И только Рой замечал нечто неправильное в согласных стенаниях толпы. В том, как складно палачи играли роли осуждённых.
Да примет небо её душу!
Умничка девочка, себя не пожалела!
Только хорошая мать могла такую героиню вырастить!
Прониклась и упрямая торговка:
Ну ладно, нехотя пробурчала она, бери за полцены. Ради Тиссы
Рой не выдержал.
Заткнитесь! Заткнитесь, вы все! прокричал он, замахиваясь на Ару, но сдерживаясь в последний миг. Как смеете вы марать её имя своими грязными языками! Вы обрекли Тиссу на смерть, вы! Никто не попытался защитить за пять лет, что она ждала казни! Вы могли убить чудовище! Могли пойти на него все вместе! А вместо этого радовались, что выбор пал не на вас! И ничего ничего не сделали!
Народ шарахнулся, как от прокажённого, и умолк. И только в задних рядах какой-то дедок прошамкал:
А шам-то? Херой!
Фраза пронеслась над макушками горожан и сразу была согласно подхвачена:
Вольно рассуждать опосля!
А что мы могли?
Никто не спорит с Ветром!
Господину виднее, так испокон веков повелось!
Девчонка за глупость отца расплатилась! Иначе господин всех похоронил бы под завалами!
А сам-то? У Роя пересохло во рту. У него ведь тоже было пять лет, как и у любого другого в Предгорье. Да, он был мальчишкой, не ведающим опасности, пока та не окажется на пороге. Да, он струсил! Он и сам знал это Парень понурился и убрался бы восвояси, но кто-то, оскорблённый его пламенной речью, бросил вслед:
Вот-вот, иди, куда шёл! Языком балакать все мы герои!
И этого Рой стерпеть не мог.
Он ударил прежде, чем понял, кто ляпнул обидную глупость. Кулак просто нашёл самую нахальную рожу из тех, что поближе. И струна всеобщего напряжения, звенящая с рассвета, лопнула.
Нахальная рожа ударил в ответ, но Рой успел пригнуться и досталось мяснику, выглянувшему посмотреть, что за сборище у его лавчонки. Мясник, не разбираясь, съездил в ухо молочнику, на которого давно имел зуб. Молочник плеснул кувшин сливок в харю косоглазой бабе, которая просто ему не понравилась, а баба исцарапала карманника, обшаривающего её корзину.
Драка сравнялась размерами с рынком быстрее, чем Ара смекнула, что пора драпать. Спроси кто на другом краю потасовки, за что машем кулаками, вряд ли мужики ответили бы. Но город, настроившийся на бурю, наконец-то её получил. Отвёл душу и Рой. Безрассудства ему сызмальства недоставало: именно малышка-Тисса втягивала друга в неприятности, а он следовал за ней, как верный пёс-защитник. Но брага затуманила рассудок и выплеснулась неведомой доселе злобой. Она ломала носы и ставила подножки, швырялась глиняными кувшинами, выставленными на продажу, колотила всех, кто попадался, не разбирая. И, когда Рой выбрался из беснующейся ватаги, вся его злость сменилась безысходностью.
Прихрамывая, парень протолкался к фонтану с зазеленевшей водой, намочил под струёй затылок, умылся и бессильно опустился на мостовую у бортика.
Солнце нещадно припекало, драка перетекла в смачную, а после и в вялую обыденную ругань. Рой всё сидел и сидел, не находя в себе сил и желания подняться. Он надеялся, что солнце расплавит его и позволит растечься по мостовой безвольной лужицей, которую не терзают ядовитые мысли. Но от солнца его защитила чья-то тень.
Я присяду? поинтересовался незнакомец в широкополой шляпе.
И, хоть места у фонтана было хоть отбавляй, Рой потеснился.
Хорошая драка. Посмотреть приятно, хрипловато прокомментировал мужчина, подтягивая к животу одну ногу. Ты устроил?
Рой с вызовом ответил:
Ну я. Что с того?
Незнакомец равнодушно передёрнул плечами.
Ты кто такой вообще? после тягостного молчания первым подал голос Рой.
Скажем, друг. Мужчина опустил шляпу чуть ниже, защищая глаза от яркого света. Проникшийся твоей пламенной речью.
