Школьницы уходят к игровым автоматам. Я протягиваю свой трофей Джеву.
Распечаталась только одна.
Я сфотографирую, успокаивает он и достает телефон из кармана куртки.
Стоит ему включить мобильник, как тот начинает беспрерывно пиликать и вибрировать от сообщений.
Джеву встревоженно сжимает губы в тонкую линию и переворачивает телефон оказывается, фронтальная камера разбита.
Совсем забыл про это. Наверно, она сломалась тогда же, когда и рука.
Тогда давай я сделаю фото и пришлю тебе?
Да, пожалуй, так будет лучше. Он убирает телефон обратно в карман и берет мой, вбивая свой номер в контакты.
Когда Джеву возвращает телефон, я замечаю, что он добавил к номеру +82 код страны для звонков в Южную Корею.
Мы поднимаемся на эскалаторе и выходим на главную улицу.
Джеву хлопает по карману куртки, где все еще надрывается его мобильный.
Скоро они будут здесь, раз снова могут отслеживать мое местоположение по телефону. Скорее всего, прочесывают округу и поджидают меня.
Это звучит жутковато.
Похоже, мне пора возвращаться.
Ты правда в порядке? спрашиваю я.
Он ласково улыбается:
Теперь да.
Мое сердце замирает.
А ты? Он вглядывается в дальний конец улицы. Фестиваль уже закончился, поэтому там почти никого нет. Уже за полночь.
Мне только что написал дядя, вру я. Он меня заберет.
В конце концов, я могу пройтись пару кварталов до караоке-бара, который не закроется до трех, или вызвать машину.
Вдали на дороге появляется и начинает приближаться фургон с затонированным окнами. Джеву мягко берет меня за запястье и отводит в тень под козырьком ближайшего здания.
Подожди здесь. Не хочу, чтобы они тебя увидели.
Джеву, я волнуюсь за тебя, мой голос прерывается, заставляя его посмотреть на меня.
Все не так, как ты думаешь. Я напишу тебе как только смогу. И на его лице расцветает улыбка, которую я не забуду никогда в жизни. Спасибо, Дженни. Благодаря тебе мне было очень весело сегодня.
Развернувшись, он выходит из тени. Фургон, который до этого медленно ехал в нашу сторону, ускоряется, наконец завидев цель, и останавливается прямо у тротуара. Задняя дверь отъезжает в сторону, и я успеваю заметить внутри еще одного парня, прежде чем она закрывается за Джеву.
Когда фургон выруливает обратно на дорогу, я выхожу из-под козырька и смотрю ему вслед, пока он не исчезает из виду, затерявшись среди городских огней.
Глава шестая
Фотобудка выдала серию из четырех мини-фотографий, распечатанных вертикально в том порядке, в каком они были сделаны. На самой верхней я хмурюсь, тогда как у Джеву, прижавшегося спиной к стенке кабинки, закрыты глаза похоже, он моргнул. На второй он успел их открыть и слегка улыбнуться, а вот я все еще хмурюсь.
Третья получилась хорошо: мы оба довольные и смотрим в камеру. Я вспоминаю, как старалась сохранять это выражение лица, твердо решив улыбаться и держать глаза открытыми. Какое облегчение, что мне удалось и то, и другое! Я выгляжу нормально, даже симпатично.
Что до Джеву, то он больше не прислоняется к стене, а чуть подается вперед, наклонив голову, и смотрит вовсе не в камеру. Он не то улыбается, не то смеется, глядя на меня.
Мое сердце начинает трепетать в груди.
Достав телефон, я делаю снимок наших фото. На фоне кухонного стола получается слишком бледно, поэтому я пытаюсь снова.
Когда результат меня наконец устраивает, я открываю номер Джеву в своем мобильном.
«Вот наши фотографии,» печатаю я. «Кстати, это Дженни».
И нажимаю «отправить».
Ну вот. Вышло прямолинейно и непринужденно.
Мои сообщения мгновенно читают, а под ними появляются три точки. Он печатает ответ! Неужели ждал? И, кстати, почему у него включены уведомления о прочтении?
«Сажусь в самолет, отвечу, когда приземлимся».
Джеву вылетает сегодня? Конечно, я помню, что он живет в Сеуле, но не ожидала, что вернется туда так скоро.
«Хорошо. Приятного тебе полета!»
На моем сообщении загорается «галочка», а потом
«Спасибо ».
О боже, он прислал смайлик. Как мило!
Снаружи ко входу приближаются шаги, следом за которыми слышится звон ключей. Пока мама открывает дверь и заходит в квартиру, я прячу фотографии в карман и остаюсь сидеть за кухонным столом.
Снимая обувь, мама бросает на меня взгляд и спрашивает:
Ты еще не спишь?
Она вешает пальто в шкаф и надевает домашние тапочки, которые, вообще-то, принадлежат мне. Но тут нетрудно ошибиться: у нас один размер обуви, рост, одинаково овальные лица Окружающие часто говорят, что мы очень похожи.
Я думала, сегодня ты останешься на работе, отвечаю я.
Мама часто берет дополнительные дела по выходным и ночует в офисе: у юристов иммиграционной службы в Лос-Анджелесе всегда хватает работы.
Планы поменялись. Она заходит в кухню, но вдруг останавливается, присмотревшись ко мне. Я осознаю, что на мне до сих пор та же одежда, что и утром. Ты что, только что вернулась?
На мгновение в голове воцаряется пустота: я не могу понять, стоит ли поделиться с мамой тем, как я провела этот вечер.
Боми надо было срочно поработать над заданием по учебе, определяюсь я наконец, поэтому я задержалась допоздна, чтобы помочь дяде Джею, а потом он подвез меня домой.
По крайней мере, вторая часть действительно правда.
На меня накатывает чувство вины: я редко лгу маме, обычно мне просто незачем это делать. У нас буквально одна и та же цель: чтобы я поступила в музыкальную школу в Нью-Йорке. И последние лет пять у нас были только мы сами да дядя Джей.
Но если я все ей расскажу, она будет беспокоиться, что я не смогу как следует сосредоточиться на занятиях музыкой. Мы еще не говорили про «отношения с мальчиками», но она явно считает, что я должна подождать с этим до колледжа.
Мама подходит к рисоварке, открывает ее и вздыхает, ничего не найдя внутри.
Ты не поела в офисе? спрашиваю я.
Было некогда.
Я указываю на кухонную стойку, где оставила пакет с едой.
Миссис Ким передала нам немного панчхана, можешь поесть его. Там есть чанджорим, как ты любишь.
Мама цокает языком.
Лучше бы миссис Ким не совала свой нос в чужие дела. Иногда она слишком любопытна.
А по-моему, это было мило с ее стороны.
Только не пытайся меня убедить, что она не отпускала ехидные комментарии о том, как я тебя воспитываю.
Я честно пытаюсь вспомнить все, что говорила миссис Ким, но на ум так ничего и не приходит.
Там и чапчхэ[21] есть.
Ладно, можешь приготовить рис? Я пока схожу в душ. И, раз уж ты еще не спишь, нам надо кое о чем поговорить.
Когда мне заявляют, что «нам нужно поговорить», я всегда начинаю нервничать. Почему бы просто сразу все не выложить? Я сразу напрягаюсь: вдруг разговор пойдет о чем-то плохом. Хотя серьезные новости мама не станет так на меня обрушивать только не после случившегося с папой.
Конечно, отвечаю я.
Мама уходит в свою комнату они у нас в противоположных концах квартиры, хотя это все равно, что прямо по соседству.
Я высыпаю в чашку два стакана риса и промываю его под водой, после чего закидываю в рисоварку.
Наконец, я достаю из морозилки дынное мороженое и сажусь за стол, пытаясь нагуглить, сколько занимает перелет из Лос-Анджелеса в Сеул.
Четырнадцать часов.
Затем я проверяю разницу во времени между Кореей и Калифорнией.
Шестнадцать часов.
Минут через двадцать мама возвращается на кухню в халате, тщательно обернув волосы полотенцем.
Когда рисоварка пищит, возвещая о готовности, мама накладывает рис в чашку и садится за стол напротив меня.
Она никак не реагирует на количество панчхана, оставшееся в контейнерах, поэтому я тоже ничего об этом не говорю.
Утром мне позвонили из Сеула, начинает она. Насчет моей матери.
Я выпрямляюсь на стуле.
