Вот мы и пришли! говорит m-llе, нажимая медную ручку двери.
Господи, как в этом саду кричат! Мы входим. Крик замолкает.
У меня рябит в глазах от всех этих красных, синих, клетчатых девочек и мальчиков.
Вот вам, дети, два новых маленьких друга, говорит m-llе, выдвигая нас вперед, я сейчас пойду говорить с их мамой, а вы пока познакомьтесь. Как вас зовут? спрашивает она уже в дверях.
Меня Кира!
Меня Женя! А вас как?
Все почему-то громко смеются. Женя краснеет.
Меня зовут m-llе Marie. Тише, дети. Смеяться тут не над чем. Маргарита, познакомьте их со всеми.
M-llе Marie ушла. Мы стоим у стены под любопытными взглядами чужих детей. Сколько их! Мы никогда не видели столько за раз! И какие у них всех блестящие глаза!
Я оглядываю комнату: веселая комната! Три светлых окна, обои с голубыми венками, длинные столы, покрытые листами цветной бумаги. Но какой же это сад? Мне хочется спросить у Жени, но я не решаюсь.
С ближайшей скамьи поднимается девочка в клетчатом зеленом с красным платье. Это, наверное, Маргарита. Сейчас она будет нас знакомить со всеми детьми. Вот она перед нами. Заложила руки за спину и смотрит. Детям нельзя класть руки за спину Fräulein всегда нам это говорит! У девочки круглое лицо, припухший, точно от насморка, нос, маленькие глаза и вьющиеся волосы, завязанные на макушке бантом. Как он смешно торчит! Наверное, он на проволоке.
Кто из вас Кира и кто Женя?
Голос у нее, как у большой, и ростом она много больше меня.
Кира я, а Женя он.
Молчание. Девочка крутит шеей и смотрит в потолок.
Меня зовут Маргарита. Это очень красивое имя. Моя крестная мама тоже Маргарита. У нее свой дом, своя карета и свои лакеи. Когда я вырасту, у меня тоже все это будет. Я здесь старше всех, и все меня должны слушаться. Ты меня будешь слушаться?
Я отвечаю не сразу. Мне, собственно, хочется ответить «нет», но как знать может быть, это тоже учительница? M-llе Marie старшая, а это младшая Спросить у Жени? Но Женя тоже не знает. Нет, наверное, не учительница! Разве у учительницы бывают короткие платья и торчащие банты? А если не учительница, то
Почему ты молчишь? Ты немой? прерывает Маргарита мои размышления.
Ты сама знаешь, что я не немой. Я тебе только что сказал, что меня зовут Кира, а его Женя.
Кира! Кира! презрительно фыркает она, вот так имя! Ну, Кира, ты меня будешь слушаться?
Нет. Ты не учительница, ты просто маленькая девочка. И не хвастайся, пожалуйста, своей крестной мамой. Моя мама говорит, что глупо хвастаться.
Сам ты глупый!
Я смотрю на Женю: он прижался к стенке и испуганно моргает глазами. Вокруг нас уже целая толпа детей. Я храбро смотрю прямо в глаза Маргарите.
Тебе сколько лет? спрашиваю я.
Мне десять с двумя месяцами. Через десять месяцев мне будет одиннадцать, и мама мне на рождение обещала подарить браслет. А тебе сколько?
Я молчу. Ни за что не скажу ей сколько. Господи, когда же и мне будет одиннадцать лет через десять месяцев?
Скажи мне, пожалуйста, Маргарита, решаюсь я переменить неприятный для меня разговор, где же здесь детский сад? Нельзя ли пойти туда?
Что это сделалось с Маргаритой? Она сперва вытянулась на концах своих красных туфелек, потом закружилась на месте, хлопает в ладоши
Я же сразу сказала, что ты глупый! Ха-ха-ха! Близко ли детский сад! Что же ты думаешь, это настоящий сад с деревьями! с дорожками! с клумбами! Ах ты глупый, глупый, маленький, малюсенький мальчик! обидно громко кричит она, вертясь во все стороны.
Другие дети тоже вертятся и кричат. Остается одно: высунуть ей язык. Это нехорошо, маме бы это не понравилось. Да где же мама? Неужели она ушла домой? Я беру Женю за руку.
Женя, пойдем к маме, шепчу я, здесь все важничают. Тебе ведь тоже не нравится?
Но ведь мама сказала, что скоро придет, неуверенно говорит уставший стоять Женя.
