Миссис Сэвилл поправила маску.
Это пошло бы в счет его долга, но в музее отказались покупать идола, а старьевщик предложил за него жалкие пенни.
Сабуров отодвинул от камина медный экран, выложенный китайской яшмой.
Можно сжечь маску или выкинуть ее восвояси, резонно заметил Максим Михайлович.
Миссис Сэвилл искоса взглянула на увенчанное рогами, искаженное злобной гримасой лицо.
Доктор Гендерсон велел так не делать, неожиданно робко ответила квартирная хозяйка. Якобы туземец, вырезавший маску, наложил на нее проклятие.
Сабуров коснулся мрамора каминной доски, где пара бронзовых лошадей тащила карету с со сломанными часами. Стрелки, видимо, остановились, когда доктор Гендерсон отправился в Саутгемптон, чтобы отплыть в последнюю экспедицию. Бывший жилец комнат Сабурова пропал без вести на Новой Гвинее.
Заинтересовавшись судьбой бедняги Гендерсона, Сабуров навел справки в Королевском географическом обществе. Древний старик, судя по виду, помнящий экспедиции капитана Франклина и его предшественника Бэрроу, сообщил Сабурову, что доктора Гендерсона, скорее всего, съели.
В тех краях еще живут каннибалы, добавил библиотекарь общества. Жаль, доктор Гендерсон был даровитым ученым.
Так же говорили и о покойном Завалишине. Остановившись перед газовым фонарем у книжной лавки, Сабуров хмыкнул:
Понятно, почему я думаю о Цепи. Что, если эти убийства тоже с ней связаны?
Максим Михайлович оглянулся, словно боясь заметить в текущей по Чаринг-Кросс толпе припозднившихся клерков и ранних посетителей театров знакомое смуглое лицо.
Он, впрочем и так видел Призрака каждый день. Маску на потертом ковре в гостиной словно лепили с проклятого Пьетро Дорио. Гендерсон оставил рядом и кривой кинжал, тоже туземного вида, с разукрашенной странными знаками ручкой. Сабуров не расспрашивал квартирную хозяйку об их значении. Миссис Сэвилл, наверняка, считала крючки еще одним символом проклятия.
Например, знаком Люцифера, Сабуров мог нарисовать его с закрытыми глазами. Брось, ни Пьетро, ни, тем более ее нет в Лондоне.
Он аккуратно покупал русские газеты, но пока не встречал упоминаний о княжне Софье Михайловне Литовцевой.
И не встречу, Максим Михайлович разозлился на себя. Они разбежались кто куда, как крысы с тонущего корабля.
Думая о судьбе мисс Перегрин, он уже не был в этом уверен. Звякнул колокольчик, Сабуров опустил зонтик в гнездышко. Тоби, от души отряхнувшись на ступенях лавки, деликатно устроился у порога.
Будьте добры, пять листов чертежной бумаги, попросил Сабуров. Потом, два простых черных блокнота
Лысоватый продавец в нарукавниках быстро собрал пакет.
Желаете книжные новинки, сэр? осведомился он. Вышел в свет памфлет мистера Милля «О подчинении женщин». Вещь сенсационная, парень сунул Сабурову брошюру. Также, если вы предпочитаете юмористические издания, то к нам поступили путевые заметки мистера Марка Твена.
Сабуров принял пакет.
Не предпочитаю, уважаемый сэр. Однако говоря об американцах, есть ли у вас книги мистера Генри Джеймса?
Продавец понимающе улыбнулся.
Для супруги берете. Очень популярный дамский автор, хотя не Бог весть что из себя представляет.
Сабуров покинул магазин с томиком в бумажной обложке, где красовалось аристократическое имя. Сначала он подумал, что мистер Джеймс пишет под псевдонимом. Пробежав на ходу пару страниц, он сказал Тоби:
Нет, де Грей это герой. Но здесь есть и Маргарет, темноволосая красавица с черными как ночь глазами. Отлично, милый, он улыбнулся. Мы проведем тихий вечер в компании кофе, папирос и скучной стряпни миссис Сэвилл.
Согласно залаяв, Тоби устремился вслед за Сабуровым по Чаринг-Кросс.
Миссис Сэвилл считала, что мужчина нуждается в простой и сытной еде. Сабуров наизусть выучил репертуар квартирной хозяйки. В половине восьмого утра рядом с его дверью возникал поднос с чайником крепкого чая, миской овсянки, вареными яйцами и тостами.
Обычно в это время Сабуров боксировал в спальне. Подержанные перчатки и не менее потрепанную грушу Максим Михайлович приобрел у старьевщика на Чаринг-Кросс. Боксеров обязали носить перчатки на ринге только два года назад.
Принимая деньги, лавочник подмигнул Сабурову.
Перчатки знаменитые. Раньше они облегали руки маркиза Куинсберри, благодаря которому бокс, наконец, обрел хоть какие-то правила.
Сабуров собирался вступить в организованный Куинсберри любительский спортивный клуб, куда допускали всех желающих без рекомендаций, однако новое дело отсрочило его планы.
Теперь мы будем заняты днем и ночью, сказал он улегшемуся на диван Тоби. Завтра в одиннадцать Грин ждет нас на станции метро Слоан-сквер.
Время для визита к мистеру Джеймсу, обретающемуся в артистической колонии на тихой прибрежной улочке Чейн-уок, было выбрано как нельзя лучше.
В девять утра он еще не встанет, решил Максим Михайлович. Однако в двенадцать он отправится завтракать и поминай, как звали. Литератора кормят ноги, особенно молодого литератора.
Мистеру Джеймсу недавно исполнилось двадцать шесть лет. Сабурову было только тридцать четыре, но иногда он чувствовал себя как мистер Браун.
Кем бы он ни был на самом деле, пробормотал Сабуров, подняв крышку блюда. Посмотрим, что нам сегодня послал Бог
Бог через миссис Сэвилл оделил Сабурова пирогом со стейком и почками. Обычно в творениях квартирной хозяйки первую скрипку играли морковь и картошка, но сегодня миссис Сэвилл, видимо, воспользовалась вечерней скидкой у мясника на Грейт-Рассел-стрит. Стейк больше напоминал подошву, однако завтрак и ужин входили в довольно низкую квартирную плату. Сабуров не собирался жаловаться.
Обед постояльцы добывали сами. Сосед Сабурова, еще один литературный труженик, пробавлялся сэндвичами из паба и апельсинами от зеленщика. Возвращаясь домой вечером, Максим Михайлович наталкивался на лестнице на оранжевые корки.
Сосед часто расхаживал по гостиной, декламируя свои вирши. Слышимость в особняке была отменной. Половицы колебались, дрожал газовый рожок на стене, лязгали фехтовальные рапиры, которые Сабуров тоже повесил на ковер.
Фехтование теперь оказалось не в чести, однако он любил упражняться в благородном спорте. По мнению Максима Михайловича, существование вольного стрелка, как говорили в Лондоне, было более спокойным, чем его петербургская жизнь. Он посещал тир и брал лошадь в излюбленной конюшне в Гайд-парке. Летом Сабуров выходил на реку с лодкой.
Никаких официальных бумаг, сказал он дремлющему Тоби. Никакого начальства над душой, никакой бюрократической писанины. Я получаю послания только от клиентов и друзей.
Сабуров упорно называл фрейлейн Якоби своим другом. Максим Михайлович был уверен, что девушка скоро выйдет замуж. Фрейлейн Амалия, красавица, работающая со знаменитыми учеными, жила в Париже. Не считая себя возможным объектом ее интереса, Сабуров надеялся, что девушка встретит прогрессивного человека, который не воспротивится их переписке. Повертев доставленный со второй почтой конверт из Парижа, Сабуров решил прочесть его завтра в метро. Пора было браться за работу.
Творение мистера Джеймса Сабуров оставил на потом, предполагая, что пары страниц повести «Роман мистера Де Грея» хватит для крепкого сна.
И даже останется что-то для обсуждения с автором, он очистил купленный по дороге апельсин. Сейчас займемся делом.
Прибрав на столе, Сабуров расстелил чертежную бумагу. Он помнил очертания Лондона наизусть.
Мистер Январь, полицейский набросок лег на север. Мистер Февраль, второй эскиз отправился в сторону Риджентс-канала, на запад. Мисс Март, то есть мисс Перегрин, в центре.
Максим Михайлович взялся за фаберовский карандаш.
Если это маньяк, то преступник ведет себя непоследовательно, сказал он Тоби. Маньяк должен был оставить центр на потом. Хотя попадаются и непоследовательные сумасшедшие.
Отметив знаками вопроса восток и юг, Сабуров зашелестел протоколами полицейских врачей.
Ночной ливень смыл с Лондона неприветливую хмарь. Покинув метро на станции Слоун-сквер, Максим Михайлович зажмурился от яркого весеннего солнца. Белгравия не походила на дешевый Блумсбери, где обретались вчерашние студенты и артистические, как их называла квартирная хозяйка Сабурова, типы. Здесь тоже хватало художников и литераторов, только в Белгравии селились творцы более высокого полета.
По брегету Сабурова до появления экипажа с его напарником оставалось минут десять. С городским транспортом ему сегодня повезло. Клерки отправились на работу, а привилегированные классы пили кофе в постели. Омнибус появился по расписанию, а вагон метро блистал почти полным отсутствием пассажиров.
Пользуясь неожиданной свободой, Максим Михайлович успел не только прочесть письмо Амалии, как он про себя думал о фрейлейн Якоби, но и свериться с записями в начатом вчера дешевом клеенчатом блокноте.
Привычка свыше нам дана, замена счастию она, пробормотал Сабуров. Хорошо, что в Лондоне тоже продают такие записные книжки.
Грохот поезда и едкая гарь за окнами нисколько ему не мешали. За полтора года жизни в Лондоне Максим Михайлович привык к подземной железной дороге, уходящей в тоннели только в центре города.
Сабурову подумалось, что в Санкт-Петербурге такое окажется невозможным.
У нас все плотно застроено, хмыкнул он. Надо либо рыть вниз на полверсты, либо пускать поезда над крышами на манер прожектов мсье Жюля Верна. Более того, казенные деньги разворуют, и мы останемся с дырами в земле вместо городской железной дороги.
В Париже разговоры о строительстве такой пока оставались разговорами, но фрейлейн Амалии, обосновавшейся рядом с Люксембургским садом, неподалеку от Сорбонны и лаборатории профессора Пастера, и не надо было никуда ездить. По словам девушки, парижские квартиры проигрывали берлинским в размерах, однако у нее появился вид на городские крыши и балкон.
Где я развела петрушку, мяту и посадила гиацинты, читая письмо, Сабуров невольно улыбнулся. Знаете ли вы, что химики создают искусственные удобрения? Нельзя полагаться только на гуано, даже с его неиссякаемыми запасами. Профессор фон Либих заложил основы агрохимии в знаменитой книге ««Органическая химия в ее применении к сельскому хозяйству и физиологии». Я в меру своих сил использую гиацинты, как экспериментальную площадку
Сабуров очнулся от резкого голоса уличной девчонки.
Гиацинты, фиалки, примула, ему под нос сунули плетеную корзинку. Возьмите для дамы, сэр.
Тоби заплясал на поводке, приветствуя цветочницу. Девчонка робко потрепала пса за ушами. Вспомнив убитую в Баден-Бадене Аннеле, Сабуров пожелал бедняжке достойного погребения. Он, впрочем, понимал, что девочку, как и ее старшую сестру в Петербурге, скорее всего похоронили Христа ради во рву для бедняков.
Отсчитав медяки за ненужный букетик фиалок, Сабуров вытащил из записной книжки полицейские портреты.
Получишь серебро, если внимательно на них посмотришь, сказал он. Может быть, ты видела кого-то в округе?
Цветочницы болтались по одним и тем же местам, а глаз у малышек бывал зорким. Шмыгнув сопливым носом, девочка ткнула обгрызенным ногтем в набросок, изображающий мисс Перегрин.
Она живет у реки, в «Тополях», мечтательно сказала девочка. Я видела ее в открытом ландо. Она очень красивая, словно с модной картинки.
Сабуров указал на мужчин.
А эти?
Малышка помотала головой:
Не-а, их я не встречала. Давайте моё серебро, сэр.
