«Ма-ам, мне тоже хочется подержать братика. Хочу вдохнуть всей грудью его сладкий молочный запах». Я хочу сказать это маме, но слова комком застревают в горле, поэтому я не могу их произнести. Во сне я знаю, что меня отругают, если я так скажу.
Это моя семья близкая и такая далекая.
«Куда ты смотришь, Кико? отчим замечает, что я смотрю на них, и его улыбка исчезает. Его голос звучит холодно. Нельзя смотреть такими жадными глазами. Иди в другую комнату».
Я боюсь его лица, похожего на театральную маску, лица, с которого исчезли все эмоции. Если не послушаюсь, он меня ударит, но мои ноги не двигаются. Что-то во мне надеется, что мать позовет: «Иди ко мне». Хотя этого не может быть. С чего бы? Она даже не смотрит на меня.
Отчим раздраженно прищелкивает языком и приближается ко мне. Надо бежать, спасаться, а ноги никак не двигаются!
Ну, папа
Слушай, что тебе говорят!
Хрясь раздается пощечина, и я просыпаюсь от удара. Как всегда.
Распахнув глаза, я увидела над собой уже ставший привычным потолок и, проморгавшись, выдохнула.
Давно мне это не снилось.
Это воспоминания двадцатилетней давности. Я думала, что совсем забыла об этом, но картина была такой же яркой, как если бы все произошло вчера. Я ведь больше не хочу, чтобы мать смотрела на меня, так почему я опять увидела этот сон? Может быть, потому что перед приездом сюда впервые за долгие годы встретилась с ней?
«Я думаю чего это она приехала, а ей бабкин дом нужен. С чего вдруг?»
Когда я добралась до родительского дома, мать, как обычно, встретила меня холодно. Кажется, приезд дочери, с которой она много лет не виделась и не общалась, был ей крайне неприятен. Я не ждала, что мне обрадуются, но и выхода другого не было: если хочу обеспечить себя жильем, надо было навестить ее.
«И что ты будешь делать с этой развалюхой в деревне?»
«Жить», коротко ответила я, на что мать нахмурилась.
«Поедешь на окраину Кюсю? Ты что, натворила что-нибудь? Если из-за тебя Масаки не сможет устроиться на работу»
«Ничего я не натворила. Просто хочу жить там и смотреть на море».
Мне хотелось уехать и больше не возвращаться. Когда я сказала это матери, она недоверчиво посмотрела на меня и спросила:
«Будешь жить с ним? Как там его Невежливый такой? Замуж за него собралась?»
«Посмотрим. В общем, отдай мне тот дом. Тогда я больше у вас не появлюсь. Можешь вычеркнуть меня из семейных списков».
Мать выпучила глаза. Я посмотрела ей прямо в лицо. Она выглядела старше, чем я ее помнила, и почему-то меньше. На тыльной стороне ладони, которая столько раз била меня, проступили вены и косточки. Неужели эти руки когда-то лупили и гоняли меня?
«Ты можешь откупиться от такой обузы, как я, ненужным тебе домом по-моему, это недорого. Отдай его мне».
Мать сделала вид, будто задумалась, а потом сказала:
«Только не начни потом денег клянчить».
Я кивнула.
«Могу дать расписку».
«Ладно уж, не надо».
Мать безразлично махнула рукой и пообещала заняться формальностями.
«На твое имя записать? Только больше сюда не приезжай».
Через несколько дней она позвонила мне на мобильный, чтобы сказать, что все сделано. Договор с оператором связи я собиралась расторгнуть, так что этот разговор с матерью должен был стать последним.
«Ну, что, мама, прощаемся. Слушай»
Я хотела спросить, любила ли она меня хоть немного, но не смогла договорить. Мать без колебаний оборвала разговор. Слушая ее холодный деловой тон, я задумалась интересно, кем я для нее была. Знаю, что была внебрачным ребенком, хотя были вечера, когда она обнимала меня и говорила, что хотела меня родить. Были ведь слезы по утрам, когда она говорила, что смогла выжить, потому что у нее была я. Неужели все это были лишь мои иллюзии? Дай же мне поверить в реальность, что так долго поддерживала меня
Ну и ладно, мне уже все равно, произнесла я нарочито громким голосом.
Мне это безразлично. Я больше не та девочка, которая просыпается в слезах, а мать всего лишь напоминание о той жизни, с которой я покончила по своей воле. Мне больше не надо за ней гнаться.
«В следующей жизни ты встретишь свою духовную пару. Я уверен, что ты сможешь найти того единственного, кто станет твоей половинкой, кого ты сможешь полюбить и кто будет любить тебя. Ты будешь счастливой».
Это мне сказал Ан, который спас меня, когда я была раздавлена мыслью о том, что потеряла мать. Конечно, я не могла поверить, что в этом мире существуют такие дикие вещи, как духовные пары. Но он так уверенно говорил об этом и улыбался. «Не бойся, он наверняка существует. А до тех пор защищать тебя буду я».
Тогда мне казалось, что я смогу продолжать жить только благодаря его словам. Неважно, будет у меня духовная пара или нет, я смогу жить дальше благодаря ему. Тогда я чувствовала себя полной жизни и довольной и верила в это всем сердцем.
Я встала с постели и открыла окно. Вдалеке раскинулось ярко-синее море, над ним плыли первые облака, похожие на сахарную вату. Еще не нагревшийся ветер доносил до меня музыку зарядки по радио. Наверное, и сегодня старички, кряхтя, с натугой выполняли движения, а дети получали штампы в свои карточки. Обычное спокойное утро. Приятная глазу картина, знакомые с детства звуки. Я и сегодня планировала заняться садом, а потом поесть вчерашний карри. А на полдник у меня сладкие вараби-моти[11], заказанные в интернет-магазине, говорят, самые вкусные в префектуре Нагано. По радио передали, что к ним непременно надо подавать соевую муку кинако и сироп из тростникового сахара куромицу.
Начало обычного дня, которое не предвещало никаких болезненных ран. Не о чем печалиться. Но стоило мне вспомнить, что его больше нет, день сразу стал кошмарным как будто все фишки в игре «Реверси»[12] разом перевернулись. Разбитые надежды рвали сердце на мелкие кусочки. Сегодняшний день уже не получилось бы провести спокойно.
Ан! Ан! повторяла я, словно молитву.
В детстве это была мать. Когда мне было плохо или больно, или грустно, я, словно заклинание, повторяла: «Мама!» Когда-то мать была для меня священнее Бога, священнее Будды. Интересно, когда я стала обращаться не к матери, а к Ану? Сейчас мне даже кажется, что я всегда звала Ана, сколько себя помню. И я была виновата в том, что потеряла человека, к которому сама же обращалась в своих молитвах.
Ан! Ан!
Вот бы можно было жить только воспоминаниями. Ведь есть же, говорят, люди, которые живут, сжимая в объятьях вечный бриллиант, который они выменяли на прозвучавшие всего один раз слова. Хотелось бы мне так же уметь. Я всем сердцем хотела бы жить, украсившись днями, которые провела вместе с Аном, но я не так высоконравственна, чтобы меня можно было обменять на драгоценность. Я до противного глупа, слаба, да к тому же совершила непростительное преступление.
Я несколько раз прокричала его имя, но потом мой голос увял. Каждый раз, когда молитва, которая не могла больше достичь ничьих ушей, слетала с языка, тело словно парализовало, я не могла дышать. Вдруг до меня дошло, что я смотрю в небо и рыдаю в голос.
Не знаю, сколько я так проплакала. Когда голова уже начала раскалываться от боли, а лицо оказалось залито слезами и соплями, я услышала, как кто-то робко стучит во входную дверь. Вытерев слезы, я решила сделать вид, что меня нет дома. Через некоторое время опять раздался стук. Стучали как-то застенчиво, и, как только я поняла, кто это, тут же встала и бросилась в прихожую.
Резко открыв дверь, я как и ожидала, увидела того самого мальчика.
Так и думала, что это ты.
Я попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. Глядя, как я кривлю заплаканное лицо, ребенок удивленно открыл рот. Он робко начал поглаживать свой живот видимо, беспокоился о моем шраме.
Прости, что напугала тебя. Все в порядке. Я просто плакала. Хотя мы с тобой всегда встречаемся, когда плачу.
Я с силой потерла руками лицо и улыбнулась. Мне показалось, что я выгляжу получше, однако, видимо, ненамного. Мальчик с обеспокоенным видом указал на мой живот.
Нет-нет, живот не болит. Как бы тебе объяснить? Мне плохо, тяжело нет, не так. Как бы сказать-то? Страшно! Да, мне страшно.
Мне ужасно страшно.
Мальчишка, наверное, подумал, что я чего-то испугалась. Он с опаской огляделся и даже заглянул мне за спину.
Нет-нет, не в этом дело. Мне показалось, что меня бросили, что я заблудилась и осталась одна Непонятно, да? Извини. А почему ты вообще пришел? спросила я, и мальчик, все еще обеспокоенно хмурясь, оттянул на себе одежду.
Сегодня он был в заношенной белой футболке она выглядела скорее как мужское нательное белье. Он оттянул подол обеими руками и продемонстрировал мне.
Что-что? А! Ты, наверное, про ту футболку, которую я заставила тебя снять?
Мой гость, все так же держась за подол, несколько раз кивнул.
Сейчас, погоди.
Я зашла в дом и вынесла футболку. На лице ребенка отразилось облегчение. Когда я отдала ему вещь, на его лице на миг проступила радость, но тут же он снова нахмурился.
Хочешь сказать, что я зря это сделала?
Футболка так воняла, что я постирала ее.
Мальчик хмуро посмотрел на аккуратно сложенную вещь. Я-то думала, что от одной стирки ничего не случится, а вдруг его будут ругать? Ох, что же я наделала
Прости. Влезла не в свое дело, да? поспешно сказала я, но он помотал головой, а потом, опустив голову, собрался уходить. Я схватила его за руку.
Ты прости, что тогда пыталась тебя заставить. Не хочешь сладкого? Купила вараби-моти в интернет-магазине, кажется, они очень вкусные.
Он неловко замотал головой.
Не любишь сладкое? Тогда, может, чипсы? У меня вкусов пять есть!
Он опять помотал головой. На лице его было отчаяние, и я сказала:
Извини. Честно говоря, я просто хотела, чтобы ты побыл рядом. Мне сейчас до смерти одиноко.
При этих словах у меня по щеке опять скатилась слезинка. Я чуть сильнее сжала его руку в своей.
Хотя бы чуть-чуть. Пожалуйста.
И чего я пристала к ребенку?! Мне ужасно хотелось ощутить рядом тепло хоть какого-то живого существа.
Напряжение вдруг оставило его тело. Я шмыгнула носом и свободной рукой вытерла лицо, взглянула на него он сделал шажок ко мне и заглянул в глаза. Его глаза, похожие на игрушки из тонкого, слабоокрашенного стекла, уставились на меня, и что-то дрогнуло в их глубине.
На эту бессловесную доброту я ответила лишь:
Спасибо.
Видимо, остерегаясь меня из-за того, что произошло в прошлый раз, ребенок не захотел входить в дом. Поэтому я вынесла на веранду низенький столик, которым обычно пользуюсь, и мы с ним поели карри. Когда я спросила его, завтракал ли он, и сказала, что у меня есть карри, у него в животе громко заурчало. Мальчишка покраснел и заволновался, на что я быстро отреагировала:
Я еще не завтракала, давай поедим вместе!
Еда получилась острой, из-за чего я немного беспокоилась, но мальчик ел, не отрываясь.
Солнечные лучи были еще мягкими, дул ласковый ветерок, создавая ощущение, что у нас тут пикник. Мои растрепанные чувства под дуновением ветра тоже потихоньку успокаивались. Хорошо, что он зашел.
Вкусно? поинтересовалась я.
Мальчик, бросив быстрый взгляд на мое опухшее от долгого плача лицо, ответил большим кивком. Он съел свою порцию очень быстро, и я предложила ему добавки, на что получила еще один смущенный кивок.
Ешь, сколько хочешь. Я ведь одна, так что даже собиралась заморозить остатки.
Поедая свою порцию карри, я украдкой наблюдала за мальчиком. Муранака говорил, что с ним невозможно общаться, что он буйный, но у меня совершенно не создалось такого ощущения. Наоборот, он выглядел как какое-то слабое существо, зайчонок или птенчик. Он выпил воды, выставив свою тоненькую шейку, и громко выдохнул. Щеки его чуть-чуть зарумянились, и он довольно сощурился. Я уже знала, что это парень, но он все равно казался мне нежным, словно девочка.
Что хочешь на десерт? Давай после острого поедим сладенького. Я уже говорила, у меня есть вараби-моти. По радио сказали, что они о-о-очень вкусные, потому и заказала. В удобном мире живем, правда? Где бы ты ни был, можешь заказать все, что хочешь. Честно говоря, без телевизора и мобильного я еще могу обойтись, но интернет просто необходим! Так что я купила себе планшет.
Болтая так, я приготовила вараби-моти: посыпала их мукой, обильно полила сиропом и поставила перед мальчиком, и его глаза засверкали. Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнула:
Ешь.
Он совсем чуть-чуть замешкался, будто ему было неловко, но, видимо, все же не смог удержаться и быстро начал есть. Чуть-чуть задохнулся похоже, вдохнул муки и быстро запил водой. Глядя на то, с каким аппетитом ребенок глотал, я сообразила: наверное, он давно ничего не ел. Непохоже было, что мой гость пришел ко мне после завтрака. Я посмотрела на часы: чуть больше восьми. Обычно в это время он бы завтракал после радиозарядки. И тут мне в голову пришла такая мысль, что я даже невольно вскрикнула. Мальчик вопросительно взглянул на меня, и, чтобы не спугнуть, я засмеялась: «Не обращай внимания».
Точно, вполне возможно, что его бьет Синаги родной дед. А чтобы скрыть синяки на теле, председатель окружающим врет, будто внук не любит переодеваться и принимать ванну и будто с ним невозможно справиться.
По спине пробежал неприятный холодок. Если это так, мальчик, который не умеет говорить, ни к кому не может обратиться за помощью. А поскольку его дед считается тут выдающейся личностью, пареньку никто не поверит, даже если он попробует о чем-то таком заявить.
Мальчик вдруг замер и огляделся кажется, отреагировал на крик птицы в саду. Глядя на его поднятое к небу лицо с прищуренными глазами, я вспомнила, что Муранака говорил, будто он интересуется пением то ли птиц, то ли насекомых.
Ты любишь птиц? спросила я, и он утвердительно кивнул.
Я уже съела свою порцию, поэтому сходила за планшетом и открыла сайт с видео. Когда включила ролик с поющим соловьем, мальчик удивленно взглянул на экран. Он внимательно смотрел на сидящего на ветке и звонко распевающего соловья как на что-то до крайности удивительное. Дети его возраста обычно прекрасно знакомы с планшетами, а этот словно впервые видел такое устройство.
Можешь посмотреть. Когда ролик закончится, коснись вот здесь. Тогда сможешь переключить на следующий.
Ребенок несколько раз кивнул и сразу оказался в плену у планшета. Сколько я к нему ни обращалась, он не реагировал. Я показала ему, как посмотреть ролик еще раз, как регулировать звук, и через час он уже прекрасно справлялся сам.
Во дает!
Я восхитилась потрясающей способностью впитывать новое и одновременно усомнилась в том, что у мальчишки действительно есть какие-то проблемы с головой. Если не считать того, что он не говорит, вел он себя совершенно нормально. Конечно, я не общалась с ним тесно, так что не знаю, что там на самом деле, и все же я почему-то была уверена, что это совершенно обычный ребенок. Он просто по какой-то причине не разговаривает.
Мальчик протянул мне планшет. Кажется, случайно кликнул на рекламу. Его губы шевелились, будто он что-то говорил, но беззвучно.
Смотри, в таком случае надо нажать вот сюда. А еще
Я взяла в руки планшет и стала показывать, как с ним управляться. Прозрачные глаза мальчика следили за моими руками, и я осмелилась украдкой взглянуть на его лицо.
От него пахло так же, как от меня, одиночеством и отсутствием родительской любви. Наверное, именно этот запах отнял у него дар речи. С этим запахом сложно бороться. Сколько ни мойся, он не исчезает. Запах одиночества впитывается не в кожу, не в плоть, а в душу. Если кто-то смог от него избавиться, значит, этот человек ни в чем больше не испытывает нужды. Так же, как растворяются и становятся невидимыми чернила, когда их выльешь в море, если в душе щедро, подобно огромному морю, разливается вода, то пропитавший душу запах одиночества растворяется и перестает быть заметным, и тогда человек становится счастлив. Но есть и такие люди, которые, хоть и устали от щекочущего ноздри запаха, живут с мутной водой внутри. Как я.