Сударь, невозмутимо произнес он. Хозяйка изволили вернуться и чем-то очень недовольны.
Иннокентий Федорович вскочил на ноги. Все трое в онемелом потрясении смотрели на дверь, с наружной стороны которой приближалось звонкое цоканье каблучков.
Это безобразие! Вы, месье Золотцев, были обязаны проследить, что карета исправна! Из-за вашей нерадивости я больше суток провела в этом дрянном трактире на Ярославской дороге! Там полно тараканов и пьяных мужиков! стройная темноволосая женщина лет тридцати в дорожном платье ворвалась в гостиную словно ураган, и, увидев в ней гостей, замерла со смешанным выражением недовольства и удивления на очаровательном лице, которое несколькими часами ранее Руднев и Белецкий видели мертвым в пропахшем смертью сарае.
Ах! пискнул фамильяр и, драматично всплеснув руками, свалился в обморок.
Руднев с Белецким оторопело переглянулись.
Что здесь происходит? Кто вы, господа? сердито спросила последняя из рода дельфийских пифий.
Мы пришли расследовать ваше убийство, сударыня, ответил Дмитрий Николаевич и протянул пифии рисунок с мертвой богиней Флорой.
Мадмуазель Флора плакала навзрыд, уткнувшись лицом в бархатную подушку, время от времени начиная голосить и причитать, как простая баба. Ее верный фамильяр ползал перед ней на коленях, пытаясь заставить выпить какие-то капли, которые дрожащей рукой, постоянно сбиваясь со счета, отмерил в хрустальный бокал.
Ваