Был маленький. Накрапывал. А в садовом деле это помеха. Боятся. К тому же и холодновато. А если бы чуточку было потеплее полный сбор.
Театральным рецензентам и лицам газетного мира Артаев сообщал:
Денег не жалеем для публики. Для лунной ночи особый электрический аппарат поставил-с Четыреста рублей-с Вот увидите во втором акте. Прямо из Парижа Лунную ночь изображает, а можно и пожар Упомяните, если будете писать. Чертищеву в «Сан-Суси» такой аппарат и во сне не снился, прибавлял он, переминался с ноги на ногу, выбирал особенно нужного человека и шептал ему на ухо: А после спектакля прошу в ресторан закусить, хлеба-соли откушать. А нас прошу не обижать.
Следовало рукопожатие.
Иным, в расположении которых к нему Артаев был уверен, он сообщал:
Свистать нам будут-с. А чем артист виноват, что у нас промеж себя конкуренция!
Кто свистать будет? Кому? удивлялся слушающий.
Соседи-с Артистам Да какие это соседи! Не соседи, а злоумышленники. Даже хуже-с Сами в трубу вылетят и других выпустят. Мы на свои деньги все завели. А там нахватали в долг, где только можно было взять. Завтра, я думаю, первый-то сбор жиды из кассы весь заберут.
Это вы про театр «Сан-Суси»?
А то про кого же? Разбойники Так вы наших-то сегодня поддержите, если что-нибудь выйдет.
Всенепременно, всенепременно.
Но вот заиграл оркестр, а затем поднялся занавес. На сцене разговаривали молодой лакей в сером фраке, с половой щеткой, и нарядная горничная, с перовкой. Лагорский смотрел на сцену и говорил Малковой:
Обстановка-то не ахти какая. А рассказывали, что мебель от знаменитого мебельщика взята. Да и павильончик-то подгулял. В афише стоит: новые декорации А разве это новая декорация!
Да ведь врать-то не колесы мазать, отвечала Малкова пословицей.
По проходу между кресел пробиралась Настина и села рядом с Лагорским.
Выход жены вашей пришла посмотреть сказала она ему. Сама я в конце второго акта, так еще успею одеться. Слышали, говорят, ваши нам шикать будут? Ваша жена так боится.
Она покосилась на Малкову и смерила ее взором, не поклонившись ей, хотя знала ее.
Лагорский промолчал. Настина тронула его за рукав и начала снова:
Очень рада, Лагорский, что опять вас вижу. Поищите, душечка, мне комнату, вы здесь живете, и для вас это пустяки. А я ведь за тридевять земель, в гостинице. Каково это ездить каждый день оттуда и туда! Меня уж извозчики вконец разграбили. Поищете?
Хорошо. Найдется, так скажем, отвечал Лагорский.
Только чтоб со столом. А то ужасно неприятно по ресторанам и кухмистерским. Могу я надеяться? Ведь когда-то мы с вами душа в душу У меня и кофейник мельхиоровый жив, который вы мне подарили.
Теперь Малкова стала злобно коситься на Настину и шепнула Лагорскому:
Попросите, чтоб нам дали слушать пьесу.
Лагорский был как на иголках, а Настина продолжала:
Да хорошо бы поближе к вам мне поселиться. Ведь, надеюсь, будете заходить ко мне? Столько не видались!
Но тут на сцене показалась Копровская, Лагорский весь превратился в зрение. В задних рядах кто-то зааплодировал ее выходу, но не успела она поклониться, как справа и слева зашикали.
Медвежья услуга эти хлопки при выходе Прямо медвежья услуга! бормотал Лагорский.
Чего ты волнуешься-то! шепнула ему Малкова. Говоришь, что вконец разошелся с ней, а сам волнуешься. Да и ничего не произошло. Просто не хотят, чтобы принимали при выходе. Ведь принимают при выходе только любимиц, знаменитостей.
Да я об этом только и говорю, Веруша.
Копровская не смутилась и стала входить в роль.
Малкова шептала:
В первый раз вижу на сцене твою жену. Зачем это она слова-то так отчеканивает?
Московская школа. Она видела хорошие образцы Федотовой и других. Это московская манера, отвечал Лагорский.
Ну какая московская! Прибивает каждое слово гвоздем. Скорей же пошехонская.
