Её звали Нафрит. Амин поднимает голову и опрокидывает пинту.
Кого звали? вспыхивает Раасул, но шёпотом, отчего выглядит скорее смешно, чем угрожающе. Я только что раскрыл твои уттарские глазёнки на происходящее на Висати, а ты зациклился на чьём-то имени, воешь и слюнявишь этот вонючий стол! Я не уверен, что его хоть раз протирали! Ты неблагоразумно назывался другом, а в момент моего отчаяния блеешь, как пьяная овца, не дав ни одного конструктивного комментария. Ай, юзман Амин! Вода! Вода! Что за недостойное эфора эмоциональное поведение?
Он резко замолкает, утыкаясь взглядом в одну точку. Грустнеет.
Хотя чем определяется достоинство для эфоров? Может, кто из вас знает, но я больше нет. Аминэн, пару часов назад вся структурированная система моего мира рухнула, и я обращаюсь за советом к тебе как к тому, кто давно скитается в подобных руинах. Замечу, что ни слова не сказал про подозрительного амбала. Раасул бесцеремонно указывает пальцем на незнакомца в углу и кладёт руку на плечо друга. Ты можешь хоть на пару минут перестать жевать сопли и сказать что-нибудь хоть немного разумное?
Решая последовать примеру остальных, Раасул пробует залпом опустошить свою пинту, но холодное пиво упрямо проливается мимо, прямо на рубашку и расстёгнутый ворот жёлтого плаща. Эфор шумно откашливается и утирается рукавом. В углу слышится сдавленный смех:
Не знал, что на Висати ввели курс показательных истерик. Или вы двое проходили индивидуальное обучение?
Раасул поворачивается к барной стойке и громко кричит:
Пинту тёмного!
Его собеседники удивлённо переглядываются.
Что? Думали, только вам разрешается бухать? Я официально больше не эфор, а списанный маяк! Отныне впереди только работа под прикрытием на Мёртвом Континенте и Вода его знает какие задания от маранской Первой, что с таким же успехом в любой момент спишет меня, как и Ла Он осекается, обдумывая, можно ли называть известные ему имена Конгломерата. Да пошёл он, честное слово! Ланиус! Моего неудавшегося убийцу зовут Ланиус.
По столу громыхает полная пинта. Так, что пена расплёскивается по и без того липкой столешнице. Раасул испугано замолкает, но Ральф не ведёт и бровью, только протягивает руку за оплатой, а после так же молча возвращается к барной стойке.
Ай, глубока Вода. Незнакомец массирует виски. Вы же оба не в себе. И если от Аминаэн я ожидал чего-то подобного, то ты, юзман Раасул, ты удивил меня. Приятно удивил, если не считать, как необдуманно выражаешься. Чтоб ты знал, сдерживать эмоции реально полезная штука, а не просто прихоть эфората.
Он обводит таверну взглядом, напоминая, что они не одни.
Мы не знакомы, Раасулэн, но этот зарёванный юзман успел посвятить меня в твою историю, прежде чем нажраться, как последняя скотина. Амин недовольно икает в ответ. Я раньше встречал трясущихся над переписанными Постулатами послушников Единой Воли, что неубедительно лопочут, будто сохранили свою. Вот скажи, с чего таким, как ты, разувериться в истинах эфората? Может, я не вижу дна за отражением, но подлинность прозвучавшего здесь рассказа никак не проверить. Хотя, соглашусь, ты говорил довольно убедительно. Просто пойми, эфоры продолжают пропадать, а зная уловки Высших для поиска аккретов среди своих, поверить кому-то вроде тебя самоубийство. Вся эта история на вкус как жёваный песок, усмехается незнакомец и с пафосной издёвкой продолжает: Учитывая, что юзман Амин пригласил на встречу со мной ответственного и преданного послушника эфората, побывавшего за границей круга, а пришёл ты
Ему можно верить, икает Амин.
Пусть лицо его опухло от слёз и алкоголя, а дощатый стол оставил красный след попрёк щеки, взгляд эфора сквозит холодом, чистым, как уттарская ночь.
Её звали Нафрит. Она была, он глубже вдыхает, эфори. Первое звено. Высшие отправили её и ещё нескольких в ТаУттара, за границу круга. В дни Сияния. Нафрит проболталась, что велено искать поселение или типа того, а путь их к верхней точке Севера. Амин оборачивается на амбала в углу. Объявлено, что никто из них не вернулся. Спрашивать о судьбах других эфоров своеволие, но я чувствую. Это Высшие. Или Первые, если они правда существуют. Это они сделали что-то. Кровь, пот и слёзы? Не знаю, он обречённо смотрит на Раасула, но ты же ещё. Ты тоже был за границей круга. И ты вот он! Здесь. Невредимый. А Нафрит? Прикована к одной из этих жутких капсул? Или её обезвоженный труп уже проглотила Маранайя? Может, Нафрит правда сгинула где-то там от рук аккретов. Или кого угодно ещё. Даже дети Морока не так ненавистны Трём Континентам, как, смой его Вода, эфорат.
Остынь. Если юзман говорит правду, то и сам без пяти минут шипящий кусок мяса в Мёртвой Воде, раздаётся смешок в углу.
Белки глаз Амина наливаются кровью то ли от гнева, то ли от горя. Он не отрывает взгляд от Раасула и продолжает:
Поверить, что после этого разговора меня не спишут вместо тебя? Поверить, что с нами говорит не Единая Воля или кто-то из Высших? Я хочу! И самое тупое я верю! Но почему? Объясни, почему я не узнаю тебя в твоих же словах? Вся эта история слишком радикальная для моего восприятия. И это не из-за пива! Хотя это и не точно. Он икает. Мы хотели узнать из первых уст про ситуацию за границей круга, но ты пришёл сюда! И ты говорил очень много! Очень много того, что я не собирался знать, даже если это правда! Ты впутал меня, не спросив разрешения. Почему ты предал Постулаты, а не лёг в капсулу во благо Единой Воли?
Потому что меня предали первым, сухо отрезает Раасул.
Таверна снова содрогается в такт барабанному бою. Музыканты с новыми силами принимаются молотить по звонким кожаным мембранам. Одна из помощниц Ральфа усаживается прямо на полу и глубоким раскатистым голосом заводит ритмичную банжарскую песню. Пьяная публика в зале аплодирует и свистит. Кто-то пускается в пляс. До троицы в углу снова никому нет дела.
Раасул какое-то время вслушивается в слова песни, находя её скорее печальной, чем подходящей для танцев и смеха. В тексте что-то про ожидание, смерть и беспощадный поток Большой Воды. Повернувшись к залипающему на барабаны Амину, эфор набирается смелости, чтобы продолжить мысль:
Меня предали те, в ком я видел безупречный ориентир и желанную точку в развитии. Меня предали Истины, почитаемые за абсолютные, за ведущие к подлинному благу. В них легко было поверить ребёнку, не знавшему жизни вне эфората. Раасул хрустит пальцами. Меня предали мои собственные ожидания и фантазии. Дитя выросло и наконец рассмотрело тех, кто дёргает за ниточки: так вот, у каждого из них есть нож, чтобы ненужные перерезать. И вопреки Постулатам, которые они не чтут, Первые не нуждаются в волеизъявлении кого бы то ни было. Все мы для них лишь инструменты: наши жизни расходный материал, а руки орудия пыток, насилия и угнетения. Сегодня я увидел истину, опровергающую то, что они нам внушали, то, во что я верил. Меня поставили перед выбором. Я решил, что не хочу умирать во имя лжи, но хочу жить ради лучшего будущего! Да, я мёртв для эфората, но предпочту верить, что рождён во имя чего-то стоящего, того, что ещё возможно изменить. Если вы не доверяете моим словам пусть так. Если вы завершите моё существование пусть так. Но теперь я умру своевольным. Выбравшим путь поиска новых истин, что обращены на Благо. Прошу лишь смерти от рук моего друга. Эфора, преданного памяти Первых из Первых, Серединной Таа и сиянию двух Великих Звёзд. Да, все Три Континента обмануты новыми Первыми, но никто не обманут так, как сами эфоры на службе лживых Постулатов.
Раасул принимается пить и опускает пинту, только полностью её опустошив. Амбал в углу снова облокачивается на стол и серьёзно смотрит на рассказчика.
Как ты выбрался с острова?
Я дал им отчёт. Многие из моих воспоминаний теперь битые, но Маранская Первая проследила, чтобы до погружения в капсулу мне оставили то, что она захочет. Не уверен теперь, что из всей моей жизни правда, но раз уж я здесь и всё ещё нужен метрессе, отчёт был сплошной ложью. Первая владеет практиками, о которых нам и не мечтать, сокрушается Раасул, и приближёнными, что преданы не Единой Воле, а личной воле самой метрессы, Владеющей Мороком. Они и вытащили меня из самого желанного и прекрасного сна, что мне доводилось видеть. Поверьте, эфоры отдают себя, проживая иллюзию полного блаженства. Я чувствовал именно его. Не знаю теперь, может, ты и прав, друг. Может, стоило пойти в расход. Не ради блага Единой Воли, а ради пусть и воображаемого счастья посреди этого Тумана.
Ты всё-таки был в капсуле. Амин сглатывает ком в горле, голос звучит трезвым. Кровь, пот и слёзы. Вот что мы для них. Все мы. Каждый каара всего лишь источник энергии, которую они не брезгуют тащить из любого, кого посчитают нужным. Ненасытная Единая Воля, решившая, что её персональный удел жить вечно за наш счёт.
Подручные Первой сделали переход сами, чтобы в системе не проявился мой отпечаток. Сказали, что со мной выйдут на связь. Вручили эти шмотки и оставили на берегу Маранайи. Совсем недалеко от Оргуса. Правды ради, я же оказался в Хутун не потому, что хотел встретиться с вами и всё рассказать, нехотя признаётся Раасул. После пробуждения мне оставалось только идти куда глаза глядят. Не ты один, мой друг, оплакивал сегодня потерянную жизнь. Я тоже оплакивал, но свою. Ночью, хоть и в свете Лун. Сквозь слёзы. Я просто пошёл на светлое пятно возле горы. Моя память проснулась, когда я увидел твоё лицо, Аминэн. Вспомнил, что обещал держать ответ. Надеюсь, ответов на сегодня достаточно?
Ещё три пинты! кричит Амин в сторону барной стойки и обращается к амбалу в углу: Что скажешь, юзман?
Тот медленно переводит задумчивый взгляд с Амина на Раасула и уже серьёзным тоном объявляет:
Меня называют Далиль, и мы сможем помочь друг другу.
Солнце плавно поднимается над Серединным Островом, облизывая лучами чёрный прибрежный песок. Раасул наблюдает за горизонтом, то и дело закидывая в Маранайю камушки, что, тонко шипя, растворяются в Мёртвых Водах. Амин уже давно вернулся в Эфоратум, а Далиль так крепко набрался в таверне, что отрубился прямо на пляже.
Раасул подставляет лицо лучам света Великой Звезды и бормочет про себя Постулаты, вымученные наизусть ещё в раннем детстве. Ни одной секунды в жизни он не осознавал себя вне устоев эфората: вне служения Истине, вне состояния Единой Воли, вне послушания Высшим. Вне навязчивого желания стать Первым. Теперь уже бывший эфор бросает беглый взгляд куда-то в сторону прибрежных скал и убеждается, что его мантия так и валяется на камнях. Там, где он её сбросил. Раасул уваливается на шершавый песок, не желая даже думать о том, что будет дальше и куда приведёт избранная тропа. Жизнь из предсказуемой точки в пространстве превратилась в беспорядочно мечущуюся искру, такую крохотную в сравнении с реальным размахом мира. Познавшую, что стены, обещавшие безопасность, оказались всего лишь ржавыми тюремными решётками.
Мойра молча наблюдает за парочкой на пляже, оставаясь незамеченной и неузнанной. Проследив за взглядом Раасула, она примечает его мантию, бездумно брошенную на берегу. Метресса слегка приподнимает брови, и эфоратские ткани плавно соскальзывают в Маранайю, моментально растворяющую их без остатка. Мойра улыбается уголком рта и обращается к своему молчаливому спутнику, стоящему позади:
Знаешь второго?
Не хотелось бы иметь секретов от Владеющей, но у нас с ним адак. Я скован по рукам и ногам. И закрываю пасть, как только слышу про этого громилу, бесстрастно отвечает широкоплечий уттарец с тугой белой косой до пояса.
Каждый раз смешишь меня, юзман, фыркает Метресса. Ты не только северянин, но и самое гнилое и беспринципное существо на всех Трёх Континентах. Не говори мне о священных клятвах банжара и всей ТаМарана, что мы соблюдаем из уважения и трепета перед своей спасительницей. Эти качества тебе не достались уже на стадии формирования плода.
Владеющая, как всегда, права. Я несу свой адак не из-за трепета перед какой-то Первой из Первых на твоей бесполезной Таа, он сплёвывает, а потому, что по другую сторону его несёт тот, кто всё ещё должен мне слишком много. Не нарушая договора, могу только намекнуть: эта бухая скотина на пляже настолько непрост, что стоит мне вякнуть хоть слово правды о нём сразу узнает. И не так страшна смерть для меня, как то, что это разрушит наш адак.
Мойра недовольно морщится и покрывает тканями лицо.
С тобой свяжутся, юзман. Храни свой адак вместе с мыслью, что ты всего лишь пена там, где я волна. Привет Або Афо.
Мойра тает в воздухе, оставляя после себя рваные хлопья серого тумана. Северянин смачно сплёвывает прямо в то место, где она только что стояла, вспрыгивает на коня и мчится в сторону границы с ТаШунья.
Солнечный диск парит уже высоко над горизонтом, играя бликами на Воде. Раасул улыбается Великой Звезде, не мешая потяжелевшим векам закрываться. Позволяя себе провалиться в глубокий, хоть и беспокойный сон прямо на песчаном берегу. Ему снова снится Джезерит и та высокая южанка, шедшая за ним по пятам в день Вспышки. Как она боролась с Пустотой, настигшей её в одном из переулков. Как растворилась в ней без следа. Раасул не знает, должно ли чувствовать стыд, что он не помог, но южанка возвращается вместе с кошмарами каждый раз, стоит ему сомкнуть веки. Она не звала на помощь и не кричала от ужаса. Лишь безотрывно смотрела на его безразличие, пока её голубые глаза не растаяли вместе с туманом.
Эпизод пятый. Проснуться не значит вспомнить
Ифэми требуется несколько секунд на осознание она лежит с открытыми глазами. Темнота вокруг обволакивает так плотно, что почти осязаемо сдавливает виски. Решив, что скоро зрение адаптируется, Фифи неподвижно созерцает пустоту перед собой. Кто бы ни притащил её сюда, он проявил некоторое гостеприимство: лежит «гостья» на чём-то мягком, в помещении тепло и приятно пахнет свежими простынями.
На всякий случай Фи старается не шевелиться. Даже слегка. Воображение детально прорисовывает жуткие картины, что могут скрываться во тьме. Всё то же воображение настаивает, что пустота хранит наблюдателя.
Лежать неподвижно всё сложнее, а вокруг не происходит ровным счётом ничего. Тем более ничего опасного. Пора бы преодолеть страх и разобраться, что это за место. Пульс ускоряется, а стук сердца мягко разрезает тишину. Ифэми не только чувствует, но и прекрасно слышит это. Так, под аккомпанемент собственного сердца, она резким движением садится.
Адреналин действует, как полагается: в ушах шумит, а взгляд затуманивается, заставляя темноту завибрировать. Фифи на секунду кажется, что пространство живое и буквально движется вместе с ней. Сердце стучит ещё сильнее, и не выдержавшая напряжения Ифэми кричит в пустоту: «Кто здесь?!»
Ответа нет. Несколько раз повторив попытку разговорить темноту вокруг себя, Фи резюмирует, что находится в помещении одна. Достаточное основание, чтобы успокоиться и начать действовать.
«Гостья» сосредотачивается на дыхании: старается расслабиться и привести мысли в порядок. Хаос в голове сопротивляется изо всех сил. Память всё насыпает разгорячённому уму картинок из прошлого, а воображение рисует бурные небылицы и предположения. Пульс зашкаливает. Ифэми не может вспомнить, предвидела ли нечто подобное, и совершенно теряется в закоулках собственной памяти, категорически не понимая, где находится и как сюда попала. Сложно сказать наверняка, где именно она была до этого момента. Мысли путаются и закручиваются в причудливые узоры, словно нарочно мешая успокоиться.