Пошёл ты. Издевается ещё
«Друг» поднял руки вверх, демонстрируя свою полную безоружность.
Я серьёзен. И согласен с тобой. Монстра следовало убить, пока он не ждал удара. Иначе вы вечно будете откупаться от него, а цена однажды может оказаться выше, чем потянете.
Рой покосился на мужчину: неужели правда не смеётся?
Так повелось, осторожно заметил он. Наши деды и прадеды приносили Ветру жертву. Раз в десять-пятнадцать лет, не чаще.
И что же они получали взамен?
Вот уж не думал Рой, что придётся защищать образ жизни Предгорья, который и самому ему претил. И уж точно не думал, что придётся разъяснять кому-то такие простые вещи.
Свою милость. Ветер всегда жил в горах. Если осерчает Обвал от города ничего не оставит.
Мужчина в широкополой шляпе задумчиво приложил палец к губам.
И правда, кивнул он, ничего не оставит. Так что же, пусть и дальше висит над вами незримой угрозой? Сколько жертв он запросит в следующий раз?
А не всё ли равно? На жаре Роя разморило, встал он с трудом, но продолжать бессмысленный разговор не собирался. Ту, кем я дорожил, Ветер уже забрал. Плевать я хотел, кого он возьмёт в следующий раз.
Он уже направился в узкий перешеек между домами, заполненный спасительной сыростью, где можно будет остудиться, но незнакомец окликнул Роя ещё один раз:
А что, если я скажу, что девушка жива?
Рой развернулся так резко, что едва не упал.
Откуда знаешь? Кто ты вообще такой?
Мужчина приподнял шляпу мизинцем и расплылся в удовлетворённой улыбке:
Я же сказал: друг.
Глава 4
Господин Полох
Звяк! тихонько заплакали осколки тарелки, когда я мазнула по ним веником.
Нагнулась поднять чудом уцелевшую фарфоровую чашку, но и тут разочарование: край отколот, а через золотистый узор пролегла трещина. Тоже в мусор.
Вот тебе и великая честь! «Избранница, невеста Ветра! Счастливая!» вздыхали дома соседки, втайне радуясь, что не их дочерей принесут в жертву. Знали бы они, что меня ждёт вовсе не мягкая перина, но и не пытки в логове зверя. Вместо того и другого баба Рея отчитала меня за битую посуду, вручила веник и велела убирать. А сам Ветер, послав издевательский воздушный поцелуй, распахнул окно столовой и бесстрашно шагнул в бездну, чтобы в следующий миг взмыть в вышину.
Што морщисси? прошамкала старуха, упиваясь моим унижением. Здеся табе ня королевкие палаты. Нас в поместье всего двое и работает, а бабушка старенькая, бабушка к кажной вашей разборке поспевать не могёт!
Работа как раз меня не смущала. После смерти отца у нас с мамой не осталось средств держать слуг. Мы сами готовили, убирали, таскали с рынка корзины продуктов Полоскать бельё в ледяной воде, пропалывать грядки, замаскированные по краям кустами пионов всё это я умела и белоручкой не была. А вот устранять последствия собственной глупости стыдилась.
Надо же так опростоволоситься! Мало того, что показалась жениху (я снова поморщившись, когда это слово само скользнуло в мысли) несдержанной дурёхой, так ещё и испортила столько утвари Да уж, всем невестам невеста! Не зря господин сказал, что порадуется, избавившись от меня.
Избавившись Как, интересно? Отпускать меня Ветер не собирается. Поднимет в воздух да сбросит на острые камни, чтобы не мешалась? Или всё-таки оставит вон хоть пол подметать? То и другое лучше, чем снова ощутить его пальцы под платьем! Я одёрнула юбку, прикидывая, не найдётся ли у бабы Реи одежды попроще и поплотнее, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
Стирающая капли джема с одного из зеркал старуха недовольно поцокала.
Это ж что такого господин ляпнул, шо ты так осерчала, горюшко? пробурчала она.
Да уж нашёл, чем уязвить стиснула зубы я.
Но вместо того, чтобы надрать мне уши и приказать отмывать грязь, Рея хихикнула:
Агась, он умеет. Но ты ня принимай близко к сердцу, горюшко! Господин ня так уж плох
Что, фыркнула я, расскажете, что вовсе он не такой козёл, каким кажется?