Акт кончался. Ушел со сцены любовник после очень веселой эффектной сцены и ушел, как говорится, без хлопка.
Какая публика-то здесь сухая! заметила Настина. У нас в Екатеринославе за эту сцену раз пять вызывали. А и актерчик-то был горе.
Но вот и заключительная сцена Копровской. Копровская начала притворно смеяться, и смех этот переходил в истерику. Она закрыла лицо руками, поникла головой на стол и принялась рыдать. Занавес медленно опускался.
Надо поддержать товарища, сказал Лагорский, поднимаясь с кресла и зааплодировал. Вера Константиновна, поддержите.
Аплодисменты раздались в задних рядах, где-то в ложе, аплодировали в балконе, но в то же время раздавалось и змеиное шипенье отовсюду. Настина аплодировала, но Малкова сидела без движений. Аплодисменты были жидки, но все-таки подняли занавес, и Копровская вышла на сцену и раскланивалась публике, с улыбкой прижимая руку к сердцу. Аплодисменты усилились, кто-то во все горло крикнул: «Браво, Копровская!» но и шиканье не унималось, и кто-то слегка свистнул.
Злостная подсадка Покупные бандиты бормотал Лагорский, выходя за Малковой из кресел.
Та отвечала ему:
Конечно, шикать не за что. Играла она так себе Но актриса она не ахтительная. И зачем она рот кривит? Это уж называется «с изъянцем».
А сзади шла Настина и говорила Лагорскому:
Лагорский Будьте паинькой Поищите мне завтра утром комнату. А я зайду к вам на репетицию узнать, нашли ли вы. Ну, я пойду в уборную одеваться.
Малкова обернулась к нему и почти громко сказала:
Да отбрей ты ее хорошенько! Ну, что она к тебе пристает, словно к мальчишке! Вертячка Надела шляпку в три этажа да и думает, что она актриса. Ты, должно быть, с ней путался где-нибудь, что она к тебе с таким нахальством?
Брось, Веруша, свои ревности. Ведь ты не светская дама, а актриса и актерскую жизнь знаешь. Не нахальство тут, а товарищество. Но, само собой, я на побегушки к ней не пойду и комнату ей искать не стану.
Они выходили из театра. Их нагнал актер Колотухин.
Вот она война-то Алой и Белой роз. Первая перестрелка уж началась, говорил он.
Глава XIII
Ну, теперь я твою жену видела и могу отправиться домой, говорила Малкова Лагорскому. Пьесу я знаю, так чего же мне еще? А завтра у нас спектакль. Пойдем ко мне, Василий, чай пить.
Да что ты, Веруша! У жены в третьем акте самая лучшая горячая сцена. Надо принять меры против этого шиканья, произнес Лагорский как бы с испугом. Я должен побывать в буфете, прислушаться, что про жену говорит пресса. Прислушаться и сообщить жене. Она просила.
Неисправим, хоть брось! махнула рукой Малкова. Слушай, Лагорский: я буду не на шутку сердиться, если ты так будешь говорить о Копровской. Помилуй, у тебя после трех слов четвертое слово жена. Это даже оскорбительно для меня. Вдумайся, каково мне это слушать! Ведь у меня с тобой не мимолетная связь, не женский каприз. Я серьезно смотрю на то, что принадлежу тебе. А ты только: жена и ничего больше.
Лагорский понизил тон.
Я понимаю, Веруша, но что же делать, если она просила позаботиться о ней по-товарищески. Кроме меня у ней здесь нет знакомых мужчин. Я по-товарищески только. Нельзя же ее бросить на произвол судьбы. Мы разошлись, но не ссоримся, во вражде не находимся.
Вечно одна и та же песня, сказала Малкова. Не понимаю я таких отношений. Около десяти лет я на сцене, видала виды, но не понимаю. Ну, если ты теперь идешь в буфет, то возьми меня с собой, угости чаем и раками. Ужасно люблю раков «А денег у меня два франка и несколько сантимов», процитировала она слова Любима Торцова из «Бедность не порок» Островского. Лагорский при этих словах весь съежился.
Милая Веруша, готов бы я это сделать, я весь твой, заговорил он, но сейчас я, прежде всего, должен сбегать на сцену А в буфет потом Я обещал! По-товарищески обещал.
Опять жена! Но ведь это уже превышает всякие границы! Это, это
Малкова сердито вырвала свою руку из-под руки Лагорского.
Нельзя же, Веруша, если я дал слово. Завтра я весь твой, завтра я всем своим существом к твоим услугам, но не сегодня. Завтра я и за паспортом твоим к мужу поеду.
Провались ты совсем! Ничего мне не надо! Ничего!
Если ты, Веруша, подождешь меня, пока я сбегаю на сцену Подожди Я вернусь Вернусь, и во втором антракте и чай, и раки
Довольно! Достаточно я натерпелась! Я ухожу домой, и знай, что между нами все кончено! гневно проговорила Малкова, приложила носовой платок к глазам и свернула в уединенную аллею.
Лагорский шел за ней. Его всего передергивало. Он видел, что она плачет.
Веруша, успокойся. Ну, зачем делать скандал? Удивляюсь, как ты не можешь понять сценические товарищеские отношения Десять лет актрисой, как сейчас сама сказала, и не понимаешь этих простых отношений.
Она обернулась к нему вся в слезах и с негодованием крикнула:
Прошу оставить меня в покое! Прочь! Или я тебя я тебя ударю.
Лагорский остановился.
«Закусила удила, подумал он, тяжело вздохнув, теперь с ней ничего не поделаешь, пока не остынет. Я помню знаю по Казани Бывало там всякое»
Малкова сделала несколько шагов, опять обернулась и с дрожанием в голосе произнесла:
И уж прошу больше ко мне ни ногой! Терпение мое лопнуло!
Он стоял, смотрел ей вслед, покачивал головой и, когда она скрылась, тихо пошел на сцену.
В уборной он встретил жену. Она полулежала на убогом диванчике. Горничная стояла перед ней с рюмкой, наполненной валерьяновыми каплями. Тут же был и Артаев.
Но ведь ничего особенного не случилось, утешал ее Артаев. Мы ожидали большего. Наши все-таки заглушили их безобразия, и вас вызвали с треском.
Какой же это треск! Что вы! отвечала Копровская. С треском!
Сильнее в первом акте невозможно. Вот в третьем Вы подождите третьего Хлебнет публика в буфете, явятся чувства, и тогда будет совсем другой интерес.
Но я вся дрожу Я боюсь Я могу предполагать, что во втором акте еще хуже будет.
Успокойтесь, барынька, успокойтесь. Мы поддержим А сейчас я вам для успокоения стаканчик пуншгласе с рюмочкой мараскину пришлю! Выйдет легкое асаже, и все прекрасно будет, проговорил Артаев, выходя из уборной.
Копровская увидала Лагорского.
А, это вы? Пожалуйте, пожалуйте сюда! заговорила она раздраженно. Отлично же вы все устроили, о чем я вас просила.
Сделал все, что мог, Наденочек, отвечал Лагорский. Что же я могу сделать больше? Наши обещали, и некоторые перед спектаклем разбежались. Да билетов на места к тому же у меня не было.
Не мели вздор! Ты сидел рядом с Малковой! закричала на него Копровская. Настина мне все рассказала. Ты сидел, впившись в нее глазами, и млел, так до того ли тебе, чтоб настоящим манером позаботиться о жене! И все-то ты врешь! Ты изолгался, как последний мальчишка! Просил кресло для Колотухина, а сам отдал его Малковой. Лгунишка
Малковой я потому отдал, что у Колотухина уж оказалось свое кресло. Колотухин сидел сзади нас и аплодировал тебе, и Малкова аплодировала.
Врешь! Не ври! Настина сказала, что Малкова мне шикала.
Врет твоя Настина. Нагло врет.
Не моя она, а твоя! Ты с ней жил. Она даже твоя креатура. Ты и актрису-то из нее сделал. Я все знаю, мне все известно! Нет, Лагорский, так жить нельзя! Так жить невыносимо! Я не могу, не могу, не могу!
Копровская закрыла глаза платком.
Наденочек, успокойся Тебе вредно. Так волноваться тебе нельзя уговаривал ее Лагорский. Ведь тебе впереди еще два акта. А в первом акте, право, ничего дурного не вышло. Ты прекрасно играла, была даже в ударе, была к лицу одета. Тебя вызвали, проводили отлично. Что два-три осла шикать-то начали, так что за беда! Это покупные шикальщики, а не публика. Фигнер певец какой любимец публики, а и ему сколько раз шикали. А он и в ус себе не дует. Чихать хочет. Прямо чихать. А из публики тебе аплодировали. Здесь сухая публика, здесь райка нет, но и она аплодировала. Даже очень аплодировала. Я видел даже, что тебе один генерал в первом ряду хлопал, сильно хлопал, соврал он. И наконец, это ведь первый акт был, который всегда без особенных хлопков проходит, а результатов надо ждать в третьем акте.
Копровская несколько успокоилась. Она поднялась с дивана, села перед зеркалом и стала с помощью горничной прикалывать себе шляпку на голову.
Ну что же, был ты в буфете? Прислушивался к разговору публики? Видел кого-нибудь из рецензентов? Что про меня говорят? спросила она Лагорского.
Хвалят, хвалят Неодобрительных отзывов я не слышал, врал Лагорский. Конечно, я забежал туда на минутку, но ничего худого я не слыхал.
Зачем же ты там не остался дольше!
Ах, Надюша! Да ведь сама же ты велела поскорей сюда прийти.
Я велела прийти с результатами. Кого же ты из рецензентов видел? Из каких газет? допытывалась Копровская.
Да, право, я не знаю. Ведь я еще не успел ни с кем ознакомиться. Потом узнаю и сообщу тебе! Черный такой в очках Он хвалил и называл тебя актрисой московского пошиба, продолжал врать Лагорский.
Лицо Копровской просияло улыбкой.
Московского пошиба повторила она выражение Лагорского и сказала ему: Ну, иди теперь в сад, в буфет и везде прислушивайся Да постарайся познакомиться с рецензентами-то А потом мне расскажешь.
Как камень свалился с плеч Лагорского, когда он вышел из уборной жены. Он ожидал бо́льших упреков.
Проходя по сцене, он натолкнулся на Настину. Она была уже одета для роли.
Лагорский! Я надеюсь, что вы мне найдете завтра комнату, сказала она. Поищите. Вы должны это сделать. Во имя наших отношений должны. А то поссоримся.
Глава XIV
Спектакль в театре сада «Карфаген» кончился без особенного скандала. Ожидаемое какое-то полное ошикание всей труппы относилось только к области разговоров и сплетен. Во втором акте также кто-то шикнул Копровской, шикнул и любовнику, но аплодисменты своей клаки сделали дело, и их вызвали. Не было восторженных аплодисментов среди публики, да их не за что было и расточать. Впрочем, Копровская была вызвана и в третьем акте, а понравившийся комик так даже и два раза был вызван. Гора родила мышь, если только это была гора. Впрочем, полиция рассказывала, что она вывела из театра какого-то пьяного, пробовавшего свистать. Лагорский антракт между вторым и третьим актом пробыл в буфете, выпил со знакомыми актерами несколько рюмок коньяку, с рецензентами же не успел познакомиться, так как никто из его знакомых их не знал и не мог ему их указать. Он прислушивался к разговору публики об игре артистов, но ничего не слыхал, кроме порицания неудачного освещения на сцене декораций сада лунным светом, которое все время мигало. Явившись в уборную жены, он, однако, рассказывал, что и публика ее хвалит, и театральные рецензенты относились об ней одобрительно. Ободрившаяся Копровская уже улыбалась и спрашивала его:
Из какой же газеты всего больше хвалили?
Лагорский замялся и отвечал:
Да, право, я не знаю. Такой черненький, тощий, в очках. Неловко было спрашивать. А только он одобрительно разбирал твою игру.
Черненький в золотых очках был здесь в уборной. Его мне представляли. Это из газеты «Факел».
Нет, он не в золотых очках, отрицательно покачал головой Лагорский.
Ну, все равно. Я их всех увижу сегодня за ужином и постараюсь познакомиться. Артаев пристает, чтобы я осталась ужинать. Нельзя отказать.
Да он даже не в очках, а в пенсне, заговорил Лагорский, опасаясь, что она начнет его проверять при встрече с рецензентами, и стал путать приметы их. В черепаховом пенсне.
А говоришь «в очках». Брюнет или блондин?
Темноволосый. В светлом пальто.
Какое же место в моей игре ему особенно понравилось? допытывалась Копровская.
Сцена на скамейке, в саду со стариком.
Переодеваясь после исполнения пьесы и смазывая с себя грим, Копровская спросила мужа: