Новая группа, в которую был включён Пётр, делилась внутри себя на две оперативные пары. Первая пара, старшим в которой был назначен опытный сорокалетний надзиратель, должна была работать по центру города, а пара Петра, возглавлять которую был назначен он, занималась убийствами на городской периферии. В случае потребности обе пары могли объединиться в единую группу, чтобы таким усиленным кулаком сработать по особо сложному преступлению. Безусловно, курирующий группу Кунцевич в любой момент был готов придать им в помощь других сотрудников сыска, включая надзирателей летучего отряда.
Убийством купца на Московском шоссе пара Петра занималась уже две недели. В такой группе это было их первое расследование, поэтому они понимали, что от успеха их действий прямо сейчас зависит, увенчается успехом эксперимент Филиппова или покажет свою малую эффективность, расточительность (что было резонно, так как за эти две недели Пётр с напарником могли провести на своих участках немало другой, пусть обыденной, но тоже востребованной работы: задержать, к примеру, с десяток мелких воров или более продуктивно пресечь по участкам хулиганские поползновения).
Работать исключительно по убийствам, не обращая внимания на мелочные преступления, Петру с напарником нравилось. Это была тяжёлая работа, требующая больших умственных напряжений, но одновременно более спокойная, избавлявшая от непомерной суеты полицейских участков.
Погружённый в свои рассуждения, Пётр не заметил, как оказался на берегу Екатерининского канала21, в двух шагах от конечной цели своего пути. Снова забывшись в своих рассуждениях, отключившись на полчаса от окружающей действительности, он дошагал до здания сыска на автомате. Сейчас, если бы под угрозой немедленного увольнения от него потребовали бы перечислить, что он повстречал на своём пути, он бы ничего не вспомнил. Только швейцара да нескольких восхищённых девиц на улице, повстречавшихся ему в самом начале.
Жёлтое трёхэтажное здание конюшен, на верхнем этаже которого размещались казармы городовых, протянувшееся по противоположному берегу канала, сейчас закрывало от взора главное здание отделения: четырёхэтажное и такое же жёлтое с возвышающейся каланчой22. Высокий шпиль каланчи отсюда был виден. Поднимающийся над землёй на двадцать саженей, он просматривался даже с очень больших расстояний.
Перейдя по мосту через канал, Пётр прошёл в Львиный переулок, связывающий набережную с Офицерской улицей23. Слева между конюшней и зданием сыска располагался проход, через который можно было подойти к последнему со стороны внутреннего двора и дальше попасть внутрь через чёрное крыльцо. Но идти так в мундире было неосмотрительно: у крыльца вечно толпились криминальные люди, доставленные сюда участковыми городовыми. Светиться перед ними в таком виде было нежелательно.
Дойдя до угла четырёхэтажного здания, туда, где над головой высилась примечательная каланча, Пётр увидел на другой стороне Офицерской улицы странную семью, мёрзнущую на ветру, по улице гуляющему. Это были молодые отец с матерью и их двое ребятишек: шестилетний на вид мальчик и пятилетняя девочка.
Погода стояла холодной, сырой и ветреной, около нуля градусов, а они были одеты в жиденькие пальтишки, матерчатые шапчонки и валенки без галош. Одежда выглядела старой, местами драная и очень грязная. Отец был невысок ростом, примерно на голову ниже Петра, мать ещё ниже. Вся семья обладала инородной внешностью, принадлежала к северному народу: имела узкий разрез глаз и широкие скулы. На лице отца располагалась длинная жиденькая бородка, нещадно развевающаяся на холодном сыром ветру. Все четверо молча смотрели на Петра.