О! Старуха утёрла выступившие от смеха слёзы манжетом. Он тот ышо козёл! И каким кажется, и больше! Но по своей воле такими не становятся. Потерпи его покамест, горюшко. Авось стерпится-слюбится.
Я вспыхнула. Неужто эта добрая женщина и впрямь считает меня невестой Ветра? Невестой, а не глупой птичкой, угодившей в силки? Неужто не понимает, какая беда здесь творится?
Ни за что на свете! Он насильно меня сюда приволок. Убежать я не в силах, но не лишайте меня права ненавидеть пленителя!
Старушка не воспринимала слова всерьёз.
«Пленителя»! Ишь! Она ещё раз провела тряпкой по стеклу, критически осмотрела своё отражение и поправила передник. Думаешь, ты одна тут не по своей воле? Горюшко-горюшко
Расспросить Рею подробнее не удалось. Старуха увиливала, отшучивалась и сварливо бранилась, а как до дела молчок.
Зато, помогая горничной, удалось изучить особняк. Изучить, но не полюбить. Роскошные комнаты, сияющие всеми оттенками золота при ярком солнце, смотрелись аляповато и вызывающе. Просторные залы, где следовало бы устраивать шумные празднества, пустовали, и стук каблучков разносился по ним безжизненным эхом. Обтянутые бархатом кушетки и тяжёлые гардины чихали клубами пыли, стоило к ним прикоснуться, а почти все камины были закрыты заслонками и не использовались, от чего по покоям вечно гулял сквозняк.
Комната за комнатой смахивая пыль с мебели, я вышла в тёмную залу без единого окна, запнулась о что-то из мебели и поспешила распахнуть обе двери: ту, через которую вошла, и ту, что вела в следующее помещение. Свет лентами пронзил взвившиеся в воздух соринки, а я поспешила закрыть рукой рот, душа крик в зародыше.
Комната была увешана картинами. Нет, не так. Все стены, не оставляя ни единого свободного участка, занимали женские портреты. Блондинки, брюнетки, рыжие, писаные красавицы и те, на кого не взглянуть без сочувственного вздоха, в роскошных нарядах и лохмотьях, ярко разукрашенные и с лицами, хранящими память о синяках и ссадинах. Несколько портретов были совсем странными: обнажённые девушки с кожей, тёмной, как уголь.
Лишь одно было общим у этих женщин взгляд. Точно такой же я видела в зеркале в ночь перед «свадьбой». Жертвы господина Ветра.
Десятки, может, сотни жертв, ни одна из которых не вернулась домой. Возле глубокого кресла, на которое я налетела в темноте, стоял маленький круглый столик с канделябром. Огарки свечи на нём рыдали воском прямо в пустой бокал с грязными стенками. Наверняка господин Ветер сидел здесь вечерами, смакуя напиток, и любовался на трофеи, прикидывая, найдётся ли местечко для ещё одного портрета светловолосой светлоглазой дурочки, что сама ему себя предложила.
Живот скрутило так сильно, что я согнулась вдвое. С трудом подавив приступ тошноты, бросилась из комнаты, неуклюже обернув столик. Бокал, упав, всхлипнул осколками.
Неужели это и есть моё будущее? Неужели здесь закончится моя жизнь, в темнице без окон, увешанной паутиной? И много лет спустя мой портрет с такой же тоскливой безысходностью посмотрит на ещё одну юную невесту, угодившую в лапы монстру, который плевать хотел на наши судьбы?
Я неслась по особняку, путаясь в многочисленных сквозных комнатушках. Только бы подальше, только бы спрятаться от сочувственных взглядов мёртвых женщин на портретах Но они не отставали, сколько бы дверей ни хлопнуло за спиной.
Горюшко, чаго ты? удивилась баба Рея, но я не смогла остановиться. Я и рыдания-то с трудом сдерживала. Спрятаться, скрыться, запереться где-нибудь, чтобы никто не видел, как больно, как страшно
За очередной дверью оказалось слепящее солнце. Я резко остановилась, не понимая, куда попала, прикрылась козырьком ладони. Только когда ветер плеснул в лицо капельки влаги, поняла: я пробежала поместье насквозь и выскочила из парадной с другой его стороны.
