Меня волнуют дети, я заглядываюсь на детей и их матерей. Эти молодые женщины с маленькими детьми совсем недавно прошли через то, что предстоит еще мне, они по ту сторону пропасти, которую мне надо перепрыгнуть, а они, вот они, уже на том краю. И я вздыхаю.
Мы гуляем по парку Сокольники с приятелем Алешки Васей, который неожиданно навестил нас в нашей берлоге. Он в форме, красавчик, любит поговорить, весело в его обществе, и мы после обеда втроем гуляем, бродим по аллеям, радуемся солнечному дню, и вдруг Вася, резко прервав течение разговора, восклицает:
Как же вы трогательно заглядываетесь на детей!
Я смущенно, как пойманная на воровстве, отвожу глаза от хорошенького мальчугана, сидящего в коляске и грызущего сушку, а Алешка смеется:
Правда, смотрим, а сами даже и не замечаем этого.
Живот у меня выпятился вперед, и всё это выглядит так, как будто я спрятала под платьем футбольный мяч.
Алешка мне говорит:
Я смотрел на беременных женщин, и они мне казались такими уродливыми. Я так боялся, что ты мне разонравишься, что беременность тебя изуродует, а нисколько даже не разонравилась, такой замечательный у тебя животик.
Замечательный же мой животик очень чесался. Последние месяцы беременности у меня был страшнейший зуд по телу, я расчесывала живот в кровь, раздирала кожу. Особенно сильный зуд был ночью. Я садилась на кровать и чесалась. Чесалась. Чесалась. От сотрясения дивана просыпался Алешка, сердился, плевал на пальцы и затирал слюной мои расчесы.
Когда же я наконец рожу, стонала я, уже и лежать-то неудобно, никак не найдешь позу, в которой удобно было бы спать, и ребятенок всё бьется мне под ребро, больно, скоро сломает.
Медицине не известно таких случаев, что ребенок в утробе матери сломал ей ребро, насмешливо утешал меня Алешка.
Мама взяла у меня кровь из вены на анализ и потом сказала:
Высокий остаточный азот в крови, что-то несовместимо и идет отравление организма твоего и ребенка, на самом деле всё еще мало известно в этой области. Остается только ждать родов, что я и делала.
Торчит да молчит, говорила мне уборщица в Алешкином общежитии, когда я приезжала к нему беременная еще до того, как мы сняли квартиру. Но мне уже хотелось писка.
Меня мучили какие-то страхи, всё мерещилось, что кто-то ходит по квартире.
В общежитии были толстые стены, и кто-то действительно всё время ходил по коридору, а тут мне было страшно, мы были всего лишь вдвоем, и слышно было непонятное шебуршание соседей, и сверху и за стенкой.
Кто-то тихонечко ходил по коридору. Слышались шаги, скрип обуви, дыхание. Я плакала и звала мужа. Сонный Алексей вставал, брал меня за руку и водил по квартире, зажигая все лампочки и показывая, что в квартире, пусто, только мы вдвоем, но эта пустота тоже пугала. Мне было стыдно, но на следующую ночь всё повторялось.
Еще в квартире оказались клопы. Не то, чтобы полчища клопов бегали по стенкам или хрустели под ногами, такого не было, но в темноте они выползали из щелей и кусались.
Проснувшись ночью, я почувствовала щекотание на шее и сняла с себя маленькое мерзко пахнущее насекомое. Я села, зажгла свет, и меня затрясло от страха и отвращения.
Алексей проснулся, еле-еле разлепил глаза и стал меня уговаривать:
Ну, чего ты, такая большая, испугалась такого маленького, крохотного насекомого, какого-то клопика, смешно просто.
Но я никак не решалась лечь в постель, и всё представляла, как отвратное шестиногое ползет по моей коже, и меня передергивало, а потом всё же легла, но свет не выключила.
На другой день я заставила Алексея перевернуть все диваны верх тормашками, облила все щели кипятком и промазала простым мылом. Вымывались, в основном, сухие трупики клопов, но известно, что они способны оживать. После принятых мер, примерно на полгода, клопы присмирели.
