И мы пришли с ним в знаменитый тогда «Коктейль-бар» (первый такой в России), где, по словам Игорька, «собираются все наши», и где он уверенно изображал завсегдатая (в шестнадцать лет!).
Славик, умоляю! высокомерно обращался он к красавцу-бармену. Сделай мне два «Манхеттена», как обычно. Ну, ты знаешь.
Славик в некоторой растерянности смотрел на него. Кто такой? С виду лопоухий школьник, но по тому, как держится один из тех мальчиков, что живут в «высоких» домах. Такие все могут.
Но «Манхеттена» мы не делаем! неуверенно отвечал Славик.
Еще бы! В пятидесятые годы и «Манхеттен»! В лучшем случае в меню мог стоять коктейль «Маяк».
Ну прошу сделай для меня! гундел Игорек. Исключительно приватно!
Слова его обволакивали мозг, подчиняли. В конце концов, чтобы отвязаться от опасного подростка, Славик что-то набухал из бутылок, спрятанных под прилавком, в зеленоватые хайболы, воткнул в смесь соломинки и красиво пустил стаканы к нам по отполированной стойке и останавливались они точно напротив клиента. Класс! Игорек благосклонно кивнул, втянул через соломинку и еще раз кивнул, уже более вдумчиво: «Да, это настоящий Манхэттен!» Вспоминая тот вкус, теперь сомневаюсь: был ли в том «Манхэттене» вообще алкоголь? А какая, собственно, разница? Главное чувство причастности.
К сожалению, это единственное в Москве место такого уровня, закатывая глаза, важничал Игорек. Есть еще несколько подражаний но! Гримаса скорби. Спасибо, Слав! Как-нибудь заскочу.
Гонор, которым мы обзаводились тогда, очень нам пригодился в последующей жизни.
К сожалению, сообщил Игорек на улице (теперь это уже, несомненно, был Брод, а не улица Горького), мы должны спешить. Лубоцкой пригласил нас на премьеру «Травиаты», а нам надо еще заскочить переодеться!
И мы были вынуждены, увы, вернуться в социализм и при всем нашем великолепии погрузиться в коммуналку.
Не хочется вам говорить, встретил нас суровый Иван Сергеевич. Но приходится. Саратовский Юрка приехал, ваш брат. Вон чемодан его. Пошел прогуляться. Назначил вам на шесть встречу у главных ворот Сельскохозяйственной выставки. Потом в Ригу куда-то едет, на Олимпиаду какую-то. Молодец, не то што Хочет, говорит, вас угостить! На мрачном его лице вдруг прорезалась улыбка. Уважьте уж брата своего! Давно ведь не виделись!
Я, можно сказать, никогда.
Но встреча будет в стиле регтайм! озабоченно произносит Игорь.
Это уж вам виднее, говорит патриарх.
По дороге я спросил Игорька: что значит «в стиле регтайм»? Стопроцентно, он и сам этого не знал, и я волновался.
Регтайм это значит, как получится! деловито отвечает он.
Но как только я увидел и обнял плотного, теплого Юру, добродушно улыбающегося, я сразу понял с ним будет хорошо.
Братики мои! Как я рад-то! простосердечно проговорил он.
Но я заметил, как Игорек поморщился от «рад-то». Недопустимое просторечие. Игорек сам, кстати, родился в Саратове но далеко ушел.
К сожалению, наше время ограничено! заявил он, глянув на запястье, где часов, кстати, не было. Но это мелочь. Может быть, мы успеем пропустить по хайболу!
Ну, это уж вы глядите, с волжской растяжкой произнес Юра. Вы места знаете.
Волжане, понял я, никогда не спешат. Он мне нравился все больше. А то уж больно какая-то взвинченная пошла жизнь!
Мы входим в пышные ворота ВСХВ. Вот она, советская жизнь какой она должна быть! Фонтан «Дружба народов» девушки всех шестнадцати национальностей (по числу республик), гигантские красавицы в нацкостюмах. Тогда это уже вышло из моды и даже снобировалось! И Игорек, соответственно, поморщился. Нет ни одного приличного места, где можно было бы пропустить по хайболу. Кругом лишь советская неоклассическая пышность! Замечу совсем не то, что нынешний «узбекский евроремонт»!
Узбекистан тогда тоже склонялся к пышности резной павильон, слегка напоминающий чудо-мечети Самарканда, и такой же разукрашенный уходящей роскошью ресторан.
Ишь ты! оглядывается по сторонам Юра. Ну че? Может, тут присядем?
Игорь мучительно морщится. Он стремился показать Юрию современную Москву. Правда, не так чтобы очень стремился. А это что ж получается «Назад в СССР», как еще в то время не пел Джон Леннон? Или уже пел? Но возвращаться в Советский союз было бессмысленно, потому как он никуда и не уходил, а, наоборот, цвел, судя по выставке. Лишь Игорь стремился в неизведанное будущее. А я оцениваю время по запахам! Таких ароматов я еще не вдыхал или недовдохнул? Мясо и чудные специи. Не зря ко мне вскоре приклеилось прозвище «зам по наслаждениям» и сопровождало потом всю жизнь.
Годится! Я потирал ладошки.
Игорь сел но лишь на краешек стула. «Воротил харю», как говорят некультурные.
Подошел официант. Не узбек.
Вы, ребята, обедать будете? Или так присели? он кивнул на Игорька, «отворотившего харю» еще больше.
Но мы-то сидели плотно.
Обедать, конечно! Юра неторопливо расставляет свои волжские «о».
И официант явно выделил его.
Тогда держите меню. Может, зеленого чая пока принести?
Да! Чай! радостно восклицаю я.
Бабушка всегда приговаривает: «Чай не пьешь откуда силы берешь?» Хлебнем благодати!
В чашках? Или чайник, побольше?
Да уж чайник несите! командует Юра.
Вот кто у нас настоящий бай! Круглолицый, загорелый, с ежиком на голове, ладони сомкнул на животе, вполне ощутимом. Сидит крепко, уверенно. Добродушно, но цепко оглядывает нас.
Разные вы, братики! вдруг говорит он.
Оценивает. Ну, а чего? Имеет право: он уже студент, стипендию получает! А мы? Значит, кто-то лучше, кто-то хуже, на его взгляд? Или просто разные? Сейчас разберемся.
Ну, чего будем брать-то?
Руководит! Я впиваюсь в меню. Чанахи! Харчо! Одни названия пьянят. Плюс запахи. И я расслабляюсь, и принимаю «позу Юрка». Что не остается незамеченным.
К сожалению, мы вынуждены ограничиться чаем! стальной голос Игорька.
Да вы что? У меня денег во! Юра выгружает из пиджака лопатник. Тот даже стоит, не падает. Наш «волжский купец» хватает его своими короткими мохнатыми пальцами, пихает в пиджак. Харчо пробовали? Нет? Говорят вкуснота!
Игорек морщится как вульгарно!
К сожалению, самый дорогой продукт не деньги, а время, произносит Игорек. Мы с нашим юным другом (это, видимо, я?) приглашены на приватную вечеринку. Опаздывать в тех кругах не принято.
Так, понятно, вздыхает наш гость или мы его гости? Пауза. Пойду, сброшу давление.
Да Примитив. Но это на первый взгляд! «Наш медведь», как мы окрестили Юрка в его отсутствие, возвращается вразвалочку, не спеша, уверенно.
Ну я там все заказал пока.
Где? сардонически усмехается Игорек.
В смысле там, куда уходил? хочет «размазать» Юрка. Тот, кратко усмехнувшись (показывая, что шутку заметил, но считает неудачной), поясняет:
Официанту сказал: три чанахи, три шашлыка. У нас тоже приватная вечеринка, чай!
Слово «чай», если кто забыл, означает не только бодрящий напиток, но и силу, уверенность.
Все решил. Садится уверенно. Пахан!
Ммм! Несут!.. И через полчаса мы откидываемся переполненные, но довольные.
Ну че? Может, выставку поглядим? предлагает благодушный Юра.
К сожалению, нет! Игорек встает. Но, думаю, ты и один справишься? По законам столицы платит гость! К сожалению, мы спешим!
А меня не возьмете?
Увы, нет! разводит руками Игорек. В Москве всё расписано до мелочей. Если дома уже не увидим тебя пока!
Жестоко Но так играют «холодные виртуозы»!
И нам удается все!
Это со мной! небрежно кидает Игорек похожим на двух королев контролершам Большого театра и те, поклонившись, пропускают нас.
Всемогущ! Они даже смотрят нам вслед, обсуждая, видимо, кто этот всесильный юноша, который тащит с собой еще и приятеля?
Спецзаказ! сказал он величественной билетерше на этаже, и мы вошли в ложу.
У бархатного барьера, над театральной бездной восседали важный седой генерал с солидной женой ему под стать. Удивленно обернулись: они, видимо, ожидали более представительных соседей. Или вообще не ожидали? Но Игорек произнес: «Добрый вечер!» настолько благожелательно и в то же время строго, что те ответили с кротким вздохом: «Добрый вечер!», и повернулись к залу, смирившись с реальностью.
Игорек разыгрался. Мы с ним ерзаем на маленьких стульчиках второго ряда, «егозим», как сказала бы бабушка, супруга генерала поглядывает на нас с интересом, генерал с осуждением на супругу, потом на нас. Игорек мгновенно делает суровое лицо, даже сводит брови: генералу должно быть стыдно за мысли о том, что он оказался в ложе с недостаточно серьезными ценителями оперы, пусть даже юными. Генерал отворачивается, что-то шепчет жене, и по ушам их видно, что они улыбаются, и я уже деловито запоминаю этот момент и то состояние, когда сил нам просто некуда было девать! И вот свет в зале плавно погас, а занавес озарился снизу, и дирижер во фраке, но без волос, раскланялся перед публикой. Сдержанные аплодисменты.
Пока я от аплодисментов воздержусь, непринужденно начинает Игорек разговор, рассчитанный, видимо, на всех. На римских гастролях маэстро был, увы, не в лучшей в форме! Игорек выдает скорбную гримасу.
«Что за меломаны такие, недоростки, молоко на губах не обсохло, а туда же!» возможно, думает генерал. Но, поразмыслив, важно кивает.
Зазвучала музыка сперва вкрадчиво, потом громче. Генерал вслушивался но уже без прежнего доверия (Игорек посеял-таки смуту, как настоящий театрал). Ну что за Игорек Испортил старику удовольствие возможно, последнее в его жизни! Зачем? Но зато показал себя!
Наш Марк! Первая скрипка! вздыхает Игорек в момент скрипичного соло. Сегодня играет как никогда!
Генеральша с уже не скрываемым интересом глядит на Игорька, да и генерал тоже. Но на жену осуждающе: «Ты зачем сюда пришла? На Игорька любоваться? Ну великолепен. Ну и что? А я тебе кто? читалось в его взгляде. В театре надо на сцену смотреть!»
Да! Опасно «театральное море»! Но Игорек плавает в нем легко.
И тут грянула «Заздравная», напоминаю Верди, тогда еще исполняемая по-русски, а не на родном языке композитора, и я, замерев, внимал гениальной музыке и словам:
Подни-имем, поднимем же чаши веселья
Цитирую по памяти. Сейчас, возможно, текст изменен по программе 12+.
и жадно прильнем к ним устами!
Игорек мгновенно это изобразил, «закинув рюмочку». Генерал вдруг захохотал: ему понравилось. Мы, кажется, задружились, и слушали, чуть ли не раскачиваясь вместе в такт, взявшись за руки.
ловите сча-астья миг златой, его тяжка-а утра-ата. Промчится без возвра-ата он жизнью ма-аладой!
«Без разврата!» шепнул мне Игорек, но, поймав строгий взгляд генерала, тут же сделал невинное лицо: я что я ничего.
Мне показалось, под левым глазом у генерала мелькнула слеза (или это стекло пенсне «сбликовало»?).
«Ему-то ловить миг златой явно уже поздно», с сочувствием подумал я. Теперь бы я так не подумал. «Спокойно!» сказал бы я. Но тогда смысл спетого меня пронзил. Действительно: «Ловите счастья миг златой!.. Промчится!». Но где же его ловить? Я с волнением глянул на Игорька: он, кажется, тоже в упоении, и даже прикрыл глаза или вздремнул чуток? Я толкнул его, и он, вздрогнув, сразу «честно» вытаращил глаза мол, я не сплю! Потом он так делал не раз. «Да, прэлэстно, прэлэстно!» забормотал он.
Запела Виолетта Валери (она же наша партнерша по настольному теннису Нелли Мешкова), и Игорек, конечно, откомментировал:
Узнаешь? Наша партнерша по настольному теннису! Там она выглядела грациозней.
Генерал уже смотрел на нас с уважением. С соседями ему повезло! И даже поддержал диалог:
Да уж, на чахоточную она не похожа!
Неожиданно расшутился! В этот раз на нас, включая и генерала, осуждающе поглядела его жена. Настоящая «театральная интрига». Возбуждает чувства. И завел это Игорек. Театр в театре!
Даже интерес к происходящему на сцене как-то угас. Наша взяла! Страдания Альфреда и Виолетты были нам пока что не близки. Внимание мое привлекла только печальная ария отца Альфреда кажется, Жермона, умолявшего своего блудного сына, увлекшегося этой шлюхой Виолеттой, вернуться в родное лоно (логово?). Не знаю, как это лучше сказать. Тучный папа неплохо пел:
Но запомнил я эту трогательную арию только благодаря тому, что Игорек сопровождал ее уморительной пантомимой: молитвенно складывал пальцы, закатывал глаза очевидно, проводя параллель между происходящим на сцене и его собственными непростыми отношениями со своим падре, или «предком» (как мы тогда говорили), Иваном Сергеевичем. Все уже поняли, что главный герой в этой постановке Большого театра СССР, конечно же, Игорек, и не сводили с него глаз. И даже из соседних лож.
И апофеоз! Самое изысканное общество «приближенных» у служебного выхода Большого театра. Заключительный акт, не предусмотренный (или-таки предусмотренный?) гением Верди и талантом автора либретто. Игорек оказался вдруг главным в той элегантной, раздушенной толпе, состоящей из людей самых близких и допущенных. С какой-то непостижимой ловкостью, никого, вроде, не задевая, но никого и не забывая, он струился в той толпе, целуя ручки, а кого-то даже целуя в щечку. Да-а! Юрок с его чанахами тут не канает! Волшебный летний вечер! Не был ли он самым лучшим в жизни? Моей. Или Игорька. Возможно, он путал имена, а порой и должности присутствующих здесь, но на успех его это никак не влияло если он приписывал кому-то чужие успехи, это все равно льстило. А он был щедр! Может быть, не все его знали, скорее никто не знал, но все были приятно поражены появлением этого ангелоподобного юноши, раздающего комплименты, а некоторым и замечания (пользуясь особо близкими отношениями). «Ай-ай-ай! грозил Лубоцкому пальчиком. В Японию, значит, не едете? Отпуск себе устроили? Тут сверкнул отблеск угрозы. К себе в Вишневку, в степной Крым? Понимаю. Не Ялта, но зато все наши, свои! Эх, и я бы Но! Пардон! Законы большого света жестоки, поясняет Марку, вынужден вас покинуть! Эта невозможная Аглая Тихоновна появилась опять! Но вы ж понимаете!» и он грациозно «оттанцовывает» чуть влево и вот уже лобызает унизанные алмазами персты Аглаи Тихоновны, всемогущей, видать, старухи! Которая вряд ли, при всем при том, может посодействовать реальной жизни Игорька! Но тут он бескорыстен. И Аглая Тихоновна к нему благосклонна хотя работает тут он уже «на грани провала». Чуть устал? «В Японию, значит, не едете?» Та в недоумении: видимо, и не собиралась. «Значит, в Вишневку. Угадал? грозит ей пальчиком. Не в Вишневку?» Я замер. Сейчас все рухнет! Нет. Блестящее фуэте! «Ах, в Плетневку! Ну это, разумеется, уровнем выше, мы с вами понимаем!.. Ах, ниже просто сестра ваша там живет? Понимаю сочувственно кивает. Бедная женщина! Ах, вдова замминистра? Ну ясно!» с облегчением, а то распереживался уже. И смелый ход: «А я должен вас поругать!»
Я зажмуриваюсь. Это конец. Но слышу и открываю глаза:
Вечер прохладный Почему вы не носите боа! Нет?.. Ну берегитесь! Я вам его подарю!
Аглая Тихоновна, чувствуется, не прочь. И не важно, кто этот очаровательный юноша, раздаривающий боа! И перед которым это ясно распахивается любая дверь!
Так когда в Плетневку? уже запанибратски. Смотрите, нагряну!
Та в приятном ужасе застывает! И, жестоко бросив «графиню», Игорек уходит в простой народ! Впрочем, не в такой уж простой.
Ох уж эта Трофимова! доносится его утомленный голос. Четыре кикса в одной партии! Да. Своды Большого театра такое слышат впервые!
Изысканная толпа разбредается, и мы остаемся одни.
Ох уж эти наконец, подходит ко мне Последний акт его вымотал. Зато какой успех! Все грозятся в гости! вздыхает он.
Все грозятся в гости? Интересно куда? Видимо, в Филимонки, раков ловить! усмехаюсь я про себя.
Так ты думаешь, Юрка мы чрезмерно пригнули? вдруг говорит он.
Похоже на то.
Займись этим! дает указание.
Уже вымотанный, но заботится о гармонии! Состоялась бы та премьера без него? Возможно. Но сильно бы проиграла.
И самое удивительное, что этот удивительный юноша, затмивший самого Верди, через неделю после той премьеры пошел в школу с книгами и ранцем Правда в десятый, последний класс! Как все Ну, конечно, не как все. Уверен, что преподавательский коллектив целиком состоял из очарованных им Аглай Тихоновн и проблем не было. К тому же эрудиция его была столь огромна, что школьная программа занимала в ней ничтожную часть. Золотая медаль! Кому же, если по справедливости, как не ему?