Свобода! Я вдохнула ледяного воздуха и закашлялась с непривычки. Обернулась на тёмную пасть входа и пошла прочь. О нет, я не пыталась сбежать! Даже тогда я была благоразумна и понимала, что единственный путь к бегству прыжок со скалы, ведущий в спасительное забытьё. Я лишь хотела убраться подальше от проклятых портретов.
Расчищенная площадка перед поместьем закончилась почти сразу, а дальше пошло бездорожье. Гора под ногами крошилась и вкрадчиво шуршала, когда мелкие камешки всё более резво катились вниз.
Перед самым носом пронеслось птичье перо. Откуда бы ему взяться здесь, в безжизненной каменной пустыне? Перо кувыркнулось, насмешливо щекотнуло щёку и улетело куда-то высоко, к самому солнцу, что слепило, но не грело. Я зябко поёжилась, но возвращаться в дом не спешила. Вместо этого продолжала смотреть на холодный золотой свет, точно он мог выжечь воспоминание о тёмной комнате, похожей на могилу.
Белоснежные вершины гор отражали лучи и сверкали как драгоценные камни. Наверное, не будь я здесь пленницей, любовалась бы. Но тут одна из гор шевельнулась. Не гора даже, а крошечный кусочек льда на её пике. Двинулся и снова замер. Быть не может, чтобы кто-то или что-то выжило здесь. Я сощурилась, вглядываясь в белое на белом, привстала на цыпочки, словно это могло помочь. Ветер подсобил: ударил в спину, будто бы приподнимая над землёй, растрепал волосы, застилая глаза и я оступилась.
Оступись я на равнине, удержалась бы. А и если бы упала, не велика беда: отряхнулась и пошла дальше. В жестоких горах всё иначе. Один неверный шаг может стоить сломанной ноги, руки или шеи.
Валун под ступнёй пошатнулся, а туфелька, предназначенная для прогулок по бальным залам, а не острым камням, соскользнула с него. Я взмахнула руками, словно крыльями, и полетела. Но я не Ветер. Шагнув в бездну с кипящим в ней молоком облаков, я не могла через мгновение взмыть в небо. Когда я поняла, что падаю, кричать уже было поздно.
Я бы и не кричала. Разве что посмеялась от нелепости, в которую угодила. Не пыталась сбежать, а всё же ухитрилась. Но прежде, чем моё бездыханное тело навсегда замерло среди гор и покрылось снегом, его пронзила настоящая боль.
В горах холодно? О нет, жарко! Пламя вспыхнуло на спине и пробежалось до кончиков пальцев. Сначала оно было ласковым, но лишь сначала. Почти сразу огонь добрался до костей и взорвался невыносимой болью. О том, что разнёсшийся в тишине вопль был моим, я догадалась много позже.
А потом боль исчезла. Так же быстро, как и возникла. Вместо неё пришёл голос. Низкий, с насмешливыми нотками.
Идиотка!
Его руки были горячими, как и тогда, когда скользили по моим бёдрам. И, хоть Ветер был почти болезненно худ, держали крепко. Так крепко, что я впервые осознала: не выпустит, как бы я ни умоляла. Возможно, разбиться и правда было бы лучшим выходом
Дура! гаркнул Ветер, с трудом сдерживаясь, чтобы не подкрепить слова оплеухой. Хотела сдохнуть, попросила бы меня я б тебя сам с удовольствием придушил!
Я уже не падала. Теперь я летела. Летела не так, как утром, когда господин Ветер волок невесту будто ненужный тягостный груз. Теперь он прижимал меня к груди, как великую ценность. Я летела с Ветром, была его частью и лишь теперь, познав разницу между падением и полётом, воистину поняла, насколько далёк господин от нас, от тех, кто не способен вознестись к облакам.
Уши закладывало от холода и скорости, но от его тела было тепло. Хотелось прильнуть сильнее, чтобы согреться, и лишь память о испепеляющем жаре, сбегающем вдоль позвоночника, останавливала.
Ветер снова принёс меня на террасу, увитую зелёными плетьми. Поставил и поинтересовался:
Хотела меня убить?
Тебя?! ахнула я.
Не отвечая, он направился в спальню, на ходу стаскивая рубашку через голову и стараясь, чтобы ткань не касалась спины.