Таня кивнула и поставила диктофон рядом с чашкой Вяземского.
Незаметно пролетело полтора часа. Вяземский увлеченно рассказывал о хождениях по инстанциям, о том, как он с пеной у рта доказывал, что восстановление исторического облика усадьбы никак невозможно без изменений в одной! ровно одной разрушенной каменной стене Как нанимал исследователей, обнаруживших в архивах саратовского энтузиаста-историка снимки усадьбы, как по крупицам выискивал он в воспоминаниях стариков-эмигрантов упоминания о внутренней отделке Алёхово-Пущино и составлял эскизы интерьеров.
Но все это оказалось цветочками по сравнению с тем, что последовало, когда началось строительство!
Вяземский говорил настолько живо, с такими красочными подробностями и точными деталями, давал настолько меткие и точные характеристики людям, что Татьяна спросила, не занимался ли он когда-нибудь журналистикой, или писательским ремеслом.
Хозяин усадьбы ужасе откинулся в кресле:
Упаси Боже! Да я и в школе сочинения терпеть не мог. Читать да, люблю. Но вот писать самому увольте.
А потом они гуляли по парку, угадывали где когда-то проходили аллеи, спорили, была ли на месте вон того бугорка, рядом с беседкой, разбита клумба, стоит ли полностью менять беседку или попробовать отреставрировать то, что есть.
Поднявшись по выщербленным ступеням, Таня села на круговую скамью. Камень вытягивал тепло, но вставать не хотелось. Казалось, она полностью отгородилась от внешнего мира, оставила за порогом беседки всю суету, все мелкие заботы, казавшиеся такими важными в городе.
Обернувшись, она вздрогнула от неожиданности. Рядом с гостеприимным хозяином стоял высокий широкоплечий человек с необыкновенно белыми волосами. Заметив испуг Татьяны, он учтиво поклонился и что-то прошептал на ухо Вяземскому, после чего отступил на пару шагов и словно растворился между деревьями.
Это начальник службы безопасности, Олаф Сигурдсон, объяснил Ян. Он напугал вас?
Скорее, удивил. Появился так неожиданно.
Да, это он умеет. Военная подготовка.
Олаф? Это скандинавское имя, так?
Да. Олаф родом из Норвегии. Но мы сотрудничаем уже много лет и в чем-то он стал более русским, чем многие граждане России. Кстати, прекрасно говорит по-русски. Для меня он больше, чем просто служащий компании.
Больше? Насколько? Татьяна подошла к порогу беседки и смотрела на Вяземского сверху вниз. Очень не хотелось уходить отсюда, несмотря на поднявшийся холодный ветер, задувавший под короткую куртку.
Он мой друг, очень серьезно ответил Вяземский.
Пойдемте, протянул он руку гостье. Олаф приходил сказать, что обед подан.
Не «обед готов», или «стол накрыт», а «обед подан», отметила про себя Татьяна.
Она ожидала, что обед подадут в каком-нибудь сногсшибательном зале, а сидеть придется на противоположных концах бесконечного стола.
Оказалось, обедает потомок древнего рода в небольшой, по меркам этого дома, комнате чем-то средним между кухней и гостиной, сидя за деревянным, накрытым клеенчатой скатертью, столом.
Зато, как обедает!
Татьяна покраснела, когда сообразила, что с неприличной скоростью умяла здоровенную тарелку вкуснейшего борща и, с молчаливого одобрения сотрапезника, наливает вторую порцию.
Это все воздух. После такой прогулки разыгрывается зверский аппетит. кажется, даже уши горят.
Да вы не оправдывайтесь, а налегайте, добродушно улыбнулся хозяин дома. Только место для второго блюда оставьте. Если ничего не путаю, то у нас сегодня пельмени с грибами.
И да. Последовали пельмени с грибами.
И совершенно невероятный пирог с лимоном.
И тающее во рту ванильное мороженое.
И кофе в крохотных фарфоровых чашечках.
И разговоры.
Обо всем.
Татьяна сама не заметила, в какой момент стала рассказывать о себе. Вяземский лишь изредка вставлял реплики, задавал короткие точные вопросы.
Опомнилась она, лишь когда поняла, что за окном сгустились сумерки.
Ох, мне же еще отсюда выбираться! сорвалась гостья со стула. Да и вам весь график сбила! Вы меня почему не одернули!
Хозяин дома загадочно улыбался:
Поверьте, будь у меня неотложные дела, я бы сказал. А теперь давайте-ка мы вас проводим до шоссе. Поедете за моей машиной.
Короткие сырые сумерки растворились в глухой темноте. Татьяна осторожно ехала вслед за джипом Вяземского, стараясь не утыкаться в стоп-сигналы огромного внедорожника.
Закусив нижнюю губу, она кралась вслед за джипом по темному лесу и с облегчением вздохнула только когда миновали холм впереди показались редкие огни в окнах деревенских домов. Пару раз «Гольф» начинало «вести» в сторону, но, всякий раз Таня успевала подработать рулем и удержаться на дороге.
Сбавив скорость, проехали по деревенской улице, джип замигал, показывая, что останавливается. Татьяна съехала на обочину, встав перед «Лендровером». Вышла из машины. Вяземский пружинисто выскочил из автомобиля, подошел к девушке. Она заговорила первой:
Спасибо вам большое, Ян Александрович. И за интервью, и за да за весь этот день спасибо!
Не за что. Я искренне рад с вами познакомиться, Татьяна. Убедительно прошу, пришлите полный текст материала Николаю. Я сам вам полностью доверяю, но если не покажу ему текст, сильно обижу.
Конечно, пришлю, Татьяна неловко помялась, но Вяземский молчал, и пришлось говорить самой:
До свидания. Я поеду.
Да. До свидания. Ну, теперь я жду номер вашего журнала.
Таня кивнула, неуклюже повернулась и, почему-то чувствуя себя ужасно глупо, села в машину.
Выезжая на трассу, посмотрела в зеркало заднего вида джип так и стоял на обочине. Темная фигура почти терялась на фоне черного автомобиля.
Ей показалось, что он помахал рукой, но, скорее всего, просто почудилось.
Вяземский опустил руку.
Хлопнула дверь, с водительского места выбрался Олаф, подошел и встал чуть позади шефа.
Сунув руки в карманы ветровки, Ян задумчиво пнул ногой камешек, и посмотрел на удаляющийся «Гольф»:
Олаф, будьте так любезны, узнайте о нашей милой гостье все, что возможно.
Визиты
Утро Вяземский решил посвятить визитам, о чем и сообщил Олафу с Владимиром.
Персонал «Nivva Ltd.» уже привык к постоянным отлучкам своего загадочного шефа, Олафа офисные труженики побаивались, а во Владимире женская часть компании души не чаяла. А потому все, оставшиеся в конторе, готовы были грудью встать на защиту деловых интересов предприятия.
Что, разумеется, Вяземского и Олафа более чем устраивало. Правда, подбирать персонал пришлось долго и упорно, но затраты уже окупились.
Но сейчас Вяземский в последнюю очередь думал о делах фирмы.
Он смотрел на своего начальника службы безопасности.
Олаф с сомнением глядел на обшарпанный подъезд стандартной московской девятиэтажки из тех, что стремительно вырастали, образуя спальные районы, в 70-х годах двадцатого века.
Да уж. Никак не мог предположить, что такой персонаж, как Дольвего поселится в подобном, он пошевелил в воздухе пальцами, жилище.
С вашим то опытом, уважаемый, могли бы уже знать, что как раз такие персонажи и выбирают самые неприметные убежища, поддел норвежца Вяземский.
А я понимаю, понимаю, шеф. Сам бы что-нибудь подобное организовал, правда, пути отхода здесь, пожалуй, несколько непродуманные. Но это не значит, что я утратил способность удивляться.
Кстати, насчет путей отхода. Угол вон того дома видите? Там, рядом с голубятней, наверняка, какой-нибудь лючок и ход к Приграничью.
Не щупал, боюсь внимание привлечь, честно признался Олаф, и нажал кнопку переговорного устройства.
Володя, видишь зеленую коробку, которую Ян Александрович называет голубятней? Да-да. Так ты походи там рядышком, поконтролируй территорию. Вот и чудненько.
Вяземский уже шел к подъезду, и Олаф поспешил за ним.
Лифт оказался на удивление чистеньким, а выйдя на пятом этаже, они обнаружили на площадке, пролетом ниже, старенький, но отмытый до белизны кухонный столик, на котором кто-то заботливо расставил пластиковые горшки с комнатными растениями. Зелень явно чувствовала себя весьма неплохо.
Присмотревшись к растениям, Олаф тихонько хмыкнул:
Ловко. Старая школа чувствуется.
Ян кивнул:
Да, простенько и со вкусом. Никаких мандрагор и прочей экзотики. Дольвего просто легонько подтолкнул у них уровень эмпатии, и вот она, готовая система сигнализации. Так что, он о нас уже знает.
С этими словами он потянулся к кнопке звонка, Но нажать не успел, дверь уже открывали.
В дверях стоял очень высокий и очень худой человек. Больше всего он напоминал вышедшего на пенсию учителя, любимого детьми и коллегами сутуловатый, с внимательным и доброжелательным взглядом больших карих глаз. Сейчас он с любопытством рассматривал гостей поверх очков в тяжелой пластиковой оправе. Как очки держались на кончике носа было непонятно.
Осмотрев, сделал шаг в сторону, приглашая войти:
Заходите, не стойте же на пороге.
И исчез в коридоре.
Вяземский с Олафом последовали за ним.
Внутри квартира также напоминала жилище преподавателя или неудавшегося ученого: бедноватая но чистая обстановка, письменный стол, заваленный исписанными листами, потрепанными справочниками и тонкими брошюрками в пожелтевших мягких переплетах.
Хозяин сел на продавленный диван, кивнул гостям на кресла покрытые красными в зеленую полоску пледами, которые, судя по виду, хорошо помнили времена Советского Союза:
Присаживайтесь. Думаю, мне не надо представляться. Да и кто вы такие, я знаю. Так что, перейдем сразу к цели вашего визита.
Опускаясь в кресло, Ян аккуратно поддернул штанины безукоризненно выглаженных брюк, вальяжно откинулся на спинку и заговорил:
Я все же представлюсь, поскольку лично мы незнакомы. Ян Александрович Вяземский. И начальник моей службы безопасности, Олаф.
Просто, Олаф? хмыкнул в ответ тот, кого норвежец называл Дольвего.
Для вас, просто, сухо подтвердил Вяземский. Сам начальник службы безопасности сохранял вежливо-равнодушное молчание, всем видом показывая, что здесь он исключительно в качестве сопровождающего.
Слышал я об одном Олафе. Говорили, что этот воин мог оборачиваться медведем. И медведь этот нес только смерть и хаос. Впрочем, оборвал он сам себя, это только слухи, которые я слышал много-много лет назад.
Если не столетий, негромко сказал Вяземский.
Если не столетий, легко согласился собеседник. Так, может быть, все же перейдем к делу? Я не думаю, что специальный посланник Орена Стражей посетил мое скромное жилище только для того, чтобы поговорить о старых добрых временах.
Считайте, что это визит вежливости. Как в те самые старые добрые времена, когда было принято наносить визиты соседям, представляться, знакомиться.
Или проверять поднадзорных негромко бросил в пространство Олаф.
Дольвего стремительно развернулся к нему, выбросил вперед руку, и уткнул в норвежца вытянутый палец с длинным твердым ногтем.
Ты! Знай свое место, ручной медведь прошипел он. Я не давал в моем доме слова выродкам Севера.
Олаф благодушно ухмыльнулся в ответ, и кивнул Вяземскому:
Хамит. Значит, не боится. Одно из двух, или чистый, или очень глупый.
Вяземский задумчиво почесал подбородок, и обратился к Олафу, так, будто они сидели в комнате вдвоем:
Наверное, все же, чистый. Во всяком случае, я на это рассчитываю, не хотелось бы начинать пребывание на исторической родине с крови.
И уже резко, ломая рисунок разговора, развернулся к Дольвего:
Четверо суток назад. В Приграничье волнение было? Отвечать быстро.
Слова хлестнули высокого старика словно бичом. Он резко выпрямился, глаза полыхнули черным пламенем, зрачок, прыгнув, стал вертикальной желтой щелью, окруженной кольцом непроглядной черноты.
В квартире ощутимо потемнело, и ощутимо похолодало.
На Вяземского это не произвело ни малейшего впечатления. Развалившись в кресле, он скучливо процедил:
Дернешься, убью.
