План сработал: от опешивших Дементьевых он получил всю недостающую информацию по делу.
Григорьева-старшая была категорически против своевольной женитьбы сына. Загодя, когда он был ещё юн, она подыскала ему невесту: достаточно красивую молодую девицу из богатой семьи Мурино одну из внучек успешного местного предпринимателя (тот строил в селе дачи, которые за приличные деньги сдавал в аренду отдыхающим петербуржцам). Расчёт был разбогатеть, бросить унылую Степановку и перебраться поближе к цивилизации к Петербургу.
Со дня семнадцатилетней давности, когда от сердечного приступа умер её муж Григорьев-старший, работоспособный и деловитый, она с трудом тянула нелёгкое деревенское хозяйство. От робкого рассеянного сына, в детстве избалованного отцом, помощи было мало, и поэтому она с тоской понимала, что теперь до самой смерти её жизнь обречена на тяжёлый ежедневный труд.
Когда её сын в свои восемнадцать, шесть лет назад, привёл в дом молодую жену, с которой познакомился и обвенчался в Мурино, где в церковно-приходской школе два года обучался грамоте, Григорьева была вне себя от злости. Всем её планам переехать в Мурино и разбогатеть пришёл внезапный конец. Невестку она терпела недолго: уже через неделю потребовала от сына с ней разойтись, обвинив последнюю в лени и надменности. Сын указанию категорически воспротивился, поскольку от своей красивой жены был без ума.
После рождения двух внуков погодков, Григорьева обвинила невестку, что та нагуляла детей на стороне. Мальчиков бабка не любила, часто кричала на них, иногда даже поднимала руку: когда узнала, что в её отсутствие (при деловых поездках в Мурино) те играют с детьми Нойда их ровесниками, сильно высекла их вожжами.
После заполнения протокола допроса Пётр отправил запуганного Дементьева на лошади в Мурино к местному становому приставу с письмом, в котором просил немедленно послать сюда полицейского урядника со стражниками20 для ареста особо опасного преступника. Покидать деревню Пётр возможности не имел, поскольку Григорьева-старшая, почуяв неладное или вовсе предупреждённая Дементьевыми, могла в любую минуту отсюда сбежать. Именно она оказалась убийцей детей.
Мотив преступления был ясен. Избавившись от внуков, Григорьева-старшая одним выстрелом убивала двух зайцев: во-первых, дети уже не являлись помехой развода сына с проклятой невесткой; во-вторых, переводя все подозрения на колдуна, она мстила ему, сама уходя от уголовной ответственности. У Григорьевой с Нойдом были конфликты, она с первого дня его семью ненавидела. Особо громкий скандал устроила, когда осенью зачахла и умерла её корова. Григорьева обвинила колдуна и его жену в чёрной магии, публично угрожая им расправой.
Непонятно было одно: почему вся деревня, понимая, кому на самом деле была выгодна смерть детей, Григорьеву-старшую покрывала. Люди либо находились от неё в какой-то зависимости, возможно, связанной с тем, что она ведала рынком сбыта мяса, яиц и молочных продуктов в Мурино, либо она запугала их своими связями с петербуржскими разбойниками, о которых часто упоминала. Погружаться в эти грязные материи у Петра просто не было времени. Ему казалось очевидным, что злоба, жестокость, алчность влияют на мышление и поступки людей гораздо сильнее всех нойдов, вместе взятых. Ещё можно поспорить, кто гипнотизирует людей сильнее колдуны-нойды или подобные Григорьевой нелюди.
Картина преступления выглядела так. Ночью, когда сын с невесткой в своей комнате спали, бабка под каким-то предлогом поочерёдно вывела из детской сонных внуков в хлев, где, заткнув им рты тряпкой, жестоко расправилась при помощи вязальной спицы, предварительно заточенной. Убийства были совершены именно спицей, чтобы максимально запутать следствие, навести все подозрения на инородца. Тела детей она перенесла в заброшенный сарай, где положила на снег. Позже толпа местных, найдя их, полностью затопчет на снегу все причастные к убийству следы.
