Пока я раздумывала, как поступить примоститься с краю, где ещё остались места, или попробовать добраться до родителей с Седки и сёстрами, чьи макушки маячили ближе к сцене, туда поднялся новый выступающий.
Обычные препараторы украшали свою одежду символами своего круга простой путеводной звездой для охотников, с оком в центре неё для ястребов. Ладонь с оком для кропарей, ладонь со звездой для механикеров. Но на плаще у этого звезда с оком, знак ястреба, была заключена в серебристый круг.
Он был одним из Десяти.
Необыкновенное лицо с тех пор я видела много самых разных, в том числе и более причудливых, но оно до сих пор кажется мне особенным. Наверное, из-за контраста между тем, каким красивым оно, очевидно, было и тем, что случилось с ним впоследствии. С виду ему было около тридцати но понять точнее было трудно.
Идеальные черты лица прямой нос, ровно очерченные губы, высокий лоб, ровная светлая кожа. Судя по этой коже, когда-то у него были идеальные золотистые волосы и синие глаза кьертанца. С тех пор многое изменилось. Радужка правого глаза, как и у всех ястребов, была заменена на радужку орма. Как я узнала позднее, иногда под влиянием правого левый менял свой цвет на похожий, становился золотистым, как будто стремясь к гармонии. Здесь этого не произошло но радужка левого потемнела, став неестественно чёрной. Что-то при взгляде на неё сразу говорило, что она не всегда была такой. Волосы потемнели тоже очень густые, ещё чернее, чем у меня, они были подстрижены коротко и лежали в беспорядке. Я слышала, что в столице большинство носят волосы длинными. У висков несколько прядей серебрились инеем ранней седины.
От правого глаза в сторону лба расползалось тёмное пятно. Некоторым препараторам везло больше вживление могло пройти практически незаметно, другим меньше. Даже пятно, как и почерневшие волосы и глаз, наверное, не слишком испортили бы это лицо, но были ещё и шрамы. Самый большой рассекал лоб и бровь над глазом орма, другие, помельче, испещрили левую щёку и подбородок. Верхней части левого уха не хватало.
Но он был высоким, стройным и крепким и поднялся на трибуну легко, быстро и порывисто. Чем-то он и вправду напоминал большую хищную птицу, гордую и сильную.
Оказавшись на трибуне, он пару мгновений ощупывал набившихся в магистрат жителей Ильмора взглядом, и мне стало не по себе от того, что я единственная не сижу за одним из столов. Так я оказывалась прямо на траектории его взгляда и он действительно задержался на мне. Я заставила себя подойти к ближайшему свободному месту на скамье не бегом и втиснуться на него по возможности изящно впрочем, последнее вряд ли удалось.
Наконец он заговорил негромко, и в зале сразу стало очень тихо. Смолкли перешёптывания, и никто больше не ёрзал на скамье и не одёргивал детей, норовивших начать есть раньше времени.
Меня зовут Эрик Стром. Я приветствую жителей Ильмора, сказал он. Его голос был бархатистым и вкрадчивым должно быть, так говорил бы орм, владей он даром речи. И поздравляю их с праздником Шествий от лица владетеля Химмельна и его семьи и от лица Десяти препараторов. Для меня большая часть встретить праздник в Ильморе
Кто-то не удержался от тихого хмыканья, но тут же умолк.
Сегодня мы празднуем, он продолжал как ни в чём не бывало, чтим память ушедших и приветствуем появившихся на свет. Мы благодарим силы, оберегающие Кьертанию и её людей из года в год. И мы благодарим вас потому что только усилия каждого делают процветание возможным. Каждый одинаково важен для герцогства препаратор и фермер, дравтодобытчик и солдат, целитель и учитель. Ребёнок, который подрастает, чтобы служить Кьертании, и старик, который заботится о ребёнке, пока его родители отдают служению родине все силы.
Его голос не вязался с тем, как он говорил, неожиданно искренне, будто слова шли от сердца. Эта речь контрастировала с той, что я слышала в прошлом году, тогда приехавший из областного центра препаратор зачитал приветствие по бумажке. Он явно был недоволен тем, что его отправили в такое захолустье, а этот, хотя и не улыбался, выглядел так, словно совсем не был раздосадован тем, что встречает праздник Шествий здесь, а не в столице.
Вы усердно трудились весь год и заслужили награду отдых, тепло праздника и близких рядом.
Люди за столами негромко загудели, думая, что речь подошла к концу, но следующая реплика заставила их умолкнуть.
Но есть тот, кто не отдыхает никогда, кто не знает праздников или перерывов. Это Стужа. Голос Эрик Строма окреп, и бархатистые нотки из него ушли. Она взяла в тиски наш континент. Окружает наши города. Охотится на них, как хищник на жертву. Но хищник охотится, потому что голоден, для того, чтобы выжить Стужа не такова. У неё нет разума. Она царство вечного льда, в котором для людей нет ничего, кроме смерти. Поверьте мне, потому что я был там не раз и на уровне Души, доступном ястребу, и в Мире, что доступен охотнику.
Теперь в зале стало совсем тихо кто-то уронил на пол пуговицу, и звук вышел просто оглушительным. И вдруг раздался звонкий детский голосок к счастью, не кого-то из моих, я бы, наверное, сгорела от стыда на месте.
Какая она? Стужа?
Я была уверена, что ястреб и бровью не поведёт, как в прошлый раз, когда кто-то хмыкнул, но он повернулся туда, откуда зазвучал голос ребёнка.
Нет места, где человек чувствовал бы большую неуместность, чем там. Это земля снитиров
И препараторов! добавил ребёнок, осмелев, и, судя по звуку, получил хороший шлепок.
И препараторов, кивнул Эрик Стром, отворачиваясь от ребёнка и снова глядя на всех нас. Я говорил, что каждый важен, и не лгал. Дерево не может выживать без листьев и ветвей, но без корней оно никогда не стало бы деревом. Препараторы корни, на которых стоит Кьертания. Их служба безмерно опасна и безмерно почётна. Что-то такое промелькнуло в его лице на этих словах, но это случилось слишком быстро, чтобы разобрать, что именно. Тепло в ваших домах. Целостность границ ваших городов. Добыча дравта. Движение поездов и парителей Всё это было бы невозможно без них.
Его голос смягчился, как будто ястреб почувствовал, что достиг эффекта, которого хотел, прочитав это в десятках глаз, обращённых к нему с надеждой и ужасом.
Я понимаю, что этого дня многие ждали с тревогой. Мне показалось, что он скользнул взглядом по мне, но, подозреваю, в этот миг каждый, готовившийся пройти Шествие, почувствовал то же самое. Эрик Стром был хорошим оратором. И я понимаю эту тревогу. Мы не выбираем, иметь ли способности к усвоению, или нет. Кто-то увидит в этом проклятие, а кто-то благословение. Кто-то возможность, а кто-то тяжёлый груз. Он помолчал несколько секунд, и я подумала: интересно, как когда-то воспринял это он сам. Выбор за вами. Я только желаю каждому, кто пройдет Шествие, принять своё призвание с достоинством. Препараторы заботятся друг о друге. Вам помогут, обучат и будут поддерживать на протяжении всей вашей службы. Не тревожьтесь о будущем. Сейчас время для пиршества в кругу друзей и семьи. Танцев, игр и благодарности. С теми из вас, кто пройдёт Шествие, мы ещё поговорим позже. До тех пор не думайте ни о чём, кроме самого главного. Стужа здесь, но все мы живы! он повысил голос, и люди за столами вторили ему сначала робко, но потом всё более уверенно.
Он спустился со сцены и сел за стол, больше не глядя ни на кого, и сразу же принялся за еду.
В тот же миг под своды зала полетело звяканье сотен ложек и вилок. Еды хватит всем, но отдельная азартная радость праздника быстрее всех ухватить лучший кусок.
В детстве мы с Ульмом и Гасси носились по всему залу, для скорости пролезая, когда надо, под столами, чтобы успеть и туда, где растаскивали ароматную свинину, и туда, где за минуты не оставалось ничего от огромной горы пирожков с олениной, испечённых на кухне магистра. В прошлом году, несмотря на смутную тревогу за Седки, я съела столько сладких блинчиков с начинкой из яблок и сыра, что еле встала из-за стола.
В этом мне кусок в горло не лез от волнения. Я механически наполнила тарелку пирожками с рыбой, сыром, сушёными яблоками; кто-то плюхнул в середину кусок куропатки, сочащийся розовым, но съела я всего ничего.
Странно: до речи Эрика Строма я чувствовала себя почти спокойной, готовой ко всему, но теперь всё внутри дрожало от страха и предвкушения. Я не знала, чего именно боюсь. Что тогда, много лет назад, случилась ошибка, и сейчас у меня не получится пройти Шествие? Что я пройду его недостаточно хорошо и не бывать мне ястребом? Что завтра я навсегда покину Ильмор? Ещё недавно мысли об этом вызывали у меня только мрачное торжество, но теперь, глядя на соседей по столу я всех здесь знала на аляповатую стенную роспись, восхищавшую меня в детстве, на сам город за высоким вымытым по случаю праздника окном, я вдруг почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы, и порадовалась тому, что моя семья сидит далеко.
Музыканты поднимались на сцену и настраивали инструменты. Следовало поторопиться с едой вот-вот должны были начаться танцы, а тогда столы сдвинут к стенам, и есть станет не так удобно.
Сорта! Я обернулась и тут же отвела взгляд. Передо мной стояла мать Гасси. Худая, как ветка, с побелевшими волосами, раньше они были цвета тёмного золота в лучшем платье, тёмно-синем, с вышивкой, и распахнутой на груди лохматой шубе.
Или лучше «Иде»? Прости, не знаю, как тебя сейчас лучше называть. Она говорила, запинаясь на каждом слове, делая долгие паузы после каждого слова, как будто задумываясь: стоит ли продолжать?
Лучше Сорта. Здравствуйте
Здравствуй, здравствуй. Она по-птичьи покивала и рассеянно взяла с моей тарелки надкусанный пирожок.
Я от этого уже откусила. Может быть, вы хотите лучше
Как я рада тебя видеть. Она быстро моргала Гасси делал точно так же и явно совершенно меня не слушала. Пирожок она есть не стала и так и держала в руках, как будто позабыв о нём. Как ты выросла. Совсем взрослая девушка. Удивительно, удивительно. Я тебя совсем не вижу в последнее время. Как нарочно, забавно, да?
Да, очень забавно. Я отчаянно озиралась по сторонам, стараясь, чтобы она не заметила, и надеясь увидеть кого-то, кто пришёл бы мне на помощь.
Раньше ты всё время ходила в школу мимо нашего дома. А теперь совсем перестала.
В этом году я уже не ходила в школу.
Она на миг замерла, и её глаза помутнели.
Да, особенно медленно пробормотала она, глядя в одну точку. Как быстро время летит, правда?..
Мария! Вот ты где. К столу деловито приближалась моя спасительница, бабушка Гасси. Несмотря на слепоту, она двигалась быстро и уверенно, и деревянную трость с набалдашником в виде оскалившейся ревки держала подмышкой, явно отлично обходясь без неё. Драгоценная трость я помнила историю о ней, полученной госпожой Торре в дар от покровителя давным-давно, в Химмельборге когда она ещё не была ссыльной учёной в захолустье, забытом Миром и Душой.
Они с дочерью были похожи обе худые и высокие. Но если белые волосы дочери были неряшливо рассыпаны по плечам, высокая прическа матери лежала волосок к волоску. Подойдя ближе, она протянула руку и коснулась моего лица.
А! Сорта Хальсон.
Здравствуйте, госпожа Торре.
Здравствуй, здравствуй. Она мягко, но твёрдо ухватила маму Гасси за локоть. Я же велела Нэду присматривать за тобой. Что за безмозглый мальчишка.
Нэд старший брат Гасси, и мальчишкой мог считаться разве что с очень большой натяжкой. С другой стороны, по сравнению с госпожой Торре любой казался желторотым юнцом.
Извини нас, Сорта. Наслаждайся праздником. Она вдруг наклонилась ближе ко мне, улыбнулась заговорщически. От неё пахло старостью, но я заставила себя сидеть неподвижно. Зайди ко мне завтра утром, ладно? У меня для тебя кое-что есть, а тебя нынче так трудно встретить. Молодые все очень занятые.
Да, госпожа Торре. Конечно. Я непременно зайду.
Вот и славно. Она вытащила пирожок из ослабевших пальцев дочери и положила ко мне на тарелку, а потом властно кивнула ей. Идём.
Со спины они были похожи, как сёстры. Прямые, белоголовые.
Вот ты где! Я не успела подумать о том, зачем могла понадобиться бабушке Гасси, потому что Седки наконец настиг меня взлохматил мне тщательно уложенные косы и потянул за собой. Давай, доедай живее, раз-раз! Скоро начнутся танцы.
Тебе не с кем потанцевать? Никогда не поверю.
Он вдруг смутился, отвёл глаза таким я никогда его не видела.
Сегодня твоё Шествие. Я хочу поплясать с сестрой что в этом такого? Но если ты не хочешь
На сердце стало тепло, и на миг я забыла и о своих тревогах, и о зловещей улыбке госпожи Торре, и об Ульме и страхе в его глазах.
Конечно, хочу, Седки.
Музыканты закончили настройку, и столы начали двигать к стенам, расчищая место для танцев. Мы с Седки положили шубы на скамьи кожу тут же стянуло мурашками, несмотря на препарат под потолком и он предложил мне руку.
Совет Десяти
Седьмой месяц 723 г. от начала Стужи
Валовый жир в лампах горел ровным зелёным светом. Ламп было с десяток, не меньше, и всё равно комната плавала в густом полумраке.
К низким каменным сводам тут и там лепились лохматые лепестки мха и мерцающие грибы влажность была запредельная, и, сколько их ни счищали, вскоре они появлялись опять. Но было тепло печень крупного вурра, заключённая в тёмный футляр под потолком, прогревала всю комнату и прогрела бы в два раза большую, будь это необходимо.
Но этой комнаты для ежемесячных собраний вполне хватало кроме Десяти на ней всё равно разрешалось присутствовать только ученикам в редчайших случаях и проверенным слугам.
Сюда не было ходу даже владетелю теоретически.
За круглым столом из чёрного дерева стояли десять одинаковых стульев с высокими спинками и когтистыми чешуйчатыми лапами ножек. К графину вина и чашам на столе никто пока не притрагивался.
Какая организованность. Говорил Орт, старший препаратор, глава Десяти. Массивный, коренастый, лохматый, с чёрной повязкой на правом глазу, он походил на пирата. Одет он был в белое, чёрное и красное цвета охотников и ястребов, и модный камзол и брюки сидели на нём, как на диком медведе. Четверо из Десяти собрались сегодня на собрание. Кажется, это абсолютный четвертной рекорд. Он говорил хрипло, с явным отвращением выплёвывая одно слово за другим.
Многие уже отбыли на Шествия, отозвался Барт, седобородый, но с молодыми, быстрыми, смеющимися глазами, похожими на крупные виноградины. А Ивгрид в городе, но не может прийти. Ей нужно быть рядом со своим охотником.
Да-да, само собой. Орт заговорил спокойнее, хотя, судя по блеску глаза, был недоволен. Тот её новый парень. Но он выкарабкается.
Сомневаюсь. Голос человека в чёрном, сидевшего поодаль, звучал тише прочих, и в комнате как будто стало холоднее. У него разорвана селезёнка. Раздроблены кости правой руки. Сломаны обе ноги. Даже если он и Выкарабкается, Ивгрид скоро потребуется новый охотник.
Руку можно и заменить, буркнул Орт и с шумом подвинул к себе графин. Молодые нынче пошли слабые Выходят из игры после первой же серьёзной заварухи.
Ну, полно, Орт, примирительно сказал Барт, качая головой. Такую стычку даже ты в свои лучшие годы не назвал бы «заварухой». Если бы Ивгрид знала, что, кроме двух ревок, там будет поджидать
Если бы её охотник хорошо делал свою работу, Ивгрид бы знала, а он сам был бы сейчас жив и здоров. Орт стукнул кулаком по столу, и чаши жалобно звякнули. Он прощёлкал, мать его, огромного бьерана! А теперь стонет, как младенец без материнской титьки.
Парню и двадцати не было, женщина лет сорока пяти с двумя светлыми косами с руку толщиной, в белом камзоле с алым шитьём и красной бархатной юбке, подвинула к Орту свою чашу.