Давай кричать ура! предложил я тяжело пыхтевшему Жене.
Не могу! Она мне все руки отдавила! ответил тот, кривясь от Илюшиного груза.
Она, наверное, пудов пять весит!
Какое пять! Пятнадцать! Я сейчас упаду!
Шествие двигалось медленно. Пройдено было всего две комнаты, а мы уже еле дышали.
Я каждый день буду арапкой, вдруг заявил откуда-то сверху Илюша.
Арапка это собака. И не думай, пожалуйста, что мы каждый день тебя будем таскать, озлобился я.
Женя уже не мог говорить.
На пороге столовой стояла Люся. Наша группа произвела на нее странное впечатление: светло-карие глаза расширились, рот открылся.
В чем это ты? воскликнула она, подбегая.
Он арапская королева, с достоинством объяснил Женя.
Да кто вам позволил трогать мои вещи? Моя самая лучшая нижняя юбка! Дрянные мальчишки! кричала она.
Это тебе сюрприз! Ты не рада? возмутился я.
Я с тобой больше не разговариваю! Ты, конечно, один виноват! Ты всегда подучаешь Женю на всякие гадости, а Илюша почти в пеленках. Как тебе не стыдно!
Илюша уже начал всхлипывать. Мы стояли сконфуженные. Звонок в передней прервал это неприятное объяснение: приехали за Илюшей.
Напрасно просили мы горничную оставить его еще на немножко. Илюшу, перепачканного и лишенного всех украшений, усадили на извозчика и увезли.
Этот первый визит оказался и последним.
IV
Три дорождественских месяца промелькнули, как сон.
Исчезли в саду кучи увядших листьев; в мутном зимнем небе уныло качались пустые черные ветки; на снегу по всем направлениям бежали дорожки; грот покрылся тоненькими хрустальными сосульками; скрылись в глубоких сундуках под серебряным нафталином осенние пальто с золотыми пуговицами и легкие береты
В детском саду шла оживленная работа: каждый что-нибудь клеил, вырезывал, рисовал. Старшие дети учили наизусть стихи, средние писали поздравления, младшие вышивали крестиками кольца для салфеток, книжные закладки и подушки. Всюду на полу лежали куски мятой разноцветной бумаги, обрывки шерсти, обрезки картона. Чаще, чем когда-либо, разливались пузырьки клея, образуя на столах лужи, а на руках корочки. Скрипели по глянцевитой бумаге перья, высовывались от усердия языки, сажались и соскребывались кляксы. Их было особенно много, не только на поздравительных листах, губах и пальцах, но и на лбу у самых волос, за которые схватывались в порыве бессилья маленькие поздравители.
Кроме великолепного розового абажура из мятой бумаги и собственноручно эмалированной тарелочки (первая работа Жени, вторая моя), мы приготовили маме еще один подарок: выученное понаслышке стихотворение. Учила его вся старшая группа.
Как ты думаешь, Кира, спросил у меня однажды Женя, после того как я выслушал сказанное им наизусть стихотворение, о чем там говорится?
Конечно, про детский сад. Ты помнишь, там в одном месте как будто есть garçon?
А мне почему-то казалось, что про зверей, разочарованно протянул Женя.
Ты думаешь, про зверей? А как по-французски зверь?
Animal.
Там ведь нет animal.
Почем ты знаешь? Мы так скоро говорим
Но стихотворение было выучено, мама, во всяком случае, разберет, в чем там дело.
Вечером, в сочельник, после получения подарков и прихода Weihnachtsmannа, за чаем, я шепнул Жене на ухо:
Пора начинать, а то нас уложат спать.
Только вместе, так же шепотом ответил Женя.
Что вы там шепчетесь? спросила мама.
Это наш главный сюрприз! сияя, ответил Женя.
Все насторожились.
Как! Еще один? радостно удивилась мама.
Мы встали, переглянулись, затем, торопясь и перебивая друг друга, сказали наше стихотворение.
В ответ странное молчание.
Папа удивленно смотрит на маму; сестры почему-то кусают губы; старший брат, плохо знающий французский, презрительно улыбается (должно быть, от зависти); у мамы недоумевающее лицо.
На каком это языке? спрашивает она.
Мы краснеем.
Конечно, на французском! храбрюсь я.
Я не поняла ни одного слова.
Все смеются. Я смотрю на Женю: он весь красный и вот-вот расплачется.
Пусть скажет один из вас и помедленней, предлагает папа.
Вам-то хорошо слушать, а каково нам говорить, ничего не понимая, с горечью думаю я.
Ну, что же?
У Жени от обиды трясется губа.
Сказать или не сказать? Скажу.
Общий хохот. У меня на глазах слезы. Женя плачет.
Ничего вы не понимаете по-французски, всхлипываю я. У нас все старшие дети это учили.
Теперь я поняла. Это очень веселое стихотворение, говорит мама.
Нет, ты нарочно! Я даже до конца не сказал
Это кровное оскорбление смылось только папиным обещанием повести нас на днях в зоологический сад.
V
Рождество. За окнами синее небо, в белой детской розовые мечты.
Женя, хороший был день вчера?
Хороший. А сегодня еще лучше.
Как ты думаешь, будет на елке серебряный дождь?
Конечно, будет. Золотой, серебряный всякий!
А Маргарита будет?
Непременно. Помнишь, она еще говорила m-llе Jeannе, что придет в розовом платье? Она еще так обиделась, когда m-llе сказала, что она и так розовая.
Жалко. Ну, все равно! Я уверен, что будет чудно! Только нам нужно вставать. Ты не помнишь, где конфеты для m-llеs?
У мамы в комнате, на столе. Ну, раз, два, три
Ровно в девять часов мы стояли перед дверью детского сада с коробками и цветами в руках. Нам долго не открывали.
У меня цветы лучше, хвастал Женя, у меня розы.
Мне мои больше нравятся. У меня и так на коробке розы!
Это не розы, а шиповник.
Все равно.
Этот вопрос так и остался невыясненным, потому что распахнулась дверь.
Здравствуйте. Поздравляю вас с праздником! встретила нас расфранченная горничная. Барышни еще спят.
Вот сони! воскликнул Женя.
Я укоризненно дернул его за рукав. Горничная засмеялась.
Вы больно рано пришли.
Qui est la? Qui est la?[11] послышался откуда-то издалека голос m-llе Marie. Матриона! Матриона!
Горничная убежала. Мы разделись и встали в дверях, крепко прижимая к себе подарки.
А все-таки у меня лучше, не унимался Женя. У меня настоящие розы, а у тебя нарисованные.
Зато нарисованные никогда не завянут. Ты думаешь, m-llе очень нужны какие-то глупые девочки на твоей коробке?
Посмотрим с предвкушением близкого торжества проговорил Женя.
В соседней комнате послышались шаги. Мы замолчали и приняли приятный вид.
Барышни проснулись и вас ожидают.
Матрена шла впереди, мы за ней. Мы еще никогда не были в комнате m-llеs и потому чувствовали себя немного неловко.
Первое, что поразило нас в этой комнате, было множество портретов на стенах, второе сами m-llеs. Вместо обычных синих платьев на них были какие-то пестрые, страшно яркие балахоны с массой оборок и лент.
Наши милые маленькие друзья! Как мы рады вас видеть! говорили они, целуя нас.
А это я вам к Рождеству, сказал я, протягивая m-llе Marie сначала коробку, потом букет.
Это я вам к Рождеству, повторил Женя, делая то же с m-llе Sophie.
Как мы тронуты! Зачем? Зачем? Какие чудные розы! Поблагодарите вашу маму, восклицала m-llе Marie, суетливо бегая по комнате.
Пока Женя передавал мамино поздравление, я принялся разглядывать портреты. Это были портреты детей: больших и маленьких, кудрявых и стриженых, смеющихся и серьезных.
Эти дети тоже приходили в детский сад? спросил я подошедшую m-llе Sophie.
Да, это все маленькие ученики и ученицы. Многие из них уже в гимназии.
А эта тоже в гимназии? и я указал на фотографию девочки в золотой рамке, висевшую над постелью одной из m-llеs.
Нет, это наша маленькая племянница Blanchette. Она всегда живет в Лозанне.
Там хорошо? Там есть море?
Моря там нет, но есть озеро Женевское, или Леманское, голубое, тихое, с белыми парусными лодочками.
Когда я вырасту, я непременно туда поеду. Почему вы туда не едете?
Лицо m-llе Sophie сделалось грустным.
Долго рассказывать, да ты и не поймешь. Пойдем лучше посмотрим, что там m-llе Marie показывает Жене.
M-llе Marie сидела у письменного стола; Женя стоял подле нее и рассматривал какие-то картинки.
Я показываю Жене фотографии нашей школы, сказала m-llе Marie, обращаясь к сестре, показать им, может быть, наши семейные карточки?
Та согласилась. M-llе Marie достала с полки небольшой альбом из темно-красной кожи, украшенный серебряными разводами, и распахнула его на первой странице.
Это мы обе с мамой, когда нам было пять и шесть лет. Похожи ли мы здесь?
Мы переглянулись. На нас смотрели две девочки в локонах. Одна держала в руке мяч, другая куклу. Руки матери лежали у них на плечах.
Похожи! воскликнул Женя. Только вы теперь лучше!
M-llеs дружно расхохотались.
А это мой брат, когда был в коллеже, а это папа с m-llе Sophie, а это опять мы, шестнадцати и семнадцати лет, а это наша бабушка говорила m-llе Marie, перелистывая толстый альбом.
Как странно! Неужели и вы были маленькими? спросил я.
И мы были маленькими, и ты сделаешься большим, petit poisson deviendra grand, pourvu que Dieu lui prète vie.
Разве я petit poisson?
Не petit poisson ты, а petit garçon![12] воскликнула молчавшая до сих пор m-llе Sophie и, притянув меня за плечо, поцеловала в голову.
Нет, а все-таки, почему же здесь про рыбку? допытывался я. Расскажите, m-llе! Ну пожалуйста!
Нет, про рыбку не надо; лучше про то, как вы были маленькие, перебил меня Женя.
Хорошо. А про рыбку я расскажу после праздников всем детям. Согласен, Кира?
Согласен, согласен! Ну, как вы были маленькие?
Мы жили в Лозанне, на тихой улице с большими садами. Нас было две сестры и брат
Маленький или большой? перебил я.
Он был старше нас на пять лет. Папа был учителем в одном пансионе для барышень, он преподавал историю
Какую историю?
Древнюю, среднюю и новую. Когда вы поступите в гимназию, вы тоже будете ее учить. Кроме преподавания в пансионе, у него еще были уроки в коллеже и частные.
Он приходил домой только в семь часов. M-llе Sophie и я уже с половины седьмого стояли у окна и поджидали его
А вы стучали ему в окно? перебил Женя.
M-llе Marie улыбнулась.
Стучали. А он посылал нам воздушные поцелуи. Наша мама была больна и редко выходила из комнаты. Только в очень теплую погоду она садилась с шитьем в садике.
А что она шила? спросил я.
Чинила нам белье, шила платья.
Почему же она не отдавала портнихе?
У нас было мало денег. По утрам мама давала нам уроки пения. Мы тогда еще были очень маленькие. Потом мы играли в садике. Он был небольшой, но очень красивый. Посредине рос огромный платан, около дома было несколько розовых кустов. Вместо травы сад был посыпан гравием, это мелкие, мелкие камешки.
А ваш брат где был? спросил Женя.
Он учился в коллеже, где папа преподавал историю. С самого начала он шел первым учеником. Вечером мы четверо папа, Louis, m-llе Sophie и я шли на набережную. Папа покупал нам конфет, мы глядели на озеро, слушали музыку и к половине девятого возвращались домой к маме. Так шла наша жизнь до маминой смерти. Мне тогда было одиннадцать, m-llе Sophie десять лет. Нас приняли бесплатно полупансионерками в папин пансион. Мы оставались там от восьми утра до восьми вечера. В восемь папа заходил за нами, и мы шли домой. За год до нашего окончания умер и папа. Последний год мы были пансионерками; Louis тогда был уже в России, на месте
Мы уже давно перестали спрашивать. Умерла мама, умер папа как же это возможно?
M-llе Marie при виде наших задумчивых лиц вдруг сделалась веселой, достала из шкафа шоколада, m-llе Sophie налила нам кофе, и через несколько минут мы уже сидели за столом, с любопытством расспрашивая о предстоящей елке.
Подождите до вечера! Подождите до вечера! повторяли m-llеs с таинственными улыбками.
А Маргарита непременно придет?
Ты, кажется, ее не очень любишь? спросила m-llе Marie.
Я? Я ее ненавижу! горячо воскликнул я.
M-llеs смеялись.
Мы с Женей чувствовали себя чудно. Эти m-llеs в пестрых балахонах были куда лучше тех темно-синих, ежедневных. Неужели они опять когда-нибудь сделаются темно-синими?
На ковре играл яркий луч; небо в окне сияло особенно ярко.
Вдруг звонок.
