Я покачала головой, восхищаясь терпением принца. На месте Дайо я бы уже рявкнула на Ционо, чтобы он либо научился работать с соперниками, либо проваливал в Джибанти.
Вдоль стен выстроились имперские экзаменаторы в красных одеяниях бесстрастные мужчины и женщины, ответственные за большую часть наших проверок и испытаний.
Осененный идеей, Дайо жестом попросил женщину-экзаменатора подойти.
Госпожа Адесания, обратился он к ней, вы ведь следите за результатами испытаний, верно? Расскажите, пожалуйста, как дирмийские кандидаты показывают себя по сравнению с другими.
Кивнув, она раскрыла толстую книгу, которую до этого момента держала под мышкой.
Согласно моим записям, произнесла она, в среднем кандидаты из Дирмы регулярно отстают от своих ровесников в логике, в обращении с оружием и в науках. Но они показывают равные успехи на занятиях по религии, истории и политике.
Дайо обессиленно обмяк. Ционо усмехнулся и пожал плечами, мол, я же говорил.
В зале снова поднялся шум. Кандидаты из Джибанти торжествующе кричали, дирмийцы возмущались одни утверждали, что записи подделаны, другие в гневе покинули заседание. Несмотря на благие намерения, Дайо только усугубил проблему.
В груди у меня вспыхнул жар, но на этот раз ощущение было скорее бодрящее. В голове закрутились шестеренки.
Подобно тому как деревенские женщины измельчают пестиками корни маниока для фуфу, так и в моей голове начали стучать жернова, обрабатывая слова, факты и образы. Дирмийцы не глупы. Ционо ошибался. Но у госпожи Адесании нет причин лгать.
Стук. Стук.
Кандидаты из Дирмы отставали в занятиях по логике, но преуспевали в политике. В этом не было смысла. Что-то здесь не так. Что-то выбивалось из шаблона.
Стук, стук.
Я закрыла глаза. Учителя в усадьбе Бекина натренировали меня везде видеть головоломки. Каждый человек, каждое место было серией загадок, историями внутри историй, системой, в которой все элементы взаимосвязаны столь тесно, что, если я хотела узреть картину целиком, требовалось лишь отступить на шаг и внимательно посмотреть.
Мои глаза распахнулись.
Тишина в зале! повторял Дайо, отчаянно перекрикивая толпу. Совет Одиннадцати символизирует все королевства и социальные классы. Если падут Одиннадцать, рухнет и империя. Нас испытывают не только в навыках: мы должны научиться работать сообща.
Все дело в циновках, на которых мы спим. Да, именно так.
Имена кандидатов из Суоны и Джибанти чаще всего начинались с букв во второй половине аритского алфавита, в то время как имена многих дирмийцев с букв в первой половине. Постели располагались по именам владельцев. Кандидаты, чьи имена начинались с первых букв алфавита, спали дальше от дверей, а значит, последними приходили в трапезную. Поскольку к тому времени для них практически не оставалось еды, у подростков не хватало сил для уроков, проводимых перед обедом, занятий по логике, оружию и наукам. А изучению религии, истории и политики отводились послеобеденные и вечерние часы, поэтому в этих науках кандидаты преуспевали: они все же успевали отдохнуть и перекусить. Решение казалось до смешного очевидным. Мне стало стыдно, что я не заметила такой важной мелочи раньше.
Дайо всегда приглашал меня поесть вместе со своими Помазанниками, поэтому на меня это обстоятельство никогда не влияло.
Принц прочистил горло, заерзав под недовольными взглядами.
Просьба по однородному составу команд отклонена.
Я улыбнулась, и мои плечи расслабились. Хорошо. Дайо знал, что не нужно поддерживать предубеждения джибантийцев.
Однако, продолжил он, начиная с сегодняшнего дня дирмийцы должны посещать дополнительные занятия по тем предметам, по которым они не успевают, причем до тех пор, пока их оценки не улучшатся.
Неверно. Мой пульс ускорился. Указ Дайо вымотает кандидатов из Дирмы еще больше, а проблема не решится. Но, когда я открыла рот, чтобы возразить в груди снова вспыхнул жар.
