Ну, куда-нибудь в другой город
Тоже нельзя: приказчики догадаются, потому очень хорошо знают, что у меня по городам никаких дел нет. Да к тому же они и повестку от мирового видели, где явственно сказано: «По делу об оскорблении действием» О господи, господи! Сказать разве, что у меня начинается оспа и отправиться будто бы в больницу
А навещать придут?
Запретить. Объявить, что у меня самая злющая черная оспа. Или не сказать ли лучше, что у меня чума?..
Посылки со съедобным посылать начнут. Да и что за радость болезнь на себя накликать? Чума! Разве ты лошадь?
Что же делать-то? Что же делать-то? Степан Потапыч, решай! Ведь завтра садиться надо! воскликнул Оглотков и чуть не плакал.
Степан Потапыч щипал бороду, чесал затылок и соображал. Вдруг лицо его просияло.
Нашел! проговорил он, ударяя себя рукой по лбу. Нынче у нас Великий пост прекрасно! Ты не говел еще?
Нет. На Страстной неделе хотел
А коли не говел, так скажи всем, что едешь говеть в Новгород, в монастырь, и тогда преспокойно садись в часть.
Вот так голова с мозгами! Друг, ты меня воскресил из мертвых! воскликнул Оглотков и бросился на шею Степану Потапычу.
* * *
В тот же день вечером Логин Савельич Оглотков сидел в кругу своего семейства за чайным столом. Он был в халате, в туфлях, по-прежнему мрачен и тяжело вздыхал. Жена заваривала чай.
Будешь перед чаем водку-то пить? спросила она.
С сегодняшнего дня ни водки, ни рыбы, ни даже и елея не вкушаю, отвечал он. Баста! Пора и о душе подумать. С завтрого по всей строгости говеть начинаю
С завтра? удивилась жена. Так что ж, тогда уж и нам говеть по крайности все вкупе, за один скрип Только я не знаю, как мы с Варенькиным платьем успеем, потому новое шить надо?..
Это уж как хотите, это уж ваше дело, говорил Логин Савельич. Сходите завтра в лавку и выберите там, а приказчики отрежут. С завтрашнего дня я ни до чего житейского не касаюсь и еду в Новгород, в монастырь. Там и отговею
Как в Новгород? А мы-то как же?
Вы здесь сподобитесь.
Ну вот! Что на тебя за монастыри! с неудовольствием сказала жена. Будто не все равно, где не говеть, да говеть. Да и что за радость духовников своих менять? Духовников менять все одно, что по разным верам толкаться
Логин Савельич пристально посмотрел на нее и дрожащим голосом заговорил:
Аграфена Гавриловна, ты ли это говоришь? От тебя ли это я слышу? Ты всегда была женщина богобоязненная и вдруг теперь кощунствуешь. Знаешь ли, что через эти самые слова ты сбираешь горящие уголья на свою голову? Разве можно так о святых обителях относиться?
Да я что же?.. Я ничего начала было жена, но муж перебил ее и продолжал:
Нет, постой, погоди. В монастыре ли говеть или в мире? Здесь соблазн, от слова лихого не убережешься, а там там другое дело там благодать! Там схимонах за каждый грех тебя отдельно отчитывает по требнику Видишь перед собой постный и согбенный лик и умиляешься, возносишься горе О господи, господи! Муж за собой чувствует тяжкий грех, хочет замолить его, покаяться, так и тут ему жена помехой!.. Правда есть сказано: неженивые да не женитеся.
Логин Савельич, да когда же я?.. слезливо воскликнула жена.
Бог с тобой, Аграфена Гавриловна, бог с тобой! Муж тяжкий грех на душе чувствует, хочет покаяться, а она на-поди! Да разве можно здесь тяжкий грех замолить? Я тебя спрашиваю: можно? К примеру, хочешь просвирку за свое здравие съесть, так тут перемешают ее, и ешь ты за чье-нибудь чужое спасенье, а не за свое А там, по крайности, на нижней корке на просвире прописано и твое имя, и твоих чадов и домочадцев Там до небес сердцем-то возносишься, горячей пищи не вкушаешь, плоть свою умерщвляешь, а здесь у тебя трактир под рукой Господи боже мой! и это жена, жена богобоязненная! закончил Логин Савельич и умолк.
Аграфена Гавриловна окончательно расчувствовалась от слов своего мужа и даже прослезилась. Видя все это, маленький сынишка Оглоткова фыркнул и уткнулся носом в рукав своей рубахи.
Вон, постреленок! Ты чего смеешься? ни с того ни с сего крикнул на него Логин Савельич, но тотчас же спохватился и в прежнем тоне продолжал: Ты там, как хочешь, думай, а я должен замолить свой тяжкий грех и потому поеду в Новгород. Мне уж и так в нощи видение было
Да поезжай, голубчик, Логин Савельич! Поезжай! Кто же тебя удерживает? всхлипывала жена.
Явился старец, сединами убеленный, и изрек: «Логин, возьми одр твой»
Не рассказывай, голубчик, не терзай моего сердца упрашивала его жена, но муж продолжал:
Наутро я и свечи ставил, и молебен служил, но тяжкий грех все-таки гнетет.
С Богом, голубчик, с Богом! Варенька вот пелену вышивать кончила, так и ее свези. Пусть в обители хранится Хорошая гарусная пелена бормотала Аграфена Гавриловна и набожно крестилась.
Через десять минут семейство успокоилось и мирно пило чай. Аграфена Гавриловна лизала с ложечки мед и припоминала знакомых, кого помянуть за здравие, кого за упокой.
Я полагаю, все это можно оставить и втуне говорил Логин Савельич. Потому где мне обо всех упомнить? Мне впору только о своем грехе думать потому там ведь не так, как здесь. Там утреннее бдение, часы, литургия, вечернее бдение, всенощное, да еще правила разные Ну-ка, учти!..
Все-таки Федора-то Леонтьича с семейством следовало бы помянуть Отец ведь крестный Ванечкин
Ну его к богу! Шестой месяц семьдесят рублей должен и не отдает, а на три дня брал.
А сестру Софью Савельевну?
Эту бы и можно, да женщина-то она неосновательная! Неделю с ней в мире, а неделю в ссоре, так что за радость?..
Спустя четверть часа семейство Оглотковых перебралось из столовой в спальную. На столе лежала пелена и бисерный колпачок под паникадило. Аграфена Гавриловна сбирала мужа в дорогу и доставала из комода белье.
К причастному-то дню я положу тебе сорочку с вышитой грудью говорила она.
Зачем? Ничего лишнего не надо! крикнул Логин Савельич. Коли человек кается, так должен быть в смирении, а не о наряде думать. Положи пару белья, полотенце, платки, а новый сюртук я на себя надену.
Пирожков с грибками не испечь ли, пока кухарка-то спать не легла?
Говорят тебе, что не токмо что масла, а и горячей пищи вкушать не буду!
Часу в двенадцатом Оглотков тяжело вздохнул и отправился в молодцовую. Молодцы повскакали с мест и начали запахивать халаты.
Завтра я в лавку не приду, сказал он им. Я еду на неделю в новгородский монастырь и там говеть буду. Кузьма Федоров над вами старший остается. Слушаться его, не пьянствовать, со двора не ходить и по трактирам не шляться Поняли?
Поняли-с отвечали молодцы.
А теперь простите меня, Христа ради, в чем согрешил перед вами или обидел вас
Логин Савельич поклонился до земли.
И нас простите заговорили молодцы и также поклонились.
Спустя еще полчаса Логин Савельич хотел уже ложиться спать, как вдруг за дверями спальной послышался чей-то кашель.
Кто там? Войди! крикнул он.
Это я-с отвечал старший приказчик Кузьма Федоров и вошел в спальную. Я к вам, Логин Савельич, можно сказать, с почтительною просьбою. У меня вот тут письмо к дяденьке и пять рублев, так как они, значит, в Новгороде проживают по своей старости, так ежели вам не в труд Сделайте милость свезите
Оглоткова даже в жар кинуло.
Да что я вам, почтальон достался или рассыльный? крикнул он во все горло.
Приказчик юркнул за дверь.
Ну, чего ты сердишься? Ложись спать и спи спокойно! утешала его жена. Завтра пораньше встать да послать за каретой Мы тебя на железную-то дорогу всем семейством проводим
Господи! Только этого недоставало! всплеснул руками Оглотков. Да что я, на три года в Китай еду, что ли? Карету! Да что у нас, деньги-то бешеные? Это наказание!
Молчу, молчу, не сердись только!
Да нельзя не сердиться, матушка! Ты ведь сама знаешь, что дальние проводы лишние слезы, а между тем провожать хочешь. Что же это и за говение для меня будет, коли ежели без лишений? Ведь я толком тебе говорил, что у меня тяжкий грех на душе и его как следует замолить надо.