Милый Женя! Как я люблю его сейчас! Какой он ласковый, добрый!.. Зачем я ему вчера не давал розовые цветы? Я теперь все отдам ему. Да, но где же цветы? Никакого сада тут нет, только дети, и еще Маргарита дразнится.
Слушай, Кира, я тебе скажу, что такое детский сад, как-то слишком ласково начинает она, это такой большой сад с деревьями, с клумбами, с дорожками А на деревьях девочки, а на клумбах мальчики, а на дорожках дурачки, один дурачок Кира!
Нет, не Кира, а дурачок Маргарита! И не дурачок ты, а просто обезьяна в клетчатом платье. К нам раз пришел шарманщик-болгарин с обезьяной; она сидела у него за пазухой, на ней было красное с зеленым платье, она дразнилась, важничала, ну совсем как ты. Правда, Женя?
Нет, слышится тихий Женин голосок, она лучше: она на руках ходила.
Маргарита стоит красная, со слезами на глазах, и глядит на свои тоже красные туфли. Мне уже немного жаль ее. Вдруг она заплачет?
Ты не сердись. Ее звали Марина Ивановна, и она была ручная. Она все мерзла: ее привезли из далекой страны, где даже зимой растут апельсины
Маргарита не дает мне окончить. В ее руке комок розовой бумаги. В следующую минуту он уже ударился о мой лоб и отскочил к ее ногам. Она нагибается, чтобы поднять его, я толкаю ее Маргарита на полу и громко плачет. Женя спрятался за меня и тоже плачет; и дети, особенно очень маленькие, тоже плачут; и я, сам не знаю почему, тоже плачу.
Появление мамы в сопровождении m-llе Marie положило конец нашему «знакомству с детьми». Начались объяснения; извинения мамы, извинения m-llе Marie, злобные извинения передо мной Маргариты, довольно непонятные мои извинения перед ней.
На сегодня достаточно, мои маленькие друзья, сказала m-llе Marie, точно мы действительно много сделали. Теперь вы можете идти. Завтра приходите к 10 часам. Вы увидите, как у нас весело!
Да, весело, подумал я, все плачут! Но, конечно, не произнес этого вслух.
Кира, зашептал Женя, все еще угнетенный странным садом, чуть только мы вышли из передней, а ведь ключа-то он нам не даст!
Не даст уныло согласился я.
III
M-llе Marie сказала правду: в детском саду было очень весело. Пришлось, конечно, отказаться от торжества над скупым садовником, но в новом саду было столько интересного, что тот, прежний, быстро отошел в прошлое.
Дети делились на три группы; нас приняли сразу в среднюю. В этой группе было человек восемь, кроме нас. От двенадцати до часа, на grande rékréation[9], все три группы смешивались, и устраивались общие игры: мнения, шарады, телефон В сад нас не пускали говорили, что хозяин дома, брат наших m-llеs, не хотел, чтобы мы туда ходили; говорили, что он жалеет свои цветы и траву. Но мы, конечно, знали, в чем дело: жадный садовник боялся, что кто-нибудь из нас пролезет в зимний сад. «Зачем хозяину цветы и трава, когда он сам не живет в своем доме?» рассуждали мы.
Женя и я дружили почти со всеми детьми. У нас был только один враг несносная Маргарита. При m-llе Marie и ее сестре Sophie она не смела к нам приставать, но при третьей учительнице, m-llе Jeannе, становилась смелей.
От неизменных слов m-llе Jeannе: «Бросьте, дети, не стоит ссориться», веяло такой далекостью и спокойствием, что никто ими не смущался. Она была очень высокая, тонкая и бледная, с очень темными глазами и волосами. Учила ли она с нами новую песенку, показывала ли, как делать особенно пышные цветы из пестрой бумаги, читала ли нам какую-нибудь смешную сказку про зверей, ее лицо всегда оставалось сосредоточенно-спокойным.
Больше всех она любила Адриэнну, тоже француженку, веселую и живую девочку лет семи. Адриэнна так и висла на ней. Мы с некоторой завистью следили за их быстрым разговором, в котором постоянно мелькало слово «Paris» Для m-llе Jeannе оно, кажется, было лучшим в мире.
Нашей любимой учительницей была m-llе Marie полная противоположность m-llе Jeannе. Ни m-llе Jeannе, ни m-llе Sophie не выдумывали таких чудных игр, не вырезывали таких чудных картонных кукол, как она. К тому же она почти всегда улыбалась.
Ее сестра, m-llе Sophie, помогала нам одеваться, разливала за завтраком молоко и редко сидела с нами во время учения. Обе сестры поразительно походили друг на друга: обе маленькие, быстрые и веселые.
Дома мы никак не могли нахвалиться перед мамой нашим детским садом. Одно отравляло счастье: приставание Маргариты. Придем ли мы в новых костюмах, Маргарита уж тут как тут: приседает, вертится, дергает за рукав.
Женя похож на воробья, а Кира на мешок с картошкой!
Заплачет ли кто-нибудь, разобьют ли тарелку за завтраком и m-llе спросит о причине шума, тотчас же покрывает все голоса звонкий и резкий голос нашей преследовательницы: «Это Кира толкнул его» или: «Это Кира разбил». Женю она еще терпела, меня же просто ненавидела.
Одним из самых веселых дней в детском саду был день истории с Илюшей. Этот Илюша был в младшей группе, толстый, стриженый шестилетний карапуз. За ним водился только один недостаток: плаксивость. Но в день памятной нам истории он имел полное право плакать.
Случилось так, что m-llе Marie уехала провожать на вокзал каких-то знакомых, m-llе Sophie занималась по хозяйству, и с нами на целый день осталась m-llе Jeannе.
Во время большой перемены она обыкновенно читала французскую книгу, изредка вскидывая на нас свои большие глаза и лениво произнося свое вечное: «Ведь скучно ссориться». «Ссориться» у нее значило все: и громкий смех, и беготня по скамьям, и бросание друг в друга объедками завтрака.
На этот раз она тоже читала свою книгу.
У нас была одна особенно любимая, но почему-то запрещенная игра качели: двое стоят неподвижно, а третий, обхватив их за шею, раскачивается. Лучше всех качается тот, кто попадает ногами в стену.
Жене, как тихому и скромному мальчику, почти всегда приходилось служить столбом. Но на этот раз счастье ему улыбнулось, и он весело двигался между Адриэнной и мной, когда вдруг раздался за нашими спинами сначала крик, потом захлебывающийся плач. Плакал Илюша невинный зритель, в которого попал, думая попасть в стену, Женя.
На вопрос подбежавшей m-llе Jeannе Женя смущенно и тихо ответил:
Это его нос.
Илюшенька, Илюшенька, не плачь, утешал я его. Мы сейчас пойдем с тобой к нам, ты ляжешь на постель, и все пройдет. А потом ты будешь королем, а мы охотничьими собаками. Хочешь?
Или ты будешь собакой! перебил Женя.
M-llе Jeannе сразу согласилась отпустить к нам Илюшу, и через минуту мы все трое бежали по листьям к нашему флигельку.
В передней никого, в гостиной пусто. Заглянув мимоходом в столовую, мы помчались в комнату сестер. Люся сидела у стола и что-то писала.
Люся! Люся! Что случилось! кричали мы вместе. У Илюши нос разбился!
Люся при виде красного платка на Илюшином заплаканном лице так и замерла от ужаса.
Бедный мальчик, бедный мальчик! повторяла она, доставая из шкапика гигроскопическую вату. Как это с тобой случилось? Ты упал?
Илюша, было переставший плакать, начал снова всхлипывать.
Это я его нечаянно лягнул, пояснил Женя.
Ну как можно? Бедный, бедный! Очень больно? говорила Люся, запихивая ему в нос целую гору ваты.
Илюша попробовал было ее вытащить, но не смог: Люся крепко держала его руки.
Теперь ты похож на Weihnachtsmannа! неожиданно проговорил Женя, разглядывавший его, закинув голову и приставив к глазам бинокль из сложенных пальцев. Только у тебя бороды нет. Хочешь, мы тебе устроим?
Нет, зачем Weihnachtsmannа? Он рассердится, когда узнает, что мы его передразнивали. Рассердится и не придет. Лучше будь арапом арапским королем. Мы тебя разденем, вымажем сажей
Лучше жженой пробкой, вставил Женя.
Наденем на тебя золотую корону, и ты будешь королем. Хочешь?
Хочу. Только завтрак будет? спросил повеселевший Илюша.