Было даже хуже, чем во время изучения катехи: как будто под ребрами кто-то шевелил горящей кочергой. Я с ужасом пыталась отдышаться. Ну разумеется. И мысленный стук жерновов, и решение головоломок это не талант а уловка. Очередная часть проклятия эру чтобы я засомневалась в праве Дайо на трон. Трюк, чтобы заставить меня предать принца. Причинить ему боль.
Я поежилась и провела большим пальцем по подбородку то был священный жест Пеликана. Затем выкинула идею о расположении циновок из головы. Толпа в тронном зале неодобрительно шумела, но я улыбалась, глядя на помост, чтобы Дайо увидел мою поддержку. Я победила дьявола в себе, обуздала его и приструнила.
В свободное время перед ужином мы с Кирой ускользнули в коридор в задней части Детского Дворца, как делали каждый вечер уже несколько лет подряд. Используя занавеску в качестве веревки, мы вылезли в окно и забрались на позолоченную крышу Ан-Илайобы. Ветер трепал молитвенный платок Киры, мы держались за руки, чтобы удержать равновесие. Потом сели и свесили ноги с края, глядя, как солнце тает за горизонтом Олуона.
Обычно мы бросали фиги павлинам, которые гуляли во дворе, и смеялись, когда придворные в замешательстве поднимали головы. Но сегодня мы долго молчали.
Что ты думаешь о решении Дайо? спросила Кира.
Разве это важно? Я смотрела вдаль. На площадях уже начали собираться люди: наступал праздник сбора урожая. Жрецы ясно дали понять, для чего в Совете женщины. Нам надо сосредоточиться на защите Дайо, а не менять его указы.
Жрецы не знают всего.
Ой ли! Я шутливо пихнула Киру в плечо. Разве так сказала бы твоя мама?
Она усмехнулась. Кира уже давно прекратила цитировать строгие изречения своей матери.
Когда мы были младше, другие кандидаты смеялись над ней («Мама говорит то, мама говорит это»), пока Кира не вспыхивала от злости и не замолкала.
«Они просто избалованные богатенькие детишки, пожаловалась Кира мне однажды. Они никогда в жизни не видели пустыню или стадо коз, ни дня не работали на ферме. Их растили и холили для испытаний во дворце. У них никогда не было настоящей семьи».
«Как и у меня, заметила я. Кира знала о моем одиноком детстве в усадьбе Бекина, хотя я и не рассказывала ей об эру и желаниях. По-твоему, я тоже избалована?»
«Ну да. Кира покраснела, поправляя молитвенный платок. Никто не заставлял тебя менять грязные пеленки у младенцев. Или преследовать падальщиков несколько часов кряду в поисках воды. Или сушить верблюжий навоз, чтобы растопить костер для приготовления еды. Она помедлила, глядя на меня. Но твоя мама никогда не пела тебе, не согревала тебе молоко с корицей и не гладила тебя по голове, когда ты болела. Пожалуй, существуют разные способы баловать ребенка».
Теперь же, сидя на крыше, мы видели мужчин и женщин, танцующих на рынках Олуона: на блестящих от пота телах сверкала краска. Барабаны отбивали заразительный ритм.
Мама согласна с речами жрецов, сказала Кира, отвечая на мой вопрос. Верит, что люди как камни в тотеме: мужчины над женщинами, женщины над детьми. Или мы принимаем наши роли, или вся башня распадется. Она снова замолчала, наблюдая, как дворцовые знамена с солнцем и лунами развеваются на ветру. Певчие птицы не парят в вышине, как орлы.
Я нахмурилась, вспомнив слова Леди, которые услышала от нее незадолго до отъезда:
«Ты посадил меня в клетку, как птицу, но так и не смог заставить петь».
А что насчет императрицы Айеторо? пробормотала я.
Имя всплыло у меня в памяти из уроков генеалогии. Оно было староаритским, и я смутно припомнила, что оно означает. «Мир от берега до берега».
Айеторо правила Аритсаром десятилетиями, продолжала я. Именно благодаря ей женщины могут вступать в Имперскую Гвардию. Она основала Академию, запретила международную работорговлю и
Погоди! Кира подняла руку, наклонив голову набок, будто прислушивалась к чему-то. Дайо спрашивает, где мы. Я сказала, что мы спустимся через несколько минут. Извини, ты что-то говорила?
Неважно.
Я отвернулась, подавляя обиду. Кира мой лучший друг. Крыша всегда была нашим тайным местом, где мы могли побыть вдали от бесчисленных соглядатаев Детского Дворца. Но Кира больше мне не принадлежала.
Теперь она принадлежала Дайо, а еще братьям и сестрам по Совету их сознания соединял Луч.
Мой взгляд упал на Стену Смотрящих, проходившую через Олуон. На ней высились изваяния: все императоры Кунлео и их советники. Однажды портрет Дайо тоже окажется там, как и Киры и, возможно, Санджита.
Я нахмурилась, пересчитав императоров и сравнив их с теми, кто был на генеалогическом древе. Эдебайо Первый, Олуотойин Покоритель, Эдунробо Верховный, Абийола Третий, Адеинка Могучий
Императрицы Айеторо здесь нет, пробормотала я наконец, растерянно моргнув. Ее нет на Стене.
Айеторо исключение, пояснила Кира. Я спрашивала жрецов. Они утверждают, что она уникальный случай: Ам наделил ее Лучом только потому, что ее отец умер, не оставив сыновей. Исключение лишь подтверждает правила.
Кира бросила с крыши камушек и принялась нервно теребить потрепанные концы молитвенного платка.
Знаешь, когда я уехала из дома, то не сомневалась, что нет на свете места более прекрасного и правильного, чем Благословенная Долина.
Я помню. Я улыбнулась и затараторила, копируя Киру в возрасте двенадцати лет: «Мама говорит, что небо над Благословенной Долиной соткал Пеликан. Безупречный гобелен, парящий над медово-золотистыми горами».
Кира дернула уголком рта в усмешке.
Красота и порядок наши главные принципы. Для Благословенных горшок не закончен, пока мастер не разгладит все неровности. Наши праздники всегда одинаковые: те же песни, та же еда. Истории, которые рассказывают снова и снова. Кира вздохнула. Только не смейся, но когда я приехала в Детский Дворец, то часто воображала поначалу, что общаюсь с мамой. В своих мечтах я говорила ей: «Сегодня я научилась использовать копье!» или: «Сегодня я решила логическую головоломку быстрее всех!» И мама отвечала: «Моя мудрая и воспитанная девочка! Похоже, домашнее обучение проложило тебе дорогу в большой мир». Но теперь, когда я представляю ее то говорю вещи, которые заставляют ее хмуриться.
Кира помедлила: она заметила стаю ласточек, летящих по небу, окрашенному в розовый цвет.
Я спрашиваю: «Почему Благословенные никогда не позволяют женщинам вести караван? Они ведь работают наравне с мужчинами». Или: «Почему Благословенные моют руки после торговли с представителями других королевств? Эти люди ведь не грязнее нас». А мама плачет: «Куда же делась моя Кира? Кто эта циничная девочка, плюющая на заветы родины и сомневающаяся в решениях старших? Неужели мир любит тебя крепче, чем кровная семья? Неужто теперь мир укрывает тебя по ночам и наполняет твой живот козьим молоком? Где моя Кира?» А я заверяю ее: «Я все еще здесь, мама», но это не так! Кира проглотила всхлип. Я далеко, Тарисай. От всех них. И чем больше я узнаю о мире, тем сильнее отдаляюсь. Я больше не знаю, где мой дом.
Я взяла ее за руку. Мы сидели в тишине и наблюдали, как облака становятся фиолетовыми, а в городе постепенно зажигаются огни словно золотые молитвы во тьме.
* * *
Я не была Помазанницей, и моя циновка находилась далеко от помоста Дайо. Но каждую ночь, когда взрослые уходили отдыхать, оставляя нас без присмотра, я смиренно играла роль Дарительницы Снов, популярной среди советников принца.
Сегодня я хочу что-нибудь погорячее, сказала Майазатель, приподнимаясь на локте. Она ухмыльнулась, смешно морща татуированный красными полосками нос. Ты справишься?
Майазатель была советницей Дайо из тропических лесов Кетцалы. Гений в области архитектуры и разработки оружия а также в получении бесчисленных любовных записок от измученных ею кандидатов.
Я закатила глаза.
Ладно. Но я не буду вставлять туда тех, кого мы знаем.
Она подмигнула мне:
Когда Дайо соберет Совет, нас пошлют в Крепость Йоруа. Мы будем заперты в замке довольно долго, знаешь ли. Так что, когда ты наконец-то позволишь Дайо себя помазать, тебе придется перестать быть такой ханжой.
Я отвела взгляд, вздрогнув от слова «наконец-то». На мне еще висело проклятие Леди, и, пока я не найду способ снять его, чтобы защитить принца, о помазании не могло идти и речи.
Ложись, Майа.
Она ускорила наступление сна, пожевав листья кусо-кусо, и когда она захрапела, я коснулась ее черноволосой макушки. Я придумала довольно незамысловатое воспоминание о красавце воине, который наткнулся на девушку, пока она купалась в реке. Майа победила его с помощью арбалета, который смастерила сама, а затем соблазнила парня, пока перевязывала ему рану.
Майазатель довольно вздохнула, устраиваясь на циновке поудобнее.
Кире я дарила сновидения о маме и бабушке. Они целовали ее в щеку, гладили по голове и говорили, что совсем не сердятся из-за отъезда. Камерону, крепкому мальчишке из Мью, я навевала сны о стае охотничьих собак, игриво покусывающих хозяина за лодыжки, пока он выслеживал в лесу кабана. Терезе из Нонта предназначались грезы о цветущих розах. Ай Лин из Морейо внимала толпа благодарных слушателей, Тео из Спарти читал стихи компании симпатичных воздыхателей. Умансе, слепому ткачу из Ниамбы, я показала новые схемы для гобеленов, которые вращались вокруг него в сверкающих кристаллах. Наконец, суровой Эмеронии из Бираслова я подарила сладкий снег и мудрую женщину, которая закутывала ее в шерстяное одеяло, напевая непривычно звучащую колыбельную.
Однако помост наследника пустовал. Я смотрела на шелковые подушки и одеяла из шкур, вспоминая первый день в Детском Дворце, когда Дайо позволил мне там отдыхать. Еще несколько недель после этого принц настаивал, чтобы я спала рядом с ним, и ночами мы прижималась друг к другу лбами, пока я создавала сны для будущего императора.
Вздохнув, я пробралась через ряды у циновок к алькову в углу зала к тому самому месту, где когда-то нашла прячущегося Дайо. Занавеска была задернута: на широком подоконнике виднелся силуэт.
Странно, что ты часто сюда возвращаешься, сказала я, тыкая силуэт пальцем через тонкую ткань. Ты не боишься упасть?
Занавеска слегка отодвинулась, и я залезла на подоконник, устланный подушками. Сквозь лишенный стекла проем нас обдувал прохладный ночной воздух.
Дайо не поднял головы, когда я села напротив. Буйные кудри торчали в разные стороны. Завязки на ночной рубашке были ослаблены, обнажая ключицы. Он рассматривал какую-то вещицу, которую держал в руке.
Тебе не стоит держать ее на виду, прошептала я. Это опасно.
Маска была чуть меньше ладони Дайо и напоминала голову юного льва. На лбу хищника было выгравировано слово на староолуонском: «Олойе». «Наследный принц». Я поежилась, вспомнив, как в первый день в Ан-Илайобе Олугбаде вынудил меня попытаться его убить. Маски принца и его отца выглядели почти одинаковыми, за исключением надписи «Оба» у императора. Кроме того, на маске Олугбаде свой цвет получили все двенадцать полос.
Только здесь я могу на нее посмотреть, тихо сказал Дайо. Иногда в это трудно поверить, но я могу соскользнуть с края, упасть с высоты в десять этажей и остаться невредимым. Интересно, пробовали ли нечто подобное другие принцы?
Не говори так, произнесла я, опасливо разглядывая маску.
Обсидиановую гриву льва украшали разноцветные полосы, поблескивающие в лунном свете. С каждым Помазанником появлялся новый цвет, символизирующий невосприимчивость к какому-либо способу смерти, помимо того, с неуязвимостью к которому Дайо уже родился.