе Чиберкеевой было тридцать лет. Она финансовый работник. По её словам, она впервые почувствовала приступы болезни в прошлом году. А теперь и разговаривать-то спокойно не может трясётся, как в лихорадке. Губы у неё плотно сжаты, словно она страшно боится, как бы невольно не сорвалось с языка что-то роковое, непоправимое. А глаза широко открыты, ищущие, беспокойные.
Ну-ну, возьмите себя в руки, уже не раз повторил профессор. Вы хотели меня видеть, не так ли?
Наконец у Чиберкеевой дрогнули губы. Она торопливо заговорила, глотая слова. Однако понять её было трудно. Она путала, коверкала, повторяя услышанные от кого-то или бегло прочитанные в каких-то брошюрах «модные» слова. По мнению Анисы, причина её странной болезни бурный, стремительно бегущий двадцатый век. Мать её дожила до восьмидесяти, бабушка умерла после девяноста, а вот Аниса уже в тридцать лет чувствует себя обречённой
Если захотите, вы можете прожить не меньше ваших почтенных родичей, серьёзно проговорил профессор.
Господи, ещё бы не хотеть! воскликнула Чиберкеева.
Тогда поговорим откровенно, Аниса. Хотеть можно по-разному. Вы дали полную возможность разыграться своим нервам. А их надо держать вот так! профессор сжал кулак и тряхнул головой. Нервы глупцы, отдаваться их воле опасно. Бодрое, весёлое настроение, любимый труд надёжней самой крепкой брони предохраняют человека от всяких болезней. А подавленное настроение губит человека.
Нет, нервное расстройство зависит не от самого человека, а от эпохи. Я знаю, я же не какая-нибудь тёмная женщина!.. возбуждённо и упрямо повторяла больная.
Наше время, конечно, отличается от времени наших прадедов. Нервная нагрузка современного человека несравнимо больше, чем у людей прошлых веков. Мы в течение одной недели, даже одного часа порой видим, слышим и вынуждены запоминать столько, сколько предкам нашим хватило бы на всю жизнь. Но эта нагрузка не так уж вредит нам, Аниса. Ведь наш организм сам собой приспосабливается к новой среде. А вот если бы перенести в современную эпоху наших прабабушек и прадедушек, их нервная система не вынесла бы нынешних темпов жизни Вы курите? вдруг спросил профессор и, заметив смущение Анисы, сказал: Бросьте эту гадость. Сразу почувствуете себя лучше.
У меня часто возникают боли в животе, пожаловалась Чиберкеева. Курение вроде бы успокаивает.
Магира-ханум что-то сказала профессору по-латыни. Чиберкеева, сразу дрогнувшим голосом, спросила:
Что она сказала?
Она сказала, что у вас, может быть, глисты, не моргнув глазом, ответил профессор и велел Анисе откинуть одеяло.
Больная отбросила одеяло. У неё уже не было ни стыда, ни даже смущения, так свойственных женщинам при медицинских осмотрах. Она уже привыкла. И всё же нервы её были напряжены, как тугая пружина. Едва профессор прикоснулся к её животу, больная пронзительно вскрикнула.
Почему вы кричите? спокойно спросил Тагиров.
Больно нерешительно ответила Аниса.
Когда вы острее ощущаете боль до еды или после?
Ночью Как только задумаюсь
Вы пережили какое-нибудь сильное горе?
Нет, нет, у меня не было переживаний Совсем не было! с необычайной горячностью возразила Чиберкеева. Затем закрыла лицо руками. Но тут же отняла их и с отчаянием крикнула: Зачем вы задаёте всякие вопросы? Вы же знаете, что у меня рак рак! Вон сколько анализов. Она вынула из-под подушки и бросила на одеяло целую пачку бумажек. Вы только скрываете от меня. Рак в начальной стадии излечим, я читала У меня все симптомы налицо Так лечите же меня!
Нет, Аниса, всё это ваши выдумки, твёрдо говорил профессор. Давайте условимся: регулярно пейте лекарства, которые я назначу, бросьте курить, ежедневно выходите на прогулку на свежий воздух
Но ведь рентгеновский снимок показывает какое-то затемнение.
Затемнение, Аниса, можно найти почти в каждом снимке. Надо отличать одно от другого. Выкиньте из головы эти глупые мысли.
Профессор поднялся с места и направился к двери. Тут его остановила больная, которая до этого молча сидела на койке и вязала кружево:
Абузар-абзы меня уже и не замечает. А я-то хотела показать, какие гибкие стали у меня пальцы. Неужели у вас и словечка тёплого не найдётся для меня, бедняжки?
Профессор остановился, весело вскинул брови.
Это вы-то, Карима, бедняжка?!
Очень я соскучилась по детям, по дому, тихо пожаловалась Карима. Не пора ли мне на выписку?
Профессор взял у неё из рук кружева, с любопытством посмотрел, затем велел подвигать пальцами.
Больно?.. А так?.. Тоже не больно? Ну и отлично! А вы ещё обижаетесь! Я позвонил к вам на фабрику. Обещали вам путёвку. Поедете из больницы прямо в санаторий, на грязелечение.