Она же в порядке?
Стоило только упомянуть о ней в разговоре с Джеву! Может, мы никогда и не виделись, но она часть моей семьи, и я бы не хотела, чтобы с ней случилось что-то плохое.
С ней все хорошо, успокаивает мама. Настолько хорошо, как может быть у человека с раком кишечника. Мне звонил ее врач мама достаточно здорова, чтобы выдержать операцию через несколько месяцев, но она отказывается. Это будет еще нескоро, пока ей требуется тщательное наблюдение, но я подумала, что могла бы слетать в Сеул на пару месяцев, провести с ней какое-то время и убедить согласиться на операцию.
В моей голове проносятся сотни мыслей: у бабушки рак, не такой, как у папы, но она все равно больна. И мама полетит в Сеул, чтобы позаботиться о ней. Без меня.
Я уже позвонила Джею, продолжает мама, и он сказал, что ты можешь пожить у него до конца учебного года. А к июлю я должна вернуться.
Ты собираешься уехать до самого июля? я едва не срываюсь на крик. Но сейчас же ноябрь!
Нет, отвечает она спокойно. Я улечу только после Нового года. Скорее всего, в конце февраля. Мне еще нужно закончить кое-что по работе.
Я все еще пытаюсь осмыслить происходящее. Мама собирается оставить меня одну посреди последнего учебного года?
Но у меня же будет выпускное выступление в мае.
Это не последнее твое выступление. Дженни, пойми, я нужна маме.
«Ты нужна мне». Я едва не говорю это вслух, но мне удается сдержаться. В противном случае она спросила бы почему, а у меня не получилось бы назвать ни одной причины, кроме той, что я просто буду скучать.
Я не приняла бы такого решения, если бы не была уверена, что с тобой все будет в порядке.
Но мама
Если с ней что-то случится и меня не будет рядом, я никогда себе этого не прощу.
Шах и мат. С этим я спорить не могу сама чувствовала бы то же самое. Да я и чувствовала.
Значит, ты будешь в Корее, подытоживаю я и сама слышу, как устало звучит мой голос. У нас с ней шестнадцать часов разницы.
Я Подожди-ка, а ты откуда знаешь?
Не важно.
Я встаю. Хотелось бы мне сказать маме еще пару «ласковых», но я смотрю на нее и гнев внутри утихает. Она выглядит такой же вымотанной, как я себя чувствую, под глазами появились темные круги, и даже аппетит пропал яркий признак того, что она сама не своя.
Я решаю пойти на мировую.
Ну, хотя бы в праздники ты будешь дома. А потом в Сеул, значит? Последний раз ты там была сколько, лет шесть назад?
Это был единственный раз после того, как она приехала в США по студенческой визе и осталась здесь, выйдя замуж за отца.
Семь, вздыхает мама. Похоже, ей полегчало, потому что она тянется за блинчиком из маша. Я и так долго откладывала эту поездку. Пора вернуться домой.
* * *
На следующий день я едва не опаздываю на урок по игре на виолончели, потому что легла спать не раньше двух ночи. Когда мы начинаем занятие, я фальшивлю, и Юнби, моя учительница, останавливает меня прямо посреди партии, которую я разучиваю для выступления в школе.
Я вижу, что тебя что-то беспокоит, замечает она. Дело в результатах конкурса?
С ума сойти, а ведь еще сутки назад я бы ответила «да». Оценка судей меня все еще огорчает, но они все-таки не мама и не собираются оставить меня одну на целых несколько месяцев.
Давай я заварю чай, и мы поговорим.
Я встаю с банкетки перед пианино и усаживаюсь в кресло с высокой спинкой в гостиной. Мы нечасто так делаем, но иногда можем пропустить урок и вместо этого поговорить о чем-нибудь помимо виолончели. Когда это случилось впервые, Юнби указала на мою голову, сердце и руки и сказала, что они связаны между собой. По-моему, тогда я не поняла ее (мне было всего одиннадцать), но, кажется, понимаю сейчас. Никакие практика с талантом не помогут, если на душе неспокойно, а голова занята другим.
Вернувшись, Юнби вручает мне чашку ячменного чая и садится в кресло напротив:
Я вся внимание.
И я выкладываю ей все, начиная со звонка врача и заканчивая маминым решением уехать без меня.
