Значит, превращение в миссис Кальвин Эванс это самая страшная трагедия из всех, которые тебя подстерегают. От уныния у него вытянулось лицо.
Я хочу остаться Элизабет Зотт, сказала она. Для меня это важно.
Они с минуту посидели в неловком молчании, по разные стороны от одиозного синего кубика этакого несправедливого судьи напряженного матча. Против своей воли Элизабет попыталась представить, как выглядит скрытое внутри кольцо.
Мне очень жаль, что так получилось, сказала она.
Пустяки, сухо ответил он.
Элизабет не смотрела в его сторону.
Сейчас разбегутся! зашипел Эдди своим дружкам. И вся любовь псу под хвост!
«Вот черт, подумала Фраск. Опять эта Зотт девушка на выданье».
Впрочем, Кальвин не отступал. Через полминуты, не обращая ни малейшего внимания на десятки пар устремленных на него глаз, он выговорил намного громче, нежели планировал:
Богом прошу, Элизабет, пойми. Это просто именование. Оно не играет роли. Важна только ты сама, вот что существенно.
Хотелось бы верить.
Это чистая правда, упорствовал он. Что в имени? Да ничего!
Она взглянула на него с внезапной надеждой:
Ничего? В таком случае почему бы не сменить твою фамилию?
На какую?
На мою. Зотт.
От потрясения он вытаращил глаза:
Очень смешно.
Ну так что же мешает? Ее голос звенел как струна.
Ты уже знаешь ответ. Мужчины так не делают. И вообще, надо учитывать мои работы, мою репутацию. Я ведь Он запнулся.
Ну-ну?
Я же Я
Говори.
Хорошо. Я же знаменит, Элизабет. Мне нельзя менять фамилию.
Ага, сказала она. То есть не будь ты знаменит, тогда смена твоей фамилии на мою была бы для тебя абсолютно приемлема. Так?
Послушай сказал он, сгребая со стола синюю коробочку. Так уж сложилось; эта традиция придумана не мной. Когда женщина вступает в брак, она берет фамилию мужа; девяносто девять и девять десятых процента женщин не имеют ничего против.
И у тебя есть некое исследование, подтверждающее данный тезис, сказала она.
Какой?
Что «девяносто девять и девять десятых процента женщин не имеют ничего против».
Допустим, нет. Но я никогда не слышал ни одной жалобы.
И причина, по которой тебе нельзя менять фамилию, заключается в том, что ты широко известен; хотя девяносто девять и девять десятых процента безвестных мужчин тоже, как ни странно, сохраняют свои холостяцкие фамилии.
Повторяю, сказал он, засовывая коробочку в карман с такой яростью, что надорвал угол подкладки. Эта традиция придумана не мной. И, как уже было сказано, я поддерживаю поддерживал тебя в решении сохранить свою фамилию.
Поддерживал.
Я раздумал на тебе жениться.
Элизабет откинулась назад и больно ударилась о спинку стула.
Гейм, сет, матч! проскрипел один из геологов. Коробчонка вернулась в карман!
Кальвин закипал. День и без того выдался тяжелым. С утренней почтой он получил новую кипу дурковатых писем главным образом от самозванцев, которые выдавали себя за его давно пропавших родственников. Ничего нового: как только он сделался мало-мальски известен, мошенники как с цепи сорвались. «Двоюродный дедушка», алхимик, требовал спонсорской поддержки своего проекта; «печальная мать» выдавала себя за биологическую родительницу Кальвина и предлагала финансовую поддержку ему самому; новоявленный кузен остро нуждался в наличных. Два письма поступили от женщин, которые якобы родили от него детишек и теперь требовали уплаты алиментов. И это притом, что за всю свою жизнь он спал только с одной женщиной с Элизабет Зотт. Когда же это закончится?
Элизабет молил он, приглаживая шевелюру растопыренными пальцами. Пойми, прошу тебя. Я хочу, чтобы мы стали семьей полноценной семьей. Для меня это важно быть может, потому, что у меня не было настоящей семьи не знаю. Но точно знаю другое: с момента нашей первой встречи меня не покидает ощущение, что нас должно быть трое. Ты, я и еще еще
Элизабет в ужасе вытаращила глаза.
Кальвин с тревогой сказала она. Я думала, об этом мы тоже договорились
Не знаю. Об этом у нас никогда разговор не заходил.
Нет, заходил, настаивала она. Определенно заходил.
Может, один раз, уступил он. Да это и разговором не назовешь. В полном смысле слова.
Не знаю, как ты можешь, запаниковала Элизабет. Мы безоговорочно согласились: никаких детей. Ты ведь к этому клонишь?
Да, но я подумал
Я же ясно сказала
Да знаю я, перебил он, но мне подумалось
Нехорошо брать свои слова назад.
Побойся Бога, Элизабет, его разбирала злость, ты не даешь мне договорить
Давай! бросила она. Договаривай!
Он в отчаянии поднял на нее глаза:
Мне всего лишь подумалось, что мы могли бы завести собаку.
По лицу Элизабет разлилось облегчение.
Собаку? переспросила она. Собаку!
Мать-перемать, выдохнула Фраск, когда Кальвин наклонился поцеловать Элизабет.
По всей столовой эхом прокатилась аналогичная реакция. Во всех углах приборы с лязгом падали на подносы, стулья досадливыми рывками отодвигались от столов, салфетки комкались в грязные шарики. Это был токсичный шум глубокой зависти, которая не знает хеппи-энда.
Глава 7
Шесть-Тридцать
Желая выбрать для себя собаку, многие обращаются в питомник, некоторые едут в приют для бездомных животных, но иногда, особенно если так предначертано свыше, собака сама находит себе хозяина.
Примерно через месяц, субботним вечером, Элизабет выбежала в ближайшую кулинарию купить чего-нибудь на ужин. Когда она выходила из магазина с большой палкой салями и с прижатым к груди бумажным пакетом, полным всевозможных продуктов, ее заметил шелудивый, вонючий пес, прятавшийся в темном тупике. Хотя он уже пять часов лежал без движения, одного взгляда на эту женщину ему хватило, чтобы собраться с духом, встать на лапы и потрусить следом.
Кальвин, случайно оказавшийся у окна, увидел идущую к дому Элизабет, сопровождаемую на почтительном расстоянии примерно в пять шагов каким-то чудищем; и от созерцания этой сцены по телу Кальвина пробежала странная дрожь. «Элизабет Зотт, услышал он собственный голос, тебе предстоит изменить мир». И как только эта фраза слетела с его уст, он понял ее правдивость. Элизабет ожидали такие революционные, давно назревшие свершения, что имя ее, вопреки брюзжанию нескончаемой череды скептиков, обещало войти в историю. И словно в доказательство этого предвидения, сегодня у нее появился первый последователь.
Дружка себе нашла? То-то, я смотрю, ты припозднилась! крикнул он из окна, стряхнув эти нелепые ощущения.
Шесть тридцать! посмотрев на часы, крикнула она в ответ.
Пса по кличке Шесть-Тридцать следовало срочно окунуть в лохань. Долговязый, тощий, серый, заросший жесткой, словно колючая проволока, шерстью, будто бы чудом соскочивший с электрического стула, он стоял под душем как вкопанный, пока его отмывали с шампунем, и не сводил глаз с Элизабет.
Может, завтра попытаемся разыскать его хозяев? с неохотой предложила она. Люди наверняка с ума сходят.
У такого чучела хозяев быть не может, заверил ее Кальвин и оказался прав.
Они раз за разом звонили в приют для бродячих собак, проверяли газетные объявления о пропаже домашних животных, но все напрасно. А хоть бы и не напрасно: Шесть-Тридцать не скрывал своего твердого намерения обживать новое место.
Кстати, «место» было первым словом, которое он усвоил, а в течение пары недель усвоил еще пять. Элизабет не переставала удивляться его способностям.
Необыкновенный песик, ты согласен? то и дело спрашивала она Кальвина. Все схватывает на лету.
Просто благодарный, отвечал Кальвин. Хочет сделать нам приятное.