И Дольвего поверил, осел на диване, жуткие нечеловеческие очи снова превратились в усталые глаза доброго учителя на пенсии.
Чувствовал. Было такое как раз четыре ночи назад.
Ты знаешь, что в ту ночь произошло.
Знаю, конечно. Вашего сторожа и убили.
Стража, Дольвего, Стража, поправил собеседника Вяземский. Не забывайся, пожалуйста. То, что ты подписал Протокол Нейтралитета, не дает тебе права хамить.
Спрашивай и уходи, Страж, с гримасой ответил Дольвего. Протокол не дает тебе права находиться в моем жилище дольше необходимого.
Если это не продиктовано угрозой Границе и нейтралитету, напомнил ему Вяземский, А вопросов у меня немного. Пока.
Дольвего кивнул, мол, слушаю.
Первое. Кто из местных мог такое сотворить? У кого могли появиться настолько веские причины, что он решился на убийство Стража?
Никто, быстро ответил старик. Из тех, кто здесь существует постоянно, никто. Никому нет выгоды нарушать Протокол, а насчет чужих ничего не скажу, просто не знаю.
Как ни странно, я тебе верю. Вопрос второй общая обстановка. Какие операции в городе могли потребовать привлечения чужих?
Дольвего пожал плечами:
И снова ничего тебе не скажу. Ни о каких новых операциях по эту сторону Приграничья я нее слышал. Те, кто живет здесь, придерживаются Нейтралитета, стараются даже не выходить в Приграничье. С мелкими делами твой предшественник успешно справлялся сам, и никому на хвост, насколько я знаю, не наступил. Во всяком случае, настолько чувствительно, чтобы кто-нибудь из настоящих магов или древних хотел его убить, пожал он плечами.
Так «да», или «нет». Договаривай, жестко сказал Олаф.
Дольвего бросил на него ненавидящий взгляд, но продолжил,
Из тех, кто подписывал Протокол Нейтралитета, не появлялся никто. Но я недавно сталкивался с человеком. Зовут Мануэль Лесто. Ничего конкретного, мы просто виделись в гостях, но он него явно несло Приграничьем. Он точно умеет пользоваться дорогами магов, и зачем-то ходил к Границе.
Что еще? спросил Ян.
Ничего. Просто, ощущение. Он ничем не показал, что увидел меня или понял, кто я такой, но чувство было сильным.
Хорошо. Я тебе верю, легко согласился Вяземский, и встал.
На этом, довольно. Спасибо за гостеприимство.
Надеюсь, больше визитов не будет, процедил хозяин квартиры, провожая гостей.
И добавил, убедившись, что гости ушли:
Будь ты проклят, полукровка.
* * *
Подойдя к автомобилю, у которого уже дежурил обманчиво расслабленный Владимир, Вяземский негромко сказал, обращаясь к нему:
Володя, большое спасибо. Мы с Олафом сядем сзади, надо обсудить кое-что. Ты, кстати, тоже слушай, это и тебя касается.
Молча кивнув, оперативник сел за руль.
Как только машина тронулась, Страж заговорил.
Итак, господа, ваши впечатления от визита. Сначала ты, Владимир.
Поскольку наверху не был, могу сказать только об окружающей обстановке. Ход там, действительно, есть. Но им очень давно не пользовались, он и не фонит почти. Походил вокруг на том уровне, который я могу воспринять, все чисто. Мой вывод субъект соблюдает Протокол, либо, если и занимается чем-то, что выходит за его рамки, то очень осторожно, и не здесь. отрапортовал Владимир и замолчал, сосредоточившись на дороге.
Исчерпывающе. Жаль, мало, но, протянул Вяземский.
Только не забывайте, к Дольвего нельзя подходить с человеческими мерками и надеяться на человеческие реакции, негромко заметил Олаф.
Безусловно. Потому я и старался спровоцировать его на проявление сущности. Нет, он действительно не знает ничего, выходящего за рамки обычной мелкой возни в Приграничье. Дольвего не того полета птица, чтобы скрыть от нас с вами, Олаф, свое участие в чем-то крупном. Слишком злобен, слишком сильно ненавидит Стражей, не очень умен, а потому опасен для любых серьезных заговорщиков. А, главное, слишком труслив.