У него мелькнула мысль, что перед ним никто иной, как собственной персоной Нойд со своей семьёй, девять дней назад выпущенный из тюрьмы. Что он здесь делал, было непонятно. Может быть, ожидал каких-то документов из сыскного отделения. Подойти и переговорить с ним с этим загадочным человеком, о котором Пётр знал так много, и так мало достоверного, было очень интересно. Но сейчас, когда на часах без пяти минут десять, а в кабинете его ждёт сам Филиппов, задержаться здесь он не мог. Пройдя в стороне от этих людей, он краем глаза заметил, что те продолжают за ним внимательно наблюдать.
Мелькнувшая в душе неловкость от несопоставимого внешнего вида (сытого умытого человека в подтянутом начищенном мундире на фоне голодных чумазых избитых нуждой и несчастьем людей) быстро сменилась другим чувством более острым, угрожающим. Пётр вспомнил, что за ним пристально наблюдает не просто инородец, а грозный колдун, чьи гипнотические навыки наукой совершенно не изучены.
Почувствовав побежавшие по спине мурашки, он непроизвольно ускорил шаг, пытаясь поскорее скрыться от внимательных взглядов. Шагнув на ступеньку парадного крыльца сыскного отделения, он едва не вскрикнул от острой боли, пронзившей правое бедро беспощадной иглой: от волнения вновь зашевелилась рана приобретённый в бою безотказный детектор душевных переживаний. Успев опереться о ручку двери, едва не упав на крыльцо, он быстро в считанные мгновения перевёл дух, смирился с иглой в ноге и сжав зубы шагнул в парадное.
Поднявшись по широкой светлой лестнице на второй этаж, который на всю площадь занимало сыскное отделение, он остановился и осмотрелся по длинному коридору, тянущемуся налево и направо.
Здесь, как всегда, было шумно. Коридор был наполнен полицейскими и доставленным со всего города разношёрстным людом. Из-за дверей кабинетов слышался треск пишущих машин24. Прямо располагалась телефонная, слева дежурная часть, справочный стол, арестантская комната. Справа многочисленные кабинеты чиновников, включая кабинет Филиппова, агентская25, комната опроса и большой архив.
Пётр повернулся направо, но шагать ему не позволил окрик со стороны дежурной части:
Ваше благородие! Вас ждут люди!
Он обернулся и увидел подбегающего надзирателя без чина (на его чёрных петлицах не было никаких знаков).
Вас на улице ожидают люди, сказал тот, смущённо осмотрев его мундир. Пришли в семь утра, просили встречи конкретно с вами.
Пётр вспомнил о северной семье, мёрзнущей на ветру, и понял, что дежурный говорит о ней. Так Нойд пришёл сюда для того, чтобы ему о чём-то сказать. Очень интересно
Позовите их сюда, что они там мёрзнут! Сейчас я занят, а через два часа их приму.
Надзиратель, на вид которому было лет тридцать, отрицательно мотнул головой:
Звал, отказываются, категорически. Сказали, что будут ждать вас на улице.
Пётр подумал, что после трёх месяцев тюрьмы страх перед казёнными учреждениями у тех оправдан. На их месте он тоже бы не рискнул испытывать судьбу, пойти греться в сыскное отделение, наполненное полицейскими.
Кивнув головой, он, помня о времени, развернулся и быстро прошагал к кабинету Филиппова.
Всё-таки мундир он надел не зря. Нижним чинам, даже старше его возрастом, уже не претит обращаться к нему «Ваше благородие», как по уставу и положено. Время, когда в отделении он был просто Петькой, наконец необратимо проходит. Впредь мундир с петлицами губернского секретаря заставит обращаться к нему соблюдая его достоинство.
На площадке перед кабинетом Филиппова происходило столпотворение. Четыре чиновника для поручений стояли в стороне от десятка надзирателей. Соблюдая тишину, чтобы не наслать на себя гнев начальника, они разговаривали тихим шёпотом. Все без исключения встретили Петра удивлёнными взглядами. В мундире с такими высокими петлицами они увидели его впервые, поэтому восприняли его появление с впечатлением.
К нему шагнул невысокий коренастый человек с широким лицом и пристальным взглядом: командир летучего отряда чиновник для поручений Петровский тот самый, который был его начальником во время стажировки. Он один из немногих был посвящён в эксперимент с группой по убийствам. В случае оперативной необходимости Филиппов дозволял сыщикам группы напрямую обращаться к нему за помощью: немедленно выслать надзирателей летучего отряда к себе для подкрепления. Соответственно, Петровский лучше других понимал новый статус Петра и расположение к нему Филиппова.
Молодец, произнёс тот, пожимая руку Петра. Владимир Гаврилович тебя нахваливает. Видит в тебе большую перспективу. Не подведи его.
Пётр залился багровой краской раздражения. Услышать такие слова при всех показалось ему неуместным. Всё-таки он служил в первую очередь своим идеалам и устремлениям, а не Филиппову, при всём к нему уважении. А выставиться в очередной раз в глазах сыскной публики приспособленцем оказалось неприятно. Это звонко затронуло расположенные в его душе тонкие струнки чести. В приватном разговоре он услышал бы такие слова с удовольствием, но в присутствии людей, которые относились к нему как к выскочке, они прозвучали нехорошо.
Пётр, рассерженный, в ответ промолчал.
Дверь кабинета в этот момент приоткрылась, и на площадку протиснулся взволнованный Кунцевич.
Всё, господа, приёма не будет! громко сказал он, осматривая публику приподняв голову. Его высокоблагородие требует разойтись и до двенадцати ничем не беспокоить! Освободите коридор!
Увидев наконец Петра, ожидающего справа, помощник начальника сыска быстро осмотрел его мундир и жестом руки указал на приоткрытую дверь:
Пётр Васильевич, проходите, Его высокоблагородие вас ожидает.
Петровский слегка, по-отечески подтолкнул Петра, выводя его из секундного замешательства: на «вы» с ним Кунцевич ещё никогда не разговаривал.
Взволнованный, предчувствуя неладное, Пётр расстегнул пальто, смахнул его с себя и бросил на левую руку. Поправив на голове фуражку, он прошагал к двери, приоткрыл её шире и шагнул внутрь кабинета.
Дверь за его спиной тотчас закрылась рукой Кунцевича.
Кабинет начальника уголовного сыска был большим, просторным, с двумя высокими окнами напротив входа. Слева располагался огромный массивный богато украшенный стол длиной в полторы сажени. Он не пустовал: был заставлен рамками с фотографиями, дорогим писчим набором, всякими разложенными на нём бумагами. По его краям стояли две высокие дорогие вазы для украшения, не совсем здесь уместные. На стене за ним был закреплён телефон и висел большой календарь.
За столом в своём кресле восседал Филиппов, встречающий Петра грозным взглядом. Он терпеливо ждал, пока Пётр осмотрится и с ним поздоровается.
Справа в кресле у окна скромно сидел Кошко его бывший помощник, ныне назначенный в Москву. Тот медленно крутил в руках свой котелок и, разглядывая Петра, из-под своих усов улыбался.
Оба начальника петербуржского и московского сысков были одеты в чёрные двубортные гражданские сюртуки26.
Филиппов грозно откашлялся, напоминая об этикете.
Пётр опомнился и громко поздоровался:
Здравия желаю, Ваше высокоблагородие!
Повернувшись к Кошко, приветственно кивнул ему головой.