Но Элизабет оказалась права: Шесть-Тридцать действительно схватывал все на лету и кое в чем разбирался.
Особенно в бомбах.
Прежде чем залечь в темном тупике, он проходил курс подготовки минно-разыскных собак на региональной базе корпуса морской пехоты Кемп-Пендлтон. К сожалению, там он оказался в числе отстающих. Мало того что ему почти никогда не удавалось в отведенное время унюхать бомбу, так еще приходилось выслушивать, как расхваливают заносчивых немецких овчарок те успевали все. В конце концов его отбраковали, причем с позором: злющий инструктор вывез неудачника к черту на рога и бросил прямо на шоссе. Через две недели скитаний пес залег в темном тупике. А через две недели и пять часов его уже купала Элизабет, которая дала ему имя Шесть-Тридцать.
Ты уверен, что нас пропустят с ним в Гастингс? усомнилась Элизабет, когда в понедельник утром Кальвин заталкивал пса в машину.
Конечно, а в чем проблема?
Никогда не видела в институте собак. К тому же в лабораториях бывает попросту опасно.
А мы будем за ним присматривать, заверил Кальвин. Собакам вредно целый день томиться в одиночестве. Им требуется поощрение к действию.
На сей раз прав оказался Кальвин. Шесть-Тридцать всем сердцем прикипел к базе морской пехоты: там он никогда не томился в одиночестве и, что еще важнее, обрел небывалое цель жизни. Но не обошлось и без трудностей.
У минно-розыскной собаки есть выбор: либо (предпочтительный вариант) в отведенный промежуток времени найти бомбу, чтобы ее успели обезвредить, либо (нежелательный вариант, зато с посмертным награждением медалью) накрыть взрывное устройство своим телом, пожертвовав собой ради общего спасения. Бомбу в ходе дрессировки заменяет муляж, и бросившуюся на него собаку ждет разве что оглушительный хлопок и фонтан алой краски.
Этого оглушительного хлопка Шесть-Тридцать боялся до смерти. А потому изо дня в день, получив от инструктора команду «Ищи» и вмиг определив, что бомба заложена в пятидесяти ярдах к западу, он как нахлестанный удирал в противоположном направлении, тыкался носом в каждый камень и выжидал, когда другая, более храбрая собака отыщет эту адскую машинку и получит наградное печенье. Случалось, конечно, что другая собака оказывалась чересчур медлительной или неуклюжей: тогда ее ожидало только купанье в лохани.
С собаками на территорию нельзя, доктор Эванс, втолковывала Кальвину мисс Фраск. Сотрудники жалуются.
Мне лично никто не жаловался, отвечал Кальвин и, зная, что на это никто не осмелится, только пожимал плечами.
Фраск тут же ретировалась.
В считаные недели Шесть-Тридцать тщательно проинспектировал институтскую территорию, запомнил каждый этаж, каждое помещение, все входы и выходы, как пожарный, чья обязанность предотвратить катастрофу. Во всем, что касалось Элизабет Зотт, он пребывал в состоянии полной боевой готовности. В прошлом она много страдала, как подсказывала ему чуйка, и он вознамерился не допускать ничего подобного в будущем.
Элизабет относилась к нему сходным образом. Как подсказывала ей интуиция, Шесть-Тридцать тоже страдал, причем намного больше, чем предполагает судьба выброшенного на обочину пса, и тоже нуждался в защите. Если честно, это по ее настоянию он теперь спал у хозяйской кровати, хотя Кальвин намекал, что на кухне животному будет вольготней. Но Элизабет одержала верх: Шесть-Тридцать сохранил за собой полюбившееся место и теперь пребывал в полном счастье, за исключением тех моментов, когда Кальвин и Элизабет неуклюже сплетали руки-ноги в какой-то бесформенный клубок, да еще сопровождали свои нелепые телодвижения сопеньем ни дать ни взять удавленники. Животные, конечно, тоже своего не упускают, но у них выходит куда ловчее. А людям, как заметил Шесть-Тридцать, свойственно все усложнять.