Отец и мать в этом преступлении замешаны не были. Сын Григорьевой был от своей жены без ума уже только это все подозрения с него снимало. Мужчина, который нежно любит свою жену, никогда не пойдёт на убийство их общих детей, потому что лучшей связью для их брака, чем дети, ничего не существует. А молодая жена совершенно не походила на ту женщину, которая могла умертвить собственных детей, каждую родинку которых она помнила с момента их рождения, которых вскормила своим молоком, рядом с которыми не спала ночами, баюкая их в кроватках, напевая колыбельные.
Странно, что свои подозрения в отношении свекрови она от следствия утаила, хотя её ненавидела. Быть может, не вмешайся Пётр, спустя какое-то время в старом заброшенном сарае люди нашли бы ещё одного мёртвого человека, убитого вязальной спицей Григорьеву-старшую, которой мать убитых детей жестоко бы отомстила.
Вечером шестого дня Григорьева-старшая была арестована полицейским урядником уездной полиции Мурино и двумя подчинёнными ему стражниками. Утром седьмого дня надзиратели летучего отряда, присланные Филипповым и возглавляемые Елагиным (самым крепким мужиком в филипповском сыске), конвоировали её в тюрьму Петербурга. В понедельник прошлой недели над ней начался суд. Досудебное следствие на основе собранных Петром доказательств продлилось всего три недели.
Кстати, спицу, которой были убиты дети, окровавленную и согнутую, судебное следствие обнаружило при обыске григорьевского дома. Она лежала под стеной хлева, в соломе, даже не припрятанная, в панике потерянная Григорьевой. На спице помимо крови жертв сохранились её отпечатки пальцев.
Нойд с женой девять дней назад были освобождены из-под стражи. С них судом сняты все подозрения, дело в отношении них закрыто
Спохватившись, Пётр взглянул на часы, двумя жадными глотками допил полностью остывший чай и начал собираться в отделение. Было уже девять часов утра, и на сборы ему оставалось двадцать минут. В очередной раз проклиная свою душевную особенность, приобретённую в детстве и доставлявшую ему немало неприятностей, он быстро прошёл на кухню. Пустив из крана воду, принялся спешно бриться, удаляя с лица двухдневную щетину. Греть на примусе для этого воду времени уже не осталось. Пришлось стоически терпеть мерзкие прикасания ледяной бритвы.
Особенностью Петра, причиняющей ему регулярные неприятности, была его склонность к глубокому забытью. Рассуждая над какими-то сложными вопросами или погружаясь в свои воспоминания, он буквально проваливался в какую-то тёмную бесконечную бездну и, продолжая лежать, сидеть или стоять с открытыми неподвижными глазами (пугая своим видом окружающих), ничего не видел перед собой, кроме чёрной, знакомой с детства бесконечности, наполненной историческими или вымышленными образами. В такие минуты разум Петра полностью отключался от реальности, погружаясь в глубокие пучины своего умственного мира, в котором жил параллельной, сокрытой от всех тайной жизнью.
Родители, несколько раз столкнувшись с остекленевшими глазами, заподозрили у сына душевную болезнь. Они показывали его врачам, но те выраженных болезненных отклонений не обнаружили, только поставили предварительный диагноз, что у мальчика сильно развито внутренне-направленное внимание, связанное с нестандартным воображением. Наука ещё не знает, болезнь это или признак некоей гениальности.
Пётр стеснялся такой своей особенности и старался при людях в особо глубокие рассуждения не влезать: на многие минуты его остекленевший, пугающий всех взгляд был гарантирован. Прослыть сумасшедшим он ничуть не хотел: таким тяжело ужиться в нетерпимом ко всему необычному обществе.
Тем более, ему не следовало говорить о периодическом явлении к нему в таких «провалах» затенённого Лика непонятного таинственного человека, следящего за ним из глубин космоса бессознательного. Пётр назвал этого человека Наблюдателем. Черт лица Наблюдателя никогда не было видно оно всегда находилось в непроглядной тени, тем не менее Пётр всегда чувствовал, когда тот улыбается или сердится. Этот странный Лик никогда ничего не говорил, всегда молчал, только рассматривал разум Петра словно из другого мира. Пётр ещё в детстве подметил, что когда он в жизни своей совершал плохие поступки и потом рассуждал о них, Наблюдатель всегда был недоволен и печален, а когда поступал достойно, по совести, тот в ответ потом улыбался. Странная личность, предельно таинственная. Пётр был уверен, что она никак не связана с его воображением, а время от времени посещает его разум откуда-то извне, существуя в каком-то загадочном потустороннем мире, с которым его разум невероятным образом связан. На протяжении всей своей жизни он привык судить о своих поступках по отношению к ним этого затенённого Лика. Он каждый раз хотел наяву делать так, чтобы потом по ночам Наблюдатель ему только улыбался. Вот так и выстраивалось их странное общение, от всех без исключения сокрытое.
Глава 2
Тщательно выбрившись и уложив в строгую причёску вымытые с мылом свои коротко подстриженные тёмно-русые волосы, явно после проведённого марафета посвежев, Пётр прошёл в прихожую и остановился перед высоким зеркалом. Умственным взором он пытался рассмотреть себя одновременно в мундире и в гражданской одежде, выбирая, в каком виде ему к Филиппову следует явиться.
С одной стороны, он мог пойти в гражданской одежде, что не возбранялось оперативной необходимостью: чтобы по пути, а тем более в здании отделения, ежедневно набитом задержанным криминальным элементом, ему не быть им идентифицированным. С другой стороны, ему не терпелось появиться среди надзирателей в своём мундире, сверкая там всем на зависть своими новенькими петлицами губернского секретаря. Этот высокий чин был среди надзирателей редкостью: всего несколько из них обладали таковым. Петру хотелось продемонстрировать сослуживцам свой новый высокий статус, в первую очередь затем, чтобы те впредь не смели называть его Петькой: уличным именем, которое с детства остро резало его дворянский слух.
В одну секунду решившись, поставив окончательную точку в своих рассуждениях, он быстро прошёл к шкафу с мундиром и решительно оделся в тёмно-зелёные брюки, белую рубашку, повязал на неё чёрный шёлковый галстук, поверх рубашки надел тёмно-зелёный жилет, а сверху свой сюртук с петлицами, крестом и медалью.
Сунув в самодельную оперативную кобуру револьвер, он застегнул ремень с ней на животе под сюртуком и сместил за спину. Накинув на себя форменное тёмно-зелёное полупальто с петлицами, он надел на голову фуражку, подхватил свой кожаный портфель, быстро открыл входную дверь и побежал по ступеням парадной лестницы, где внизу должен был сидеть с красными заспанными глазами швейцар.
Впервые увидев Петра в полицейском мундире, привыкший его наблюдать в дешёвой меховой шапке да в полупальто, часто рваном и грязном, пожилой швейцар обомлел и быстрым взмахом руки перекрестился.
Пётр Васильевич, куда вы в таком наряде собрались? поинтересовался он, внимательно его разглядывая.
Иду в отделение, ответил Пётр, сбавив возле него шаг. Если полицейские с участка будут спрашивать, меня дома нет.
А я не заметил, как вы ночью домой вернулись. На улице вас поджидал какой-то полицейский в карете, с лицом таким
Каким?
Да уголовным! Морда под фуражку едва помещается! Кулачищи как с мою голову! Пока он не показал своё удостоверение, я готовился вызывать городовых! Как с такой мордой в полицию набирают, уму непостижимо! При свете фонаря ещё ничего, а из тьмы от такого вида можно, извините, и по нужде сходить прямо в свои панталоны!
Правильно говорите Морда!
Пётр улыбнулся, махнул рукой и вышел на набережную. Швейцар своим острым языком подсказал ему удачную кличку для Елагина. Такая к нему в сыске точно приклеится. Если тот продолжит ему хамить и называть Петькой дворовым именем, он обязательно запустит её в массы.
Свернув за угол дома и направившись переулками в сторону Фонтанки, кратчайшим пешим маршрутом, он вскоре вышел на широкий Измайловский проспект и быстрым шагом двинулся к отделению. Время, потерянное на утренний марафет и выбор одежды, заставляло его избегать задержек, потому что Филиппов не очень любил, когда к нему по личному вызову задерживаются.
Прохожие, которыми утренний проспект был наполнен, рассматривали его с интересом. Петру приходилось смотреть на мостовую, чтобы на их удивлённые взгляды не отвлекаться. Высокий крепко сложенный безусый молодой полицейский чиновник (безусое лицо часто воспринималось обывателями веянием новой прогрессивной моды), в красивом, подтянутом по фигуре мундире, с дорогим портфелем в руке, безусловно являлся украшением достаточно серой, одинаковой в деталях уличной жизни. Девицы, заметив его, обычно заливались краской и, если были с подружками, начинали, прикрывая рты ладонями, живо перешёптываться, украдкой на него поглядывая. Не будем скрывать, что ему девичье внимание льстило, хотя он и не позволял себе в таких душевных чувствах утонуть.
Да и не до любопытства прохожих ему сейчас было дело. Мундир он надел не для того, чтобы пощеголять по улице, а заявить о своём новом высоком статусе в сыскном отделении, где многие надзиратели относились к нему, к его молодому возрасту с надменностью. Куда уж скрывать, дворянское воспитание с детства наполняло его особым отношением к своей персоне. Пренебрежительное отношение сослуживцев его раздражало и возмущало.
Главный вопрос этого утра для него был один: зачем его так спешно вызывает Филиппов? Почему начальник, прекрасно зная, что он последние трое суток полностью погружён в сложное расследование по убийству купца на Московском шоссе, бросает весь сыск на его розыск? Что могло случиться, чтобы Пётр, располагаясь в одном шаге от поимки особо опасного разбойника, арест которого добавит в статистический отчёт Филиппова важную галочку, вот так немедленно был отвлечён от кульминации проводимого расследования? Сейчас, в данный момент времени, в засаде сидит напарник Петра, которого уже вечером он должен сменить. Лишённый возможности хорошенько выспаться, как он вечером это сделает? Придёт сонным и рассеянным туда, где на расстоянии нескольких саженей должен появиться вооружённый двумя револьверами жестокий отчаянный бандит?
Филёрам Пётр с напарником его выслеживание не доверили. По оперативным предположениям, убийца купца был связан с масштабной петербуржской бандой, терроризирующей зажиточных горожан. Успех мог привести к поимке десятка особо опасных преступников, а любая неосторожная мелочь весь успех операции могла сорвать. Пётр с напарником последние три дня работали по этому делу круглосуточно. Филиппов знал все проводимые ими оперативные подробности, поэтому не стал бы отвлекать их от расследования понапрасну.
После успешного расследования Петром «Дела Нойда», безусловно непростого и начальствующего внимания заслуживающего, Филиппов решился провести в сыске негласный эксперимент. Он выделил четырёх наиболее результативных сыскных надзирателей в особую группу, подчинённую непосредственно его помощнику Кунцевичу, минуя голову чиновника по поручениям, которая отныне, бросив всё остальное, занималась бы исключительно убийствами. Эксперимент был продиктован веянием времени. Раскрываемость по убийствам была очень низкая. Главной причиной такого обстоятельства была перегруженность надзирателей делами и обязанностями. Заваленным по голову на своих участках хулиганствами и мелкими кражами, у них не оставалось времени на проведение серьёзных расследований, требующих полного сосредоточения внимания. Распоясавшиеся уголовники, очень чутко к таким ситуациям внимающие, продолжали в Петербурге наглеть, совершая разбои со всё большей дерзостью. Филиппов хотел поставить этому конец. Он понимал, что раскрытие самых резонансных убийств наведёт на бандитов испуг и погасит высокую волну совершаемых в городе бесчинств. После революционных беспорядков 1905-го года разбойники взяли за правило уже не гнушаться убийством полицейских, чиновников и армейских офицеров, что было категорически неприемлемо.