И завтрак будет! У королей все есть: и корабли, и солдаты, и пушки, и дворцы, и конфеты, и шоколадные тянучки. Мы будем таскать тебя на носилках; у тебя будет волшебная палочка, детский сад
Я пойду сварю вам шоколада со сбитыми сливками, проговорила Люся, рассеянно слушавшая наш разговор. И, пожалуйста, не попадайте друг другу в нос ногами!
Люся ушла. Мы сидели на диване и мечтали.
Ты чем больше хотел бы быть, королем или королевой? спросил я Илюшу.
Не знаю.
Ну а все-таки? Если бы вдруг появилась фея и спросила что бы ты ей ответил?
Не знаю.
Так тебе все равно?
Да.
Так хочешь быть арапской королевой?
Хочу. А скоро шоколад будет?
Но я уже не слушал его. Арапские королевы не ходят раздетыми. У них чудные платья, на голове перья и корона, в носу кольца. Корона, положим, у нас есть. Платьев у Люси много. Вот будет сюрприз, когда она увидит Илюшу в своем платье! Кольца в нос придется оставить: этот Илюша такая плакса, вдруг ему не понравится, и он опять расплачется?
Кира, прервал Женя мое раздумье, мы его сначала вымажем или потом?
Сначала, решил я. Иди, достань пробку и неси сюда, а я буду надевать ему платье.
Женя побежал. Я вынул сначала зеленое платье.
Как тебе нравится?
Как капуста, безразлично ответил Илюша.
Я обиделся.
Это совсем не капуста! Это Люсино любимое платье! Ну, а это хочешь? и я вытащил Люсину черную юбку.
Илюша внимательно осмотрел ее со всех сторон и, наконец, обиженно оттолкнул.
Тут рукавов нет. Я в ней буду как в пеленках!
Выпотрошив на пол все содержимое шкафа, мы остановились на шелковой полосатой юбке в оборках. Илюше она понравилась больше всех.
Так хорошо шумит! Такая полосатенькая! восторженно восклицал он, пока я просовывал его голову через отверстие.
А наверху ничего не будет? Просто моя синяя матроска?
Нет, наверху будет звериная шерсть!
Через какие-нибудь пять минут королева была готова. На плечах ее висел лохматый коврик из-под рояля; полосатенькая юбка, завязанная под мышками полотенцем, тащилась по полу, недоставало только перьев, короны и пробки.
Я отправился за Женей. Детская была полна дыма. На Женином беленьком личике красовалась пара огромных усов. При виде меня он отбежал от зеркала.
Я хотел попробовать, как выйдет, оправдывался он. Я бы раньше пришел, но Люся не хотела давать мне пробку. Я ей говорил, что это сюрприз, а она все спрашивала какой. Насилу выпросил. А что королева?
Очень хороша, сейчас увидишь. Только она все есть просит.
Ну, потерпит, хладнокровно проговорил Женя, и мы побежали в комнату сестер.
Наша королева, как и следовало ожидать, плакала.
Домой хочу, к маме Я кушать хочу, тянула она с противными гримасами.
Да ведь ты королева! Понимаешь? Ты арапская королева!
Как тебе не стыдно плакать? возмущался я.
Никакая я не королева. Я к маме хочу
Слушай, Илюшенька, начал я вкрадчиво, сейчас ты будешь пить шоколад
Люся уже сбила сливки, вставил Женя.
Люся уже сбила сливки. Ты сядешь на папино место и будешь пить из большой чашки шоколад. Через пять минут все это будет. Потерпи еще чуть-чуть!.. Ты совсем готов, ты чудная арапская королева. Когда мы тебя вымажем пробкой, ты будешь весь бархатный.
Весь черный и бархатный, дополнил Женя.
Мы быстро принялись за дело. Илюша, успокоенный близким шоколадом, стоял смирно. Только из-за глаз вышло маленькое недоразумение: мы хотели их сделать черными (разве бывают арапские королевы с серыми глазами?), но чуть только мы поднесли к одному из них пробку, как Илюша так начал морщиться и так зловеще произнес: «А я сейчас заплачу», что пришлось помириться с серыми. Золотая корона сначала все спускалась ему на шею, перья на стриженой голове никак не хотели держаться, но при помощи Люсиных лент и ваты все устроилось. Королева стояла перед нами во всем своем величии.
Мальчики, завтракать! раздался из столовой голос Люси.
Мы побежали. Собственно, бежали мы с Женей, а королева просто заплеталась. За неимением носилок пришлось нести ее на креслице из четырех сплетенных рук.