Если же эта кутерьма переносилась на раннее утро, Элизабет не залеживалась в постели, а почти сразу вставала и шла готовить завтрак. Согласно первоначальной договоренности, она в счет погашения своей доли арендной платы обязалась готовить ужины пять раз в неделю, но вскоре добавила к ним завтраки, а там и обеды. Элизабет не считала стряпню какой-то женской обузой. Кулинария, говорила она Кальвину, это все равно что химия. А почему? Да потому, что кулинария и есть химия.
«При 200 / 35 мин = потеря одной мол. H2O на мол. сахарозы; итого 4 за 55 мин = C24H36O18, написала она в одной из своих тетрадей. Так что бисквитное тесто еще не готово. Маловато воды ушло».
Как дела? кричал ей Кальвин из соседней комнаты.
Чуть не потеряла атом в процессе изомеризации! кричала она в ответ. Приготовлю, пожалуй, что-нибудь другое. Ты там Джека смотришь?
Имелся в виду Джек Лаланн, знаменитый телевизионный фитнес-гуру, самоназначенный ревнитель здорового образа жизни, требовавший от телезрителей неустанной заботы об организме.
Она могла бы не спрашивать: до ее слуха доносились команды этого человека-раскидайчика: «Вверх-вниз, вверх-вниз».
А как же! отдуваясь, кричал из комнаты Кальвин: Джек требовал еще десяти отжиманий. Присоединишься?
Я денатурирую белок, уклонялась она.
А теперь бег на месте, скомандовал Джек.
Несмотря на увещевания телетренера, одно упражнение Кальвин не признавал ни в какую: бег на месте. Пока Джек бегал на месте в какой-то причудливой обуви, похожей на балетные туфли, Кальвин дополнительно качал пресс. Бегать перед телевизором на пуантах Кальвин не видел смысла; пробежку он всегда совершал в кроссовках, причем на открытой местности. Это сделало его одним из первых джоггеров, причем задолго до того, как бег трусцой стал называться джоггингом и приобрел неслыханную популярность. К сожалению, обыватели, не знакомые с концепцией джоггинга, обрывали телефон полицейского участка: дескать, какой-то полуголый субъект в одних трусах носится среди жилых домов, пыхтя сквозь лиловатые губы. Поскольку Кальвин облюбовал для себя не более четырех-пяти маршрутов, полиция вскоре перестала реагировать на сигналы горожан. «Это же не какой-нибудь злодей, отвечал по телефону дежурный, это наш Кальвин. Ну не нравится ему бег на месте в балетных туфлях».
Элизабет! опять закричал Кальвин. Где Шесть-Тридцать? Тут Счастливчика показывают.
Пес Счастливчик принадлежал Лаланну. Время от времени он появлялся на экране вместе с хозяином, но в таких случаях Шесть-Тридцать всегда выходил из комнаты. Элизабет подозревала, что для него вид немецкой овчарки не слишком большое счастье.
Он тут, со мной, ответила она.
И повернулась к нему, держа на ладони яйцо.
Даю совет, Шесть-Тридцать: никогда не разбивай яйца о край миски в нее могут попасть осколки скорлупы. Лучше возьми остро заточенный нож с тонким лезвием и ударь по яйцу резко и коротко сверху вниз, как хлыстом. Это понятно? спрашивала она, когда содержимое скорлупы соскальзывало в миску.
Шесть-Тридцать наблюдал не моргая.
Теперь я разрушаю внутренние связи в яйце, чтобы удлинить аминокислотную цепь, поучала она, орудуя венчиком. Это позволит высвобожденным атомам связаться с другими атомами, высвобожденными аналогичным способом. Затем, при постоянном перемешивании, вылью полученную смесь на поверхность из железоуглеродистого сплава и передам ей такое количество теплоты, чтобы смесь достигла почти полной коагуляции.
Лаланн просто животное, объявил Кальвин, входя в кухню во влажной футболке.
Согласна. Сняв с огня сковородку, Элизабет разделила яичницу на две порции. Потому что люди по определению животные. В строгом смысле слова. Хотя иногда мне думается, что те животные, которых мы считаем животными, куда более развиты, нежели те животные, которыми являемся мы сами, не считая себя таковыми.