Еще в начале марта Готовцев передал мне семена, я их не потеряла, и мы, как только обосновались в квартире, начали мероприятие по разведению огурцов гидропонным способом.
Алексей нашел где-то нечто, как мне кажется, это был кусок бетонного столба, нижнее его основание около 30 см высотой, и старый таз на помойке. В таз положили столб, в столб добавили песок, вокруг столба насыпали гальки, я прорастила семена и купила удобрения. Проросшие семена я воткнула в песок, и они взошли, а удобрения я развела, как было указано, и стала поливать удобрением мои всходы. Однако после второго полива всходы вдруг пожелтели и засохли, совершенно неожиданно. Я не могла понять, в чем же дело, пока злодей муж не объяснил, что я ошиблась при разведении в 10 раз.
Что ж ты мне не сказал?!
А я думал, ты специально так делаешь, чтобы потом просто поливать водой.
До сих пор не знаю, выпила Сергеева коньяк за мое здоровье или нет, но огурцы не ела, это точно.
В середине мая мы ездили втроем, Алешка, Ирина и я, в магазины в центре, а, возвращаясь, подошли к станции «Проспект Маркса». Густая толпа теснилась в пролете у эскалатора, и вдруг меня обуял страх живот мой был совершенно незащищен, вот он под кожей ребенок, а в толпе его могут задеть, ударить, я резко остановилась и сказала:
Я не пойду в толпу, я боюсь.
Пойдем, мы прикроем тебя, ничего страшного, уговаривали меня муж и подруга, но я помотала головой и просто вышла из метро.
Не пойду я туда, меня ноги не несут, страшно мне за живот, упрямо сказала я, и Ирина протянула:
Да, инстинкт работает, ничего не сделаешь. И она предложила прогуляться до станции «Дзержинская», там народу обычно меньше. Так мы и сделали, и свободно спустились вниз.
Детскую кроватку мы покупали тоже в последний момент, в мае. Как-то в субботу поехали в комиссионку и купили там ее за 11 рублей, а два рубля обошлось такси при перевозке. Такая же новая кроватка стоила дорого, 25 рублей.
Я могла встать на учет в женской консультации, только если приду с человеком, который прописан на той квартире, что я указываю, и он подтвердит, что я там живу. Пришлось Мише Ольшанецкому прогуляться со мной в консультацию, меня смущала неопределенность ситуации, но Мишу нисколько. Он спокойно взял меня под руку, и мы, как настоящая парочка, заявились в консультацию.
На день рождения мне подарили чешскую книжку по уходу за ребенком, я готовилась, читала ее.
В субботу сижу на диване и читаю, как надо купать ребенка.
«Зафиксируйте голову ребенка в левом локтевом суставе».
Сгибаю свою необычайно худую левую руку и смотрю на сустав. Небольшую куклу здесь еще можно зафиксировать, но голову ребенка. Воображение мое тут же включается на полную мощность, я беру беспомощного младенца, кладу на левую руку, головка соскальзывает в воду, ребенок хлебает воду, она затекает в уши, плач, крик, скорая помощь.
Я подхожу к мужу, беру его левую руку, сгибаю в суставе, щупаю образовавшуюся ямку. Руки у будущего отца тоже тощие, но всё же раза в два шире в суставе, чем у меня.
Алешка удивлен моими действиями.
Держать ребенка при купании придется тебе, и я демонстрирую мужу свою левую руку.
Лешка рассматривает свои и мои руки и смеется.
Ладно, рожай, искупаем, не волнуйся заранее.
В конце мая я не пошла в женскую консультацию, решила просто ждать, когда рожу. Даже в театры перестала бегать, а то и в «Современник» попала, смотрела пьесу «Баллада о невеселом кабачке» с Олегом Табаковым в главной роли, и на балет нас с Алешкой вытащила Лена Жулина, мы смотрели «Спящую красавицу», при́мой танцевала балерина из Ленинграда, и еще были куда-то билеты, но тут Алексей встревожено спросил:
Ты там у меня в фойе не родишь?
Я испугалась и уступила, и мама с Алексеем поехали вдвоем, кажется, в Вахтанговский, так как билеты были куплены. Только в театре на «Таганке» я не была ни разу, билеты туда трудно было достать.
В театры я перестала ходить, в консультацию тоже, экзамены я все сдала и гуляла в парке или готовила еду. Но тут меня навестила медсестра и потребовала, чтобы я сдала анализ мочи и крови, хотя я сопротивлялась и кричала:
Какие анализы уже, мне вот-вот рожать, но всё же послушалась, и пришлось идти к черту на рога, в женскую консультацию, сдавать анализы, и у меня обнаружили низкий гемоглобин.
Напрасно я пыталась объяснить маме, что такого не может быть, что такой румянец во всю щеку, который играл у меня на лице на последних месяцах беременности, не может быть при низком гемоглобине, что молодая девчонка, которая брала у меня кровь, просто ошиблась:
Не разбавила, как следует эта ворона, цвет сличала в потемках, вот и анализ плохой.
Всё было напрасно, под давлением мамы и врача, кричавших, что мне предстоит потеря крови, а при таком низком гемоглобине это опасно для жизни, меня упекли в патологию, где я и пролежала неделю до результата повторного анализа.
В палате нас лежало 10 женщин с животиками, и мы непрерывно говорили о родах, прислушивались к событиям на первом этаже, где было родильное отделение.
Вокруг больницы стоял железный забор с высокими каменными столбами. Алешка приходил, залезал по железной решетке на столб, стелил на него газетку и там устраивался, ближе ко второму этажу, мы беседовали, перекрикивая уличный шум. За целый день это было мое единственное развлечение, мне хотелось покричать подольше, но Алексей скоро прощался:
Ладно, я пойду, а то ягодицы затекли, столб неровный, сидеть неудобно.
В понедельник меня положили, а в пятницу выписали, повторный анализ подтвердил то, о чем я и говорила маме, что гемоглобин у меня был в полнейшем порядке. На самом деле во второй половине беременности меня мучило сердце, пульс всё время был где-то около восьмидесяти, и слабая одышка появлялась. Лидия Тарасовна даже устроила меня на проверку куда-то в военный госпиталь, где работала сама, мне сделали эхограмму и посоветовали прийти после родов, а сама Лидия Тарасовна, внимательно прослушав мое сердце, сказала:
Ты родишь без проблем. Просто немного тяжело дается сердцу двойная нагрузка, но роды ты выдержишь, и она оказалась совершенно права, во время родов я ни разу не вспомнила про сердце.
Там, в больнице, мне запомнился смешной рассказ женщины из ее многострадальной жизни. Она долго лечилась от бесплодия, скиталась по отделениям гинекологии, а теперь ходила с большим животом, переваливаясь, как утка. Она и рассказала, как лежала однажды в гинекологическом отделении в одной палате с тонной такой бабой, большой дурой, любившей позаигрывать с мужиками, вот на утреннем обходе она пристала к лечащему врачу, маленькому сухонькому старичку интеллигентного вида, профессору:
Доктор, мне такой сон странный приснился, к чему бы это?
И стала рассказывать врачу свои ночные видения, задерживая его и отвлекая от других пациентов. Но он выслушал ее, терпеливо стоя возле постели и не произнося ни слова, потом также молча, не отвечая, повернулся, дошел до дверей палаты, оглянул палату прощальным взглядом и со вздохом сказал:
А мне всё ваши снятся.
Рассказ этот очень развеселил нашу компанию бегемотиков, и мы долго хохотали, тряся своими толстыми животами. На начальных месяцах никого в палате не было, наша палата называлась патология второй половины беременности, и мы всё время говорили или о жратве (кормили мало), или о родах, и рады были отвлечься от этих навязчивых мыслей.
Гемоглобин, как я сказала, у меня был в порядке, хотя я давно перестала глотать мерзкий железный порошок, который мне давали для его поднятия, и от которого у меня был понос. Я его не пила, а тихонько выкидывала, и меня выписали, и я отправилась гулять еще неделю, а потом меня снова положили, но уже с перехаживанием.
Уборщица мыла полы и кричала:
Перехаживание у них! Попросили бы мужа, он бы простимулировал, и никаких лекарств не надо.
В медицинских книжках, которые я читала, было написано, что за два месяца до родов прекращать всякое сношение, но бабушка намекнула мне, что такой срок очень долгий и, если его соблюдать, то все браки распались бы.
Ведь ты и после родов не сможешь, а ребенок защищен водой, вот что сказала мне бабушка, поэтому осторожненько можно.
Если же учесть, что мы только в марте сняли квартиру и стали жить вместе, то, очевидно, мы не очень-то и прислушивались к книжкам.
Одну уже почитала, сказал мне муж, послушалась советов, теперь с животом ходишь, а еще хочешь наш брак разбить. Выбрось эти глупости.
Да уж, это не Камасутра, здесь рекомендуют не чаще раза в неделю, захихикала я, представив мужа на такой диете.
И какой импотент это рекомендует?
Муж взял у меня книжку из рук, отложил в сторону и не глянул на автора, фамилии которого там не было, творчество было коллективное, некогда ему было смотреть, надо было уговорить жену не слушаться дурацких рекомендаций.
Но последние две недели, действительно, никакой стимуляции у меня не было, я боялась, и Алешку удалось запугать.
Врач меня посмотрела довольно жестко, не на кресле, а на диване, было неудобно, и у меня сразу после осмотра, при котором она сказала, что мне скоро уже рожать, матка приготовилась, начались боли.
В 2 часа дня пришла мама меня навестить, и я прокричала ей, что у меня болит низ живота, но мама смотрела на меня снизу вверх круглыми от страха глазами и не хотела верить, что уже началось. Я, приседая при сильных схватках и прижимая коленки к животу, поговорила с ней очень мало и пошла, легла.
Когда я стала скрючиваться и вертеться на постели, подтягивая ноги к подбородку, женщины в палате дружно решили, что всё, пора, и вызвали медсестру, которая проводила меня вниз, в предродовую. Было четыре часа дня. Вечером, около семи, пришел Алешка навестить меня, и ему сказали, что меня нет, увели рожать:
Вы уверены, что это ее увели? спросил Алешка. Его уверили, что не путают. Меня.
Женщина, которая ему это сказала, потом передала мне:
Люблю говорить мужьям, что у них жены пошли рожать. У них при этом такой идиотски растерянный вид.
Алешка потом рассказывал мне: «Я медленно обошел вокруг роддома. Тишина, окна замазаны белой краской, и ты там, внутри, и что-то творится с тобой. Тревожно мне было, но чем я мог помочь? Я пошел домой».
А я в это время рожала. Боль начиналась где-то в районе поясницы и, медленно нарастая, переходила на низ живота, всё усиливаясь и расширяясь. Распирало пах, и я, схватившись руками там, где больно, делала движения по животу наверх, стараясь загнать боль повыше и не пускать ее туда вниз, где уже и так нестерпимо больно. Я гладила себя, гладила от низа живота к пупку, и тихонько шептала:
Мамочка, ну почему же ты мне сказала, как только станет нестерпимо больно, меня отпустит, мама, меня не отпускает, и я не могу уже больше терпеть.
Я смотрела на часы, стрелки казались приклеенными к циферблату. Когда я рожу, эти часы, это время будет уже позади, думала я и чувствовала, что боль почти прошла, она отступила, хотя схватка уже была долгой.
Хорошенькие схваточки уже идут, приподнятым тоном говорит мне подошедшая врач, и ее радость мне непонятна.
Врач осматривает меня: Еще неполное раскрытие. Еще надо подождать.
Но я уже не слышала, что она говорит. Боль опять захватила меня и всё росла и росла, и не было ей конца и края. Я металась по кровати, закидывала ноги на стенку, в положении березка мне было легче, рубашка сбилась, первое время я еще натягивала ее между ног, а потом уже перестала и совершенно не стеснялась санитарки, которая мыла пол возле моей кровати, мне было всё равно, какой у меня вид.