Он занял место на ступени за нашими спинами, от него пахло осенним лесом, дорогой, сыростью, влажной звериной шерстью и руки Мардж отпустили меня. Я затаил дыхание, а чета Босуэлл тем временем беседовала:
Была ли приятна дорога, милорд?
Благодарю вас, госпожа моя, вполне. Что нового?
Господь миловал. Джон сегодня добыл кабана.
Какая чушь. Долго ли вы, леди, будете верить всему, что он врет?
Если бы я свалил с эстока кабанью тушу ему под ноги, он бы и тогда усомнился. Острый взгляд леди-матери впился в его лицо, но она быстро погасила гнев:
Адам там был и видел.
Так, должно быть, Адам и завалил кабана? Он вечно выгораживает меньшого, а теперь, выходит, и врет в его пользу. Это скверно, леди, что вы позволяете своим сыновьям врать.
«Своим сыновьям». Мы сразу становились ее детьми, как только переставали угождать ему. Обычно же Босуэллу завидовали за плодовитость и добротность потомства четверо выживших парней и всего две девчонки. Одну из которых выдают замуж завтра, слава Тебе, Господи. Видеть Джоанну влюбленной настолько странно, что самым лучшим было бы не видеть ее вообще. Адам не успел ответить на обвинение, ибо взревели трубы, и двинулись, вливаясь поочередно в створ ворот Хейлса
Трубачи Его величества.
Копейщики Его величества.
Егеря и соколятники Его величества.
Господин главный конюший Его величества с ливрейными слугами Его величества.
Псари Его величества и свора гончих присутствие на свадьбе никак не отменяет развлечения охотой, скорей, даже напротив, надо же заняться хоть чем-нибудь дельным.
Постельничие, кравчие, грумы личных покоев король на сей раз путешествует налегке, видно сразу, и не стал брать с собой из столицы обширную свиту.
А также его милость епископ Островов собственной персоной, с клириками и прислугой. Этих-то мы куда разместим, хотел бы я знать?
Двор Хейлса был до краев залит приезжими еще немного, и они выплеснутся в Тайн. Тесно, громко, многоголосо, невыносимо ярко для глаза. Красный, желтый, багровый, золотой. Лев и единорог rampant на каждом штандарте. Трубы и трубы, снова и снова, словно есть необходимость оповещать многократно, восхищать и глухих. И очень много людей. Человеческая толпа билась о подножие лестницы, где мы стояли, лизала ступени, выхлестывая вверх языки боннетов, плюмажей, развевающихся кудрей, как пенные гребни волн. А вот и он сам высокий, атлетического сложения, верхом посреди двора. Мигом вкруг королевской кобылы очистилось пространство и, помедлив, приняв ритуальную помощь конюшего, он спешился спокойно, почти с ленцой. Босуэлл приближался к нему через расступавшуюся толпу, трое старших сыновей сопровождали его, и все вместе они преклонили колени. Я же рассматривал короля когда еще доведется? Треугольное лицо, тонкие губы, светлые глаза, сын датчанки и полуангличанина, он был отчетливо северной породы рыбья кровь, похотливость, безжалостная мстительность. Но когда в нем загорался интерес, к человеку ли, к вещи, Джеймс мог становиться обаятелен, приветлив, любезен. Так и теперь: он скоро и небрежно поднял Босуэлла, не обратил ни малейшего внимания на двоих младших и выделил своим любопытством только лишь Адама.
И потрепал того по волосам, как треплют ухо породистой собаки.
Какой, однако, прелестный постреленок вам следует чаще брать его с собой ко двору, Босуэлл.
Назвать прелестным постреленком молодого человека шести футов росту, косая сажень в плечах? Голова Адама почтительно склонена, и хорошо, что король не видел этого взгляда я же подумал, что Джеймсу трудненько придется с графом Босуэллом впредь, когда этот титул наконец перейдет к моему брату. Зачем же он сознательно оскорбил наследника одного из сильнейших людей в королевстве?
Мой сын предпочитает сельскую жизнь, чуть усмехнувшись, отвечал нынешний граф за будущего.
Предпочитает король передернул плечами. Во дни моей молодости юноши, как и подобает, делали то, что им приказано, отнюдь не то, что предпочитали. Вы мягкий человек, Босуэлл Госпожа кузина!
Леди-мать выступила вперед:
Высокая честь для меня, Ваше величество, и радостный день приветствовать вас в нашем скромном доме.
Миледи Хепберн, счастлив видеть вас вновь осиянной добрым здравием и красою. Вы не меняетесь с годами и не надо! Мне стоит прислать к вам в гости королеву, дайте ей наставления, как сохранять себя неизменно прекрасной, равно и плодовитой.
Ого, и по своей жене проехался также! Они женаты четыре года, и к браку с Маргаритой Тюдор граф Босуэлл причастен несомненно настолько, что сам его и свидетельствовал в Лондоне. Интересно, был он ли среди тех, кто приложил руку к отравлению девиц Драммонд? Об этом судачили более полугода даже у нас.
Тонкие губы короля, изогнутые в легкой усмешке, сеяли плевела так легко, что их было не отличить от зерен привязанности. Джеймс Стюарт повернулся на каблуках к дамам, чтоб отпустить новую подчеркнуто мужскую остроту в адрес моих сестер, не смущаясь тем, что одна уже помолвлена, другая девица.
И споткнулся о мой взгляд.
И тотчас, словно король увидел нечто слишком знакомое и потому отталкивающее, маска любезности слетела с его чела только лишь на мгновенье и изнутри него показался человек холодный, разочарованный, вечно настороже.
Парни, да вас не узнать! Вымахали за лето вдвое, похлопывая плетью по высокому, заляпанному грязью сапогу, подле нас стоял Адам Хепберн, сэр Крейгс, королевский конюший. Младших братьев у отца двое, и оба сейчас пожаловали в Хейлс вместе с королем, вторым был Джордж, епископ Островов, прибывший заключать брак племянницы. Не то чтобы Хепберны не доверяли священникам Ситонов, но Босуэлл любые вопросы предпочитал решать по возможности внутри семьи. Для чего и расставил родственников на все сильные места в королевстве.
Уилл, Патрик и Адам удались вот именно в эту породу Хепбернов, которую олицетворял собой Адам Крейгс мощный, высокий, ширококостный, темноволосый и темноглазый. Жизнь переливалась в каждом мускуле его тела, в каждом движении, несмотря на пятый десяток лет. Дядя Джордж был совсем иным тоже высоким и широкоплечим, но в теле, светлей лицом и мягче, лукавее Крейгса, как оно и полагалось священнослужителю. Он окончил колледж Девы Марии в Сент-Эндрюсе, начинал секретарем королевского совета, а теперь, как поговаривали, тишком прибирал к рукам и королевскую казну целиком за старостью и слабостью действительного казначея. Острый ум и хитрость Хепбернов, возведенные в принцип, обширное тело, дававшее обманчивое впечатление мягкости, тепла, миролюбия. Один из тех неизмеримо обаятельных толстяков, которые легко перешибут вас ударом богато изукрашенной епископской палицы только зазевайся.
Джонни! и прежде чем мне в лицо чуть не врезался пастырский аметист для поцелуя на левой руке, правая его лапища обхватила меня за плечи. Здорово, сынок. Да хранит вас Господь, дети мои.
После того, как Хейлс горел, я не бывал там что проку ходить по камням, которые более не хранят голосов минувшего? В те же годы, годы моего умаления, когда охотней всего сжег бы его сам, если б сумел Хейлс был великолепен. Двенадцать ступеней по лестнице вверх, в холл, каждая доска толщиной в руку взрослого мужчины, пропитанная льняным маслом для блеска, натертая подошвами башмаков. Плотные занавеси, разделяющие арку входа, отсекали тепло жилого гнезда от наружной сырости. Направо в центре зала знаменитый камин Хейлса, огромный, пышущий жаром, с гербом Хепбернов Босуэллов над ним. Налево стена завешена шпалерами старыми, с мирно поблекшими цветами шерстяных нитей с изображением битвы Рейнара и свирепого Изенгрима. Леди-мать привезла эту шпалеру с собой из Хантли как часть приданого, и поговаривали, что Лис Рейнар родом из Холируда, видевший еще мою бабку Анабеллу Стюарт. Вдоль короткой же стены, теплой, ибо она примыкала к донжону Горлэя, на помосте стоял стол хозяев, застеленный узорчатым дамаском, алым с золотом, поверх которого туго натянутой белой скатертью, вышитой руками леди-матери и моих сестер. Стену за ним украшала шпалера с видами Камелота, прибывшая с юга вместе с нашей нынешней королевой. Много часов провел я, созерцая вереницу рыцарей на тонконогих лошадках, вытекающую из замка Вдоль долгих же стен холла стояли столы для простых, но сегодня в Хейлсе за столом простых не будет, каждый гость чином не ниже оруженосца. Со стропил потолка свисали штандарты: голова белой лошади с разорванной уздой и девиз, «не зови понапрасну», как сегодня напомнил Адам; герб Хепбернов Хейлса и Босуэллов львы rampant, стропила и роза; герб леди-матери, поделенный на четверти, где были и королевские лев с единорогом, и вепри Гордонов Хантли; и совсем высоко, всеми забытый герб покойной Дженет Дуглас, дочери графа Мортона, матери Джоанны: сердце Брюса и три звезды, поделенный пополам со львами и розой Босуэлла единственное, что сохранилось от нее в Хейлсе. Под стропилами, чуть ниже штандартов, вдоль по стене шла галерея менестрелей, выход на нее был прорублен из донжона, а спуститься можно было и ко входу в холл. Когда бы не строгий наказ леди-матери, видит Бог, я сделал бы то же, что и всегда, удрал туда, на уровень голубятни, чтоб следить за пирующими людьми сверху, не принимая участия в их жизни, так часто меня ранившей занятие, к коему имею известное пристрастие и теперь наблюдать, не вмешиваясь.
И вот я смотрел, смотрел и смотрел.
Скромное семейное пиршество, задача которого наскоро накормить хозяина и его гостей. И родовитые гости занимают места настолько плотно, что напоминают сельдей, сложенных на просолку в бочке. Пажи и поварята расставляют блюда, разносят тренчеры из чистого пшеничного хлеба, чаши для похлебки на нижнем столе по одной на двоих едоков. Вот Его величество занимает место во главе стола, меж двух братьев Хепбернов, Босуэлла и Крейгса, обрамленный ими, он казался словно находящимся под стражей. Или это казалось только мне, потому что нечем было занять скучающий ум? Я видел, как взор его падал на все края скатерти из дамаска, серебряный бок солонки, оленью ногу, заячье жаркое, кубки вина и воды, поставленные вблизи. И чем горел этот взор, я видел тоже. Но господину графу до того было мало дела, он простер руку к солонке, дабы открыть пир, дядя Джордж произнес краткое благословение, и трапеза потекла.
Это ли вы называете скромным ужином с дороги, мой друг? король откинулся на спинку кресла, рассматривая блюда. Восемь перемен, неужели?
Шесть, Ваше величество. И только послезавтра будет двенадцать в честь великой милости вашего посещения и ради свадьбы моей старшей дочери.
Наверху, над нашими головами виола, флейта, лютня и тамбурин скрашивали пищеварение знатных господ, сопровождая нежной мелодией куски, исчезающие в разверстых глотках. Граф Босуэлл выставил пробователем еды и пажом для короля собственного старшего сына, тем самым обещая, что никакой угрозы для высокого гостя в Хейлсе нет. Адам, безупречный во всем, что делал, стоял у высокого стола на помосте, с перекинутым через плечо полотенцем, с чашей для омовения рук наготове, с ножом, которым рассекал каждое новое блюдо, безошибочно выбирая лучшие куски. И только я видел, что он бледен от усталости. По правую руку от господина графа изваянием недвижным и безупречным восседала моя мать в винно-красном, по левую руку от Крейгса помещались Джоанна с Ситоном и Маргарет. Что ж, это дело, высокий стол и должен быть украшен девицами, не одной же телесной пищей угождать гостям. Мы же втроем я, Патрик, Уилл сегодня обретались за столом нижним, и это меня более чем устраивало. Нет, не кабацкие застольные шутки Патрика, не одобрительное мычание Уилла юноши на первом приближении к взрослости порядком смешны в своем стремлении грубо подражать взрослым мужчинам. Меня весьма устраивало, что, уязвимый для их скверного обращения, я был тем не менее укрыт от излишнего внимания с высокого стола. Находиться под взглядом господина графа, и лорда-адмирала, и прочая, значило для меня тогда ошибаться беспрестанно, чем бы я ни занимался.
Жаркое из зайца с подливой из заячьего ливера и крови, сдобренной имбирем. Цыплята по-ломбардски в изобилии перечного соуса такое впечатление, что старому Саймону велено не скупиться на специи, пускать пыль в глаза королевскому двору или, вернее, перечную труху. Щука, окрашенная шафраном. Пироги с начинкой из грибов в сливках король, я заметил, отклонил жестом, несмотря на то, что Адам отведал их на глазах всех присутствующих, что ж, мера разумная. Тем временем, внесли кабанью голову.
Какое роскошное дополнение к «скромному ужину», дорогая кузина Ваш трофей, Босуэлл?
Нет, Ваше величество. Кабана добыли мои сыновья.
Патрик с Уиллом переглянулись, разулыбались, расправили плечи, даром, что их никто не видел за нижним столом на верхнем но и болтовни среди людей Крейгса и клириков, окружавших нас, тоже было достаточно. Ужин столь обилен, что остатками его нам предстоит питаться не менее недели, право слово. А вскоре готовить еще и пир свадебный Холодное мясо пойдет заново в пироги и похлебку, мать бережлива.