Мой рассказ Юнби слушает так же сосредоточенно и чутко, как игру на виолончели. Возможно, именно поэтому я просто вываливаю на нее все, что чувствую.
Мама взяла и известила меня о своих планах, даже не спросив, что я о них думаю. Она буквально бросает меня одну посреди выпускного класса!
Юнби делает глоток из чашки.
А ты спросила, можешь ли поехать с ней?
Я моргаю от неожиданности.
Я даже не подумала об этом. У меня же школа а она уедет на пять месяцев.
В Сеуле тоже есть школы исполнительского искусства, замечает Юнби, и я вспоминаю, что она сама в такую ходила, перед тем как окончить женский университет Ихва по игре на виолончели. Тебе просто надо направить документы туда, где принимают иностранных учеников.
Я пытаюсь обдумать эту возможность. Мне и в голову не приходило, что я могла бы поехать вместе с мамой и доучиваться в другой стране.
Я же даже за пределами Калифорнии никогда не бывала, что и говорить о Южной Корее. И я никого там не знаю, кроме бабушки.
Хотя это не совсем так.
Одного человека все же знаю.
Моя подруга работает директрисой музыкальной школы в Сеуле, продолжает Юнби. Если ты пришлешь мне материалы для прослушивания, я отправлю ей мои рекомендации по электронной почте. Учебный год в Корее начинается в марте, так что ты приедешь как раз вовремя.
Мне надо спросить маму, да?
Она уже наверняка ушла на работу.
Может, стоит упомянуть об этом в разговоре с ней, когда разузнаешь побольше? Пока достаточно начать с малого: тебе понадобится паспорт, если его еще нет.
Вообще-то есть. В прошлом году я должна была полететь в Париж с классом по французскому, но пришлось все отменить, потому что я заболела гриппом.
Похоже, на тебя свалилось слишком много нового. Юнби забирает у меня чашку с чаем, к которому я едва притронулась. Давай ты сыграешь с листа что-нибудь из Моцарта, и на этом закончим? Тебе о многом надо подумать.
Это мягко сказано. С другой стороны, мне точно надо об этом думать?
Сердце бешено колотится в груди, ладони вспотели.
Если бы меня сейчас спросили: «Хочешь поехать с мамой в Корею? Встретиться с бабушкой, которую никогда раньше не видела? Провести несколько месяцев в Сеуле, в котором еще ни разу не бывала, в городе, откуда прибыли твои родители, со всеми его бесчисленными возможностями, новыми приключениями и ощущениями?» ответом было бы звонкое «да».
Все утро я ищу информацию о Корее в целом и о Сеуле в частности. Похоже, там живет почти десять миллионов человек это больше, чем в Нью-Йорке.
Когда я вбиваю в поиск бабушкин адрес, оказывается, что она живет в районе Чонногу, где так много исторических достопримечательностей например, Кенбоккун (дворец Кенбок) и традиционная деревня Букчон Ханок, а почти за углом есть популярная пекарня. Я исследую окрестности по карте в режиме панорамы, когда Юнби присылает мне ссылку, кликнув по которой, я попадаю на сайт Сеульской академии искусств.
Университетский городок выглядит потрясающе: учебные помещения оборудованы по последнему слову техники, есть комнаты для репетиций, двухэтажная библиотека, общежитие напротив студенческого культурного центра и всемирно известный концертный зал.
Потратив еще почти час на изучение информации, я начинаю забываться сном, пока тот не прерывает сигнал будильника. Я поставила его утром, подсчитав, что четырнадцатичасовой перелет завершится примерно в три часа дня по моему времени. В Сеуле сейчас должно быть около восьми утра.
Я открываю переписку с Джеву и пишу: «Ты нормально долетел?» Сообщение остается непрочитанным, поэтому я решаю, что либо я неправильно рассчитала время, либо телефон Джеву почему-то не ловит сигнал.
Дженни? Входная дверь хлопает в коридоре, закрываясь. Я дома.
Я оставляю телефон на кровати и иду к маме на кухню.
К моему удивлению, она не против моей идеи полететь в Сеул вместе с ней.
В академии есть общежития, я могу жить там всю неделю, а выходные проводить с тобой и хальмони.