Это за господами Кирой и Женей пришли, сказала вошедшая Матрена.
Как? Уже? Сколько же времени? Неужели двенадцать и мы уже здесь три часа?
Мы благодарили за рассказ и угощение; m-llеs за подарки и просили кланяться маме.
А где теперь Louis? спросил Женя уже в дверях.
Он здесь, в России, ответила m-llе Sophie.
От розового дома до нашего флигеля мы шли молча. Молча вошли в детскую. Женя сел у окна.
Скучно, Женя? спросил я, садясь на ручку его кресла.
M-llеs жалко дрожащим голосом ответил Женя. Всех жалко Знаешь, мне кажется, что твои гвоздики больше понравились, чем мои розы
Я промолчал.
VI
Ну, мальчики, идите. Веселитесь побольше, будьте вежливыми со всеми, а главное не объедайтесь. Я пришлю за вами Дуню. Идите, идите, говорила мама, целуя нас перед отходом.
Уже темно. Снег весело похрустывает под ногами. Мы еще никогда не были в саду так поздно.
Окна верхнего этажа в розовом доме ярко освещены. Как он сейчас похож на замок!
Кира, Кира, скорей! Вдруг опоздаем! беспокоится Женя.
Взявшись за руки, мы быстро бежим по обычной дороге. Хлоп Это Женя упал мне прямо под ноги. Я лечу вслед за ним. Несколько секунд мы весело барахтаемся, выдергивая друг из-под друга руки и ноги, затем вскакиваем и, отряхиваясь, бежим дальше.
Тебе не больно?
Нет. А тебе?
Мне тоже нет. А вдруг нас Маргарита видала из окна? Вот будет дразниться!
Мы скажем, что нарочно катались в снегу!
Вот мы и в передней.
Скорей, скорей, Кирочка и Женя! Уж все гости съехались, торопит нас Матрена, помогая раздеваться.
А кто приехал?
И барыни, и господа.
А Маргарита приехала?
Как же, здесь, с мамашей.
Яркий свет заставляет нас на секунду зажмуриться. Господи, сколько чужих!
Кира, шепчет Женя, нужно со всеми здороваться?
Не знаю. Спроси у m-llе Marie, так же шепотом отвечаю я.
Вот и m-llе Marie! Она опять в новом платье сером с кружевами.
Почему без мамы?
Мама боится, что нам помешает.
Такая добрая мама? Очень жаль, что мы ее сегодня не увидим. Сейчас все начнется. Мы вас только и ждали.
«Будьте повежливей», вспоминается мне наставление мамы, а за этим мгновенно неужели со всеми?
С кем сначала?
У зеленого стола сидит седая дама в очках. Мы направляемся к ней, издалека протягивая руки.
Здравствуйте! говорим мы в один голос и одним движением суем ей в руку свои правые.
Дама строго смотрит на нас, но все-таки пожимает.
Рядом с ней толстый господин, тоже седой.
Здравствуйте! повторяем мы уже храбрей.
Это что за молодцы?
Я Кира, а он Женя, быстро отвечаю я.
Мы только что здоровались с вашей женой, развязно добавляет Женя.
Господин поднимает брови.
С моей женой?
Женя указывает пальцем на старую даму.
Вот!
Господин хохочет как сумасшедший. Мы, обиженные, быстро отходим от него к детям.
Маргарита, конечно, ярче всех одета и громче всех говорит.
Кира! Женя! Глядите! кричит она, подбегая к нам. Рядом с m-llе Sophie дама в бархатном платье, с лорнетом!
Ну, что же?
Это моя крестная мама! Я уговорила ее приехать со мной на елку. Тебе нравится ее платье?
Да.
Маргарита мило улыбается. На ней розовое платье, розовые чулки и розовые туфли с каблучками.
Остальные дети тоже разряжены. Одни сидят с родителями, другие группами шепчутся, третьи, пришедшие одни, беспокойно крутятся на месте со всеми признаками нетерпения.
Наконец из двери рабочей комнаты выходит m-llе Marie. Все глаза устремляются на нее. Она с минуту шепчется с m-llе Sophie, затем хлопает в ладоши:
Дети, в пары!
Начинается невероятная суетня. Все толкаются, никто никого не слушает, кто-то начинает плакать, несколько детей, было вставших в пары, снова расходятся. M-llеs бегают по гостиной, уговаривая всех вести себя получше.
В разгар суматохи я потерял Женю. Вот он, во второй паре с мальчиком из старшей группы.