Замаливай, Господь с тобой! Я за твое здоровие калачиков по тюрьмам разнесу Пусть молятся за тебя заключенные-то
Жена не посмела его больше тревожить, укрылась халатом и умолкла.
* * *
Прошло уже несколько дней, как купец Оглотков сидел в части. Однажды поутру он вышел из арестантской комнаты и шел по коридору в сопровождении солдата, как вдруг сзади себя услышал следующий женский голос:
Служивый, погоди маленько! Дай заключенному калачика подать!
Оглотков обернулся и остолбенел. Перед ним стояла жена и держала в руках калач. Сзади нее виднелся старший приказчик Кузьма Федоров с корзинкою, наполненною пирогами и сайками.
Вы зачем здесь? крикнул Оглотков после некоторого молчания и ринулся на них с кулаками.
Приказчик в недоумении попятился, а Аграфена Гавриловна уронила из рук калач и, как сноп, опустилась на близстоящую скамейку.
Пожалуйте, господин купец, здесь драться не приказано. Идите, куда вам следовает, проговорил солдат и схватил Оглоткова за рукав.
Говельщик
С натуры
Великий пост. Первый час дня. В трактир входит пожилой купец и садится за стол около буфета.
Давненько у нас бывать не изволили, Родивон Захарыч приветствует его из-за стойки буфетчик.
По нынешним дням нашему брату и совсем бы по трактирам-то баловать не следовало, отвечал купец. Собери-ка чайку поскромнее.
Уж не говеть ли задумали?
Говею. Грешим, грешим, так тоже надо и о душе подумать.
Это точно-с.
Купец вздыхает. Служитель подает чай.
Это что же такое? спрашивает купец, указывая на блюдечко с сахаром.
Сахар-с отвечает служитель и пятится.
То-то сахар! Ты меня за кого считаешь? За татарина, что ли? Убери блюдечко и принеси медку или изюмцу
А ведь это, Родивон Захарыч, я полагаю, одна прокламация только, что вот, говорят, будто этот самый сахар бычачьей кровью очищается. Потому учтите, сколько бы этой крови потребовалось, замечает буфетчик.
Прокламация там или не прокламация, а только коли мы истинные христиане, так себя оберегать должны, отвечает купец и начинает пить чай.
Молчание. В комнату входит тощий купец.
Родивону Захарычу почтение! выкрикивает он тонкой фистулой, подает руку и садится против толстого купца. Чайком балуешься?
Да Говею я, был у обедни в Казанской, а вот теперь и зашел. «Да исправится молитва моя» пели То есть, господи, кажется, целый день стоял бы да слушал! Просто на небеса возносишься
А я так летом говел. Признаться сказать, тогда, перед Успенским постом, сделал с кредиторами сделку по двугривенному за рубль, захватил жену и отправился на Коневец. Монашки там маленькие. Прелесть! Даже в слезы введут. В те поры мы не токмо что масла, а даже горячей пищи не вкушали Да, хорошо, коли кто сподобится! со вздохом заканчивает тощий купец, умолкает, барабанит по столу пальцами и спрашивает: А что, не толкнуть ли нам по рюмочке?
Толстый купец плюет.
Никанор Семеныч, да ты в уме? спрашивает он. Человек говеет, а он водку!.. Пей сам, коли хочешь.
Я-то выпью
Тощий купец подходит к буфету, пьет и, возвратясь на свое место, говорит:
Водка То есть, ежели сообразить: что в ней скоромного? Гонится она из нашего русского хлеба, монашествующим дозволяется Пустяки! Чай-то, пожалуй, хуже, потому из китайской земли идет, а китаец его всякой скоромью опрыскивать может Дай-ка графинчик! обращается он к буфетчику.
На столе появляется графинчик. Толстый купец вертит его в разные стороны, рассматривает грань и, наконец, вынимает из него пробку.
Что, или выпить хочешь?
Нет, что ты! Дивлюсь я, как это нынче пробки эти самые гранят! Чудо! А что, кстати, почем нынче судачина мороженая?
В воскресенье я по тринадцати покупал.
Так. О господи, господи! вздыхает толстый купец, лижет мед, пьет чай с блюдечка и через несколько времени говорит: А ведь и водка, коли ежели по немощи, болящему, значит, так она во всякое время разрешается, потому лекарствие.
Всякое былие на потребу, всякое былие Бог сотворил, отвечает тощий, глотает вторую рюмку и тыкает вилкой в груздь.
Молчание. Толстый купец вздыхает и потирает живот.
С утра вот сегодня нутро пучит, говорит он. Даве в церкви так и режет, пришел в трактир поотлегло, а теперь вот опять
Простуда Сходи в баню да водкой с солью да внутрь стаканчик с перечком Бог простит.
То-то, думаю Баней-то мы, признаться, вчера очистились, а вот внутрь разве?.. На духу покаюсь. Ах! Как сегодня отец Петр возглашал: «Господи Владыко живота моего» Умиление!.. Пришли-ка графинчик с бальзамчиком!
А на закуску семушки?.. откликается буфетчик.
Чудак! Человек говеет, а он рыбой потчует! Пришли сухариков
На столе стоит графинчик с «бальзамчиком».
Толстый купец выпил и говорит:
Рюмки-то малы. С одной не разогреть.
А ты садани вторую Даже и в монастырском уставе говорится: стаканчик. Мне монах с Афонской горы сказывал ей-богу!
Зачем стаканчик, мы лучше рюмками наверстаем Закусить вот разве? Андроныч, обращается толстый купец к буфетчику, закажи-ка два пирожка с грибами да отмахни на двоих капустки кисленькой! И масла-то, по-настоящему, вкушать не следовало бы со вздохом заканчивает он.
С благополучным говением! Желаю сподобиться до конца! возглашает тощий купец и протягивает рюмку.
О господи, что-то нам на том свете будет!.. чокается толстый.
Через час купцы с раскрасневшимися лицами сидят уже в отдельной комнате. На столе стоят тарелки с объедками пирогов, осетрины и четыре опорожненных графинчика. На полу валяются рачьи головы.
С утра обозлили, а то нешто бы я стал пить? говорит толстый купец. В эдакие дни и то обозлили. Приказчик в деревню едет деньги подай, жена платье к причастью дочке шляпку Тьфу ты! Даже выругался! Смирение нужно, а тут ругаешься.
В мире жить мирское творить! утешает его тощий. Что жмешься? Или все еще пучит? спрашивает он.
Пучит не пучит, а словно вот что вертит тут
Сем-ка мы сейчас бутылочку лафитцу потребуем. Красное вино хорошо; оно сейчас свяжет.
А и то дело! Вали!
Бутылка лафиту опорожнена. Толстый купец встает с места и слегка заплетающимся языком говорит:
Пора! Сначала в лавку зайду, а там и к вечерне
Полно, посиди! удерживает тощий. Для чего в лавку идти? Услышат приказчики, что от тебя водкой пахнет, и сейчас осудят. И себе нехорошо, и их в соблазн введешь. Садись! А мы лучше вторую сулеечку выпьем. Красное вино вино церковное. Его сколько хочешь пей греха нет!
Ах ты, дьявол, искуситель! восклицает толстый и, покачнувшись, плюхается на стул.
Часы показывают пять. Тощий купец сбирается уходить; толстый, в свою очередь, удерживает его.
Нельзя, отвечает тощий. В Екатерингоф на лесной двор ехать надо. У меня и конь у подъезда. Нужно к завтрему триста штук тесу да шестьдесят двухдюймовых досок.
Успеешь! Досидим до всенощного бдения. Отсюда я прямо ко всенощной, потому сказано: «Иже и в шестой час»
Нельзя. Гуляй, девушка, гуляй, а дела не забывай! Молодец! Сколько с нас?
Верно! Коли так, возьми и меня с собой! По крайности, я хоть проветрюсь маленько.
Аминь! Едем!
Через час купцы едут по Фонтанке по направлению к Екатерингофу. На воздухе их уже значительно развезло.
Мишка! Дуй белку в хвост и в гриву! кричит кучеру тощий купец.
Боже, очисти мя грешного! вздыхает толстый.
Что? Аль опять нутро подводит?
Щемит!
Мишка! Держи налево около винной аптеки!
Семь часов. Стемнело. Купцы выходят из погребка, покачиваясь.
Не токмо что ко всенощной, а теперь и к запору лавки опоздал, говорит толстый купец, садясь в сани. А все ты со своим соблазном
Мишка! К Евдокиму Ильичу на лесной двор! командует тощий купец.
Да уж теперь заперто, Никанор Семеныч!
Коли так, жарь к вокзалу!
Через десять минут купцы входят в вокзал.
Ах ты, господи! вздыхает толстый купец. И не думал, и не гадал, что на эдакое торжище попаду! Тут и тридцатью поклонами не отмолишь. Ну, Никанор Семеныч, ты там как хочешь, а в зало, где это самое пение происходит, я ни за что не пойду.