Грязная рука сгребла с его ладони монеты.
Сабуров наставительно сказал:
Будь осторожней, не садись в кэбы к незнакомцам.
Девочка оскорбленно ответила:
Я не вчера на свет родилась, мистер. У меня есть парень, Кривой Томми. Мы съедемся, только сейчас он сидит за воровство. Вместе не так голодно и жить вдвоем веселее.
Девчонка застучала разбитыми башмаками по тротуару. Сунув букетик фиалок в петлицу пальто, Сабуров пошел к прибывшему экипажу, где восседал на козлах невозмутимый мистер Грин.
За мелким переплетом старинного окна в захламленной гостиной мистера Генри Джеймса трепетали нежные лепестки цветущей вишни. Сочинитель обосновался на первом этаже милого беленого домика рядом с тропинкой, вьющейся по берегу Темзы.
Мистер Грин остановил экипаж у приземистого здания старомодного паба. Питейные заведения открывались в одиннадцать утра. Спрыгнув с козел, Грин указал на грубо намалеванную вывеску с британским львом и одноруким адмиралом Нельсоном.
Мы с Тоби подождем вас за пинтой пива, ухмыльнулся напарник. Вряд ли мистер Джеймс или обитатели «Тополей» посещали заведение, но здесь сохранилась деревенская атмосфера. Люди рады почесать языками, как случилось в Финчли.
За причалом и кущей тополей поднимались палладианские колонны виллы, где ранее обитала мисс Перегрин. Кроме письма из Парижа, со вчерашней второй почтой Сабуров получил и конверт от так называемого мистера Брауна. Чиновник не озаботился соответствующими печатями на корреспонденции. Конверт доставил рассыльный. Браун, видимо, не доверял даже другим правительственным службам.
Мисс Перегрин оказалась владелицей «Тополей». Два года назад девушка заплатила за виллу круглую сумму, купив здание у наследников пивного магната.
Думаю, что настоящим покупателем был кто-то из ее покровителей, написал Браун. Дети пивовара не интересовались происхождением средств мисс Перегрин.
В конверте Сабуров нашел и подписанный судьей ордер на обыск «Тополей». Мисс Перегрин не оставила завещания и вилла теперь должна была перейти в руки ненавидящей Маргарет четы Бакли. От лондонской недвижимости еще никто не отказывался.
Судебные медики не смогли определить, имелся ли у мисс Перегрин ребенок. Вскрытие трупов жертв вообще мало что дало. В морге даже не выяснили источник пятен на руках мистера Января и мистера Февраля.
Распрощавшись с Грином и Тоби, двинувшись по Чейн-уок, Сабуров вспомнил, что у второй жертвы обнаружили начало чахотки. Мистер Январь, в отличие от тощего Февраля, блистал отменным здоровьем. Максим Михайлович не мог позволить себе обмануться туберкулезом, от которого скончалась его собственная мать. Чахотка не жалела и аристократов.
По мнению врачей, пятна могли быть следами чернил или краски. Дернув шнур бронзового звонка, Сабуров решил, что ему нужен хороший химик. По стечению обстоятельств, Максим Михайлович водил знакомство именно с таким ученым.
Дверь распахнулась, он вовремя согнал с лица улыбку. Несмотря на теплое утро, мистер Джеймс кутался в потрепанный бархатный халат.
Сабуров корректно приподнял модный котелок, который он предпочитал, по его мнению отжившему свое цилиндру.
Прошу прощения за вторжение, он достал письмо Брауна. Меня зовут мистер Гренвилл. Я консультирую Скотланд-Ярд. Я имею честь говорить с мистером Генри Джеймсом, литератором?
Заспанное мягкое лицо парня озарилось недоумением.
Да, он отступил в сторону. Что случилось?
Сабуров ловко проник в заставленную холстами переднюю.
Я все объясню в более приватной обстановке, заметил он. Вы занимаетесь и живописью, мистер Джеймс?
Парень впустил его в забитую книгами гостиную, где на подоконнике грелся полосатый котик. Низкий столик маркетри украшала спиртовка с кофейником. Потертая тарелка веджвудского фарфора хранила надкусанный гренок и следы джема. В резной пепельнице дымилась папироса.