Но, к неимоверному облегчению Либби, Эзра просто вздохнул и взял ее за руку.
А ты широко берешь, умница моя, сказал он.
Это, пробормотала она, не то чтобы ответ.
Ладно, Либби, я люблю тебя и всегда поддержу. Дав ей на мгновение испытать облегчение, он добавил: Только будь осторожна, ладно?
Осторожна с чем? фыркнула Либби. С Вароной?
Нико был до смешного безобиден. Он был хорошим, даже отличным человеком, когда хотел; но, если он решит строить козни, вряд ли у него на это хватит мозгов. Может, он и достает Либби, но даже так ей не грозит ничего, разве что потерять выдержку.
Просто будь осторожна. Эзра поцеловал ее в лоб. Никогда себе не прощу, если с тобой что-то случится, пробормотал он, и Либби застонала. Ну вот, опять эта рыцарская байда.
Я могу о себе позаботиться, Эзра.
Я знаю. Он потрепал ее за щеку, слабо улыбнувшись. Но зачем еще я нужен тогда, а?
Есть еще твое тело, заверила его Либби. И потом, ты готовишь ужасные болоньезе.
Он резко поднял ее с места и прижал к себе, а она засмеялась, неубедительно сопротивляясь.
Буду скучать по тебе, Либби Роудс, сказал Эзра, честное слово.
Ну, вот все и уладилось. Теперь Либби смело может соглашаться.
Она обхватила Эзру за шею руками и на мгновение прижалась к нему. Она, может, и не беспомощная барышня, но было так приятно ухватиться за что-то надежное, прежде чем броситься в неизведанное.
Часть III. Битва
Каллум
Решение ответить Атласу Блэйкли согласием далось не особенно сложно. Если бы Каллуму было плевать на новый опыт, он бы удалился. Так он, собственно, по большей части и жил: приходя и уходя, когда вздумается. Те, кого эти выходки ранили, если и злились на его похожую на ртуть личность, долго обиды не держали. Каллум вообще делал так, что они сами приходили узнать его мнение. Поговорив же, они, с его подачи, легко соглашались вести себя рассудительно.
Каллум всегда знал, что термин, которым определяет его специальность диплом Эллинистического университета магических искусств, неверен. Под манипулистическую субкатегорию иллюзионистов чаще подпадали физики: люди, которые умели искажать вещи, превращать их в нечто иное. В умелых руках вода соглашалась стать вином, ну или хотя бы принимала его цвет и вкус. Одна из особенностей магии, как науки и ремесла, состояла в том, что в конце концов важны именно форма и вкус, а их назначение или первоначальную природу легко можно отвергнуть в пользу нужного результата.
Однако, похоже, Общество и Атлас Блэйкли знали то, чего не знали другие: специальность Каллума более точно определялась как очень мощный вид эмпатии. Неверному диагнозу Каллум не удивлялся; эмпатию считали чисто женским видом магии, и когда ее обнаруживали, то культивировали осторожно, по-матерински мягко. Было много женщин-медитов, способных манипулировать чужими эмоциями; зачастую они становились чудесными филантропами, чей вклад в медицину прославляли. Очень по-женски: обладать и магией, и святостью. Будь у Каллума время, он обвинил бы во всем ложность гендерной дихотомии.
У мужчин эмпатия проявлялась настолько жидко, что считалась вовсе не магией, а просто чертой характера. Когда речь заходила о даре убеждения, способности, которая потенциально могла развиться до уровня медитского навыка (и снабжалась смертным ярлыком «харизма»), то ее часто забывали в пользу примитивного образа жизни: учебы в каком-нибудь знаменитом университете смертных вроде Оксфорда или Гарварда, например, а следом удачной карьеры в смертной области. Порой мужчины-эмпаты становились генеральными директорами, адвокатами или политиками. Иногда тиранами, мегаломаньяками или диктаторами и в данном случае, наверное, было даже лучше, что их талант не раскрывался полностью. Магия, как и большинство видов физической нагрузки, требовала должной тренировки, если хочется обращаться с нею правильно и подолгу. Пойми хоть кто-то из этих мужчин, что их природное качество можно отшлифовать, и миру пришлось бы гораздо хуже.
Само собой, есть и исключения, и в данном случае это Каллум. От семени любого распространенного в мире зла его (на благо все того же мира) избавило всякое отсутствие амбиций, которое, вкупе с любовью к изящному, гарантировало, что он не устремится к господству над миром или чему-то похожему. Голод в сочетании с любым навыком манипуляций страшная сила. Основной закон человеческого поведения: когда низы получали необходимые инструменты, они принимались прогрызать себе путь наверх. Те же, кто родился наверху, как тот же Каллум, в обратную сторону не стремились. Когда вокруг тебя и так все красиво и позолочено, какой смысл что-то менять?
Посему ничто не побуждало Каллума соглашаться на предложение Атласа Блэйкли, но ничего и не отталкивало. Он мог пройти инициацию, а мог и не пройти; Общество могло впечатлить его настолько, чтобы он остался, а могло и разочаровать. Оно само по себе, разумеется, не впечатляло ничем. Каллум происходил из богатой семьи, а значит, успел повидать деньги во множестве естественных ипостасей: королевские, аристократические, капиталистические, грязные Список он мог продолжать до бесконечности. А эта форма, александрийская, была чисто академической, хотя богатство, принадлежащее научной элите, частенько относилось к уже перечисленным, если не сочетало их все.
Право слово, из поколения в поколение, во всех системах знание бесконечно порождает знание, равно как власть бесконечно порождает власть. Не то чтобы Каллум хотел критиковать такой порядок вещей. Действительно ли он лучше, умнее, опытнее своих соперников или же просто родился с нужными ресурсами? Никогда, добиваясь успеха, Каллум себе таких вопросов не задавал.
Остальные пятеро тоже вернулись (что неудивительно), готовые принять предложение Атласа Блэйкли, благодаря новому заклинанию перемещения. На этот раз оно выбросило их не в корпоративном конференц-зале, где проходила первая вербовочная встреча, но в прихожей пышного особняка, который так и дышал безошибочно узнаваемым изяществом, свойственным элитизму и унаследованному богатству.
Нет, правда, обхохочешься. Впечатление, будто Александрийское общество решило, что теперь, когда они все в теме, можно раскрыть перед ними карты. Каллум взглядом скользнул по балюстраде балкона на верхнем этаже и основанию большой лестницы, задержавшись поочередно на каждом из пятерых кандидатов. Лучше всего запоминалась американка по имени Либби Роудс по тому, как часто и раздражающе она говорила, и, естественно, она же первой задала глупый вопрос.
Мы сейчас в Александрии, правда? спросила она, наморщив спрятанный за очень непривлекательной челкой лоб. Будь на то воля Каллума, он бы сделал ей совершенно другую прическу; собрал бы волосы наверху или сзади, лишь бы она только не теребила кончики прядей. Что-то не похоже на Александрию.
Определенно. Интерьер постройки здорово напоминал убранство какого-нибудь британского загородного поместья. Изнутри площадь земель определить было трудно, но сам дом Каллум мог описать как величественный; а то, что мелькало в окнах Н-образная конструкция с загнутыми внутрь крыльями, намекало на причудливый итальянизированный декор поверх классического Тюдоровского кирпича. Прихожая на первом этаже, через которую они вошли, перетекала в галерею на верхнем, а потом уводила в завешанную приятными гобеленами гостиную; комнаты, шедшие дальше, были одна другой позолоченнее. В декоре чувствовалась тьма, в палитре преобладали зеленые и винные оттенки. Либо с последней модернизации дома минуло некоторое время, либо человек, ответственный за эстетику, чувствовал глубокую экзистенциальную тоску.
В любом случае обилие гостиных наводило на очевидные выводы например, где находится дом. Жила семья Нова, конечно, в Кейптауне, однако ей неоднократно приходилось гостить у британской королевской семьи (некогда Нова близко общались с греческой монархией, отсюда и комфортное обучение в афинском Эллинистическом универе), и декор особняка показался Каллуму очень знакомым. Стены украшали портреты аристократов наряду с разнообразными викторианскими бюстами, и, хотя в самой архитектуре угадывалось греко-романское влияние, она несла очевидные маркеры романтизма, больше склоняясь к неоклассицизму восемнадцатого века.
Короче говоря, скорее всего, они где-то в Англии.
Что ж, думаю, не грех сказать, что мы в пригороде Лондона, подтвердил Далтон Эллери, чопорный помощник, аура которого читалась сразу: страх или запуганность. Каллум полагал, что Далтон испытывает навязчивое чувство умственной неполноценности, а больше ничем другим объяснить его бессмертную приверженность наукам он не мог. Если членство в Обществе дарило богатство и престиж, зачем торчать здесь, не пользуясь ими?
Впрочем, видя, что Далтон не больно-то парится, Каллум не стал размышлять над этим долго.
Вместо этого он присмотрелся к Тристану и Парисе, единственным интересным людям, которые, перемещаясь с остальными по дому, тайком переглядывались.
Либби, которая так колюче и безостановочно волновалась, что у Каллума начало сводить зубы, смущенно нахмурила брови.
Но если это и есть Александрийская библиотека, как тогда
В ходе истории Общество несколько раз меняло ее расположение, объяснил Далтон. Конечно же, изначально она располагалась в Александрии, но вскоре переехала в Рим, а после в Прагу до Наполеоновских войн, и в конце концов оказалась тут, примерно в Эпоху великих географических открытий, заодно с прочими благами капитализма.
Еще ни разу, пробормотал Нико, юноша-кубинец, который, к счастью, был не настолько высок, чтобы пробудить в Каллуме приземленные импульсы, не слышал такой откровенной британщины.
Да, это больше походит на Британский музей, небрежно подтвердил Далтон, уводя их вверх по ступеням, тем, как реликвии множества культур принудительно собраны под единой монархической крышей. Как бы там ни было, продолжал он таким тоном, будто предыдущего заявления было мало и никто не удивился, предпринимались бесчисленные попытки разместить библиотеку где-нибудь в ином месте. До 1941 года американцы предъявили весомый аргумент, желая перевезти ее в Нью-Йорк, но мы, разумеется, все знаем, что тогда произошло. В общем, как я уже говорил, вас всех разместят здесь, сказал он, сворачивая за угол галереи, в очередную гостиную, а оттуда проходя в коридор с дверьми. Ваши имена значатся на табличках у дверей, вещи уже в спальнях. После экскурсии вы встретитесь с Атласом, потом вас ждет ужин. Каждый вечер в половине восьмого звучит гонг, добавил Далтон. Этим вечером ваше присутствие обязательно.
Каллум заметил, как Тристан с Парисой обменялись еще одним заговорщицким взглядом. Может, они уже знали друг друга, как те двое американцев? Каллум немного подумал над этим, а потом решил, что они, как и остальные, прежде не встречались, но после знакомства еще виделись наедине.
Он ощутил приступ ревности, потому что не любил, когда кто-то успевал завести друзей прежде него.
На что похож обычный день? так и сыпала вопросами Либби. У нас будут занятия или
В некотором смысле, сказал Далтон. Хотя, думаю, Атлас вас еще просветит.
А вы разве не знаете? спросила Рэйна, скучающего вида японка с кольцом в носу, у которой оказался неожиданно низкий голос. Она до этого еще ни разу не говорила и вроде как даже не слушала, зато пристально осматривала содержимое всех комнат.
Что ж, каждый новый класс кандидатов немного отличается от предыдущего, сказал Далтон. Каждые десять лет выбор падает на разные специализации, и всякий новый круг адептов это новый комплект навыков. Таким образом, исследовательские задания разнятся.
Полагаю, вы не скажете нам, у кого какая специализация? спросила Париса. Она сама излучала некоторую ауру убеждения, только направляла ее на Далтона. Знакомо; лжеинтеллектуальность всегда привлекает девчонок, загостившихся во Франции. Это такая же парижская мода, как короткие стрижки, минимализм в одежде и сыр.
Решать, произнес Далтон, уже вам. Впрочем, не сомневаюсь, что вы скоро и сами все разузнаете.
Мы будем жить вместе и совместно принимать пищу? Представляю, как мы скоро все перезнакомимся, аж тошно станет, заметил Тристан, растягивая слоги, что вызвало у Парисы сдавленный и в высшей степени поддельный смех.
Уверен, так и будет, невозмутимо ответил Далтон. А сейчас прошу всех сюда.
Спустившись, Далтон провел их лабиринтом величественных аванзалов в стиле неоклассицизма и остановился в особенно солнечной, пышной комнате. Ее обстановка шла вразрез с остальными частями дома; под раскрашенным куполом выгибалась наружу апсида, а напротив камина тянулась заставленная книгами стена. Рэйну, которая до этого незаинтересованно куксилась, вид богатой библиотеки будто наконец пробудил. Стоя позади остальных, она так и вытаращила глаза.
Это раскрашенная комната, пояснил Далтон. Именно здесь вы будете видеться по утрам с Атласом и со мной, сразу же после завтрака в небольшой столовой при кухне. Самый короткий путь через сад в читальный зал и архивы через эти двери, добавил он, указав взглядом влево.
Так это не библиотека? спросила Рэйна и хмуро задрала голову, оглядывая верхние полки. Стоявший рядом папоротник опасливо сжался.
Нет, ответил Далтон. Библиотека для письменных работ. И, если будет угодно, для чая со сливками.
Нико, стоявший рядом с Либби, изобразил отвращение.
Да, согласился Далтон, дергая за выбившуюся ниточку на манжете. Согласен.
А здесь разве больше никто не живет? спросила Либби, заглядывая с прищуром в дальний конец коридора. Это же вроде как общество?
Здесь размещены только архивы. Александрийцы обыкновенно приходят по записи, объяснил Далтон. Время от времени в читальном зале проводят встречи небольших групп. На это время вас попросят не беспокоить их, и их вас тоже. Атлас принимает гостей в большой столовой или у себя в кабинете в южном зале.
Это часть его хранительства? без интереса спросил Тристан.
Да, ответил Далтон.
Что это вообще значит? Это был Нико.
Хранитель это еще ко всему прочему и стюард при архивах, сказал Далтон. Он отвечает за их сохранность и доступ просителей.
Неужели вот так просто можно прийти и уйти? Снова Либби.
Разумеется, нет, сказал Далтон, хотя и это тоже зависит от вашей осторожности.
Нашей? переспросил Тристан.
Вашей, подтвердил Далтон, и Либби раскрыла рот.
Но как
Далтон имеет в виду, послышался елейный голос Атласа, что я работаю с посвященными членами Общества, а когда речь заходит о посторонних, встает вопрос определенных мер безопасности.
Каллум и Тристан оглянулись первыми.
Часть вашей работы как нового класса, продолжал Атлас, состоит в том, чтобы разработать протокол безопасности, соответствующий вашему коллективу. И, предупреждая вопросы, он ободряюще улыбнулся Либби, я буду рад объяснить, что это значит. Как и в случае со всеми самыми крупными тайнами, существует целый ряд людей, которые знают об Обществе. Годами кое-какие организации пытались ограбить нас, проникнуть к нам или даже погубить. Поэтому мы полагаемся не только на имеющиеся чары, но и на разработки класса кандидатов.
Постойте, сказала Либби, видимо, не в силах вообразить, как такой большой секрет может быть известен чуть ли не всем. Это значит, что