Король поднялся от стола, позевывая, отпуская комплименты дамам, смерив Мардж таким взором, что та, бедняжка, покраснела. Сегодня Джеймс Стюарт отойдет ко сну в постели человека, который, возможно, убил его собственного отца как не боится-то? На время визита короля супружеская спальня графа Босуэлла в Западной башне, в третьем ее ярусе, предоставлена к услугам Его величества. Конюший короля последовал за господином, граф предложил руку леди-матери, я же улизнул на галерею, как и мечтал, и оттуда уже, паря вместе с воркующими вслед гостям флейтой, виолой и лютней, наблюдал за расходящимся в кулисы представлением. И засиделся на жердочке до того, что не только факелы на стенах, но и угли в камине начали гаснуть. Час волка был в самом разгаре, спать хотелось неимоверно, ноги сводило судорогой от холода, но я подбирал их под себя и отсиживал, чередуя. Уилл с Патриком вернулись, но не идти же к ним? Мы втроем делили комнату в Восточной башне, сразу над покоями сестер. Не нужно быть провидцем, чтоб знать, что мои вещи уже скинуты с кровати в соломенную выстилку пола. Спать все равно не дадут. Я съежился поудобней в углу галереи там, где был вход из донжона Горлэя, стена была еще теплой.
И остался один, чтобы думать.
О чем я думал тогда?
Это только кажется, что возраст не дает ребенку чувствовать боль, горечь, страсть, скорбь, не дает желать тепла или власти столь же страстно, как взрослому. В мои десять лет я жаждал власти, потому что думал, что она даст мне любовь. Когда бы не та ошибка Я думал о том, как мало у меня сил, и как несправедлива ненависть, и как бы я хотел быть рыцарем сильнейшим над многими, чтоб они поняли, раскаялись, открыли объятия. Чтобы мне наконец было возвращено место в сердце отца. Стена за моей спиной остывала, и я поежился. Да есть ли у него сердце вообще? Трудно отвечать утвердительно. И вот я думал о том, как если бы, когда-нибудь, волей Господа они, все они, оказались бы в моей власти если бы оказались, я бы разил милосердием, не местью, несмотря на наш древний, безжалостный девиз. Я бы цвел милосердием, и они бы приняли меня, не могли б не принять.
Но несколько часов оставалось до событий, полностью переменивших мою судьбу.
На другой день поутру Его величество в сопровождении хваткого Крейгса и веселого епископа Островов унесся в поля потешить свору, размять ноги. Господин граф, напротив, после долгого отсутствия остался за делами в Хейлсе. Свадьба старшей дочери, приготовление рыцарского турнира в честь этого события, съезд гостей от фамилии Ситон хлопот было достаточно. Хейлс начинал дышать по-другому, стоило лишь хозяину ступить на порог. Мужская рука чувствовалась во всем, не женская. И я тоже хотел быть мужчиной, но не понимал, что это значит, потому что большую часть времени оно означало причинять боль. Господин граф был в этом деле великий мастер, посему, не ища неприятностей, в его визиты я обычно проводил время, затаиваясь по углам, наблюдая, прислушиваясь. Труда это не составляло, в Хейлсе теперь достаточно людей, чтоб нагнать шуму и без меня. Джоанна мечтала о Ситоне, это спасало меня от ее нравоучений, Мардж пришла в ужас от острот короля и засела за вышиванием у себя в Восточной башне, Адам спасался на конюшне, самолично чистя и обихаживая гнедого, и только Уилл с Патриком шатались по двору, разевая рот на вышитые ливреи и штандарты придворных, но с тех моих братьев спрос короток, умением заглядывать в темные углы они никогда не отличались. Все вместе мы сошлись в тот день только за обедом. Единственное испытание, которое мне выпало приветствием, когда граф и лорд-адмирал явился в холле.
Леди-мать склонила голову, дочери присели, сыновья поклонились он кивнул, и лишь затем было позволено сесть к нижнему столу, Уиллу же и Патрику велено было показать, чему научились у Хоумов пажеские умения рассечь жаркое, нарезать хлеб, подать гостям. Обед прошел чинно, без хлопот и ссор, даже мы в нашей семье порой такое умеем. Бок вчерашнего кабана, желанного моего трофея, моей овеществленной взрослости за нижним столом наливали эль, отнюдь не разбавленное вино, но я не чувствовал вкуса, мне все было как вода и зола. Патрик с Уиллом разносили блюда, умудряясь скинуть мне на тренчер кости без малого количества мяса, пока Адам просто не придержал за руку одного из них так придержал, как он умеет. Джоанна чинно отщипывала крошки от корки хлеба, отправляя их в рот, Мардж выжидала сладкого. Интересно, пойдет ли она кормить своих фей яблоками в меду?