Кошко Пётр, естественно, хорошо знал. При нём он прослужил в сыске полтора года. Несмотря на то, что с Филипповым его нельзя было сравнивать (тот был фигурой слишком большой), он остался в памяти Петра при очень ярких воспоминаниях. После раскрытия в октябре 1906-го убийства купца на Выборгской набережной, «Дела Серебряного кольца», он относился к Петру очень хорошо, что бросалось в глаза примечательно, потому как в целом он был человеком тяжёлого нрава: через край строгим, беспощадным к проступкам, ошибкам, рассеянности. Сорокаоднолетний Кошко был импульсивный, неуравновешенный, часто срывался на крик и мог даже приложить кулаком. Когда он был в гневе, всё отделение замолкало в трепете, причём не только сотрудники сыска, но и все многочисленные посетители. Но у него была одна очень примечательная черта: если уж кто-то ему понравился, то он был готов за такого горы свернуть, пойдёт вплоть до царя ходатайствовать. В сыске был известен годовалый случай, когда за пьяное хулиганство с дракой надзиратель сперва получил от Кошко крепкий удар промеж глаз, лишивший его сознания, а потом тот лично ходил к градоначальнику просить этого надзирателя не увольнять с позором, а оставить в сыске на исправление. Этот надзиратель до сих пор в сыске служит, имеет раскрываемость и пить при этом больше не пробует.
Сорокачетырёхлетний Филиппов был полной противоположностью. Несмотря на строгое поведение, по характеру он был добрый, душевный, способный сопереживать и прощать. Он мог любого выслушать, даже самого рядового сотрудника. Для подчинённых лучшего начальника просто придумать нельзя. Он любил поковыряться в бумагах: в докладных записках, графиках, фотографиях, антропометрических и дактилоскопических картах чисто кабинетная душа. При этом имел высокую дисциплину выезда на места громких преступлений, чтобы возглавлять дознание на месте. За два года службы Пётр не встретил человека, который бы нелестно о нём отозвался. Что в сыске, что в городе он всех устраивал.
Вновь откашлявшись, привлекая к себе внимание, Филиппов медленно поднялся из кресла, поправил на себе сюртук и приблизился к Петру, всё это время стоящему у двери в ожидании.
Где был? строго спросил он у Петра, взглянув на Кошко, словно ожидая его поддержки в дисциплинарной выволочке. Тот продолжал неспешно крутить в руках котелок и улыбаться.
У Петра непроизвольно всплыла перед глазами картина из недавнего прошлого, когда Филиппов строго метелил провинившихся сотрудников, а Кошко из-за его спины наводил соответствующего ужаса. Раньше такая картина в этом кабинете происходила часто. Сейчас Кошко отчего-то безмятежно улыбался, отказываясь исполнять роль демона.
Пётр едва удержался от улыбки. Но Филиппов своим цепким взглядом непозволительное движение его губ всё же заметил. Он опять грозно откашлялся.
Почему я должен поднимать весь сыск на уши, чтобы найти одного сорванца? Почему никто не знает, где ты находишься?
Работаю по убийству на Московском шоссе начал было Пётр, но Филиппов его оправдания сразу пресёк:
Я не спрашиваю, по какому делу ты работаешь, я спрашиваю, где ты был и почему ни одна душа не знает, где тебя искать?
Мой напарник мог вам сообщить
Напарник? А мы и его найти не смогли. Он со вчерашнего полудня где-то шатается.
Филиппов вновь посмотрел на Кошко и обратился уже к нему:
Смотрите, Аркадий Францевич, что молодые сотрудники вытворяют! Только я им дал глоток свободы, так они враз распустились! Никого найти не можем! Так ведь их прибьют в подворотне, а мы узнаем об этом только из газет! Это не сыск, а какой-то цирк-шапито!
Филиппов вновь строго посмотрел на Петра.
Что по делу?
Продолжаем наблюдение за квартирой разбойника. Пока он около неё не появлялся.
Почему отказываетесь от помощи филёров?
Потому что брать разбойника сразу не планируем, хотим за ним понаблюдать. При этом учитываем, что может потребоваться немедленное оперативное вмешательство. Работаем сами, филёров считаем лишними. У нас остаётся вероятность, что через разбойника сможем выйти на банду
Почему без усов? перебил Петра Филиппов. Полицейский без усов имеет вид разгильдяя. Ты хочешь, чтобы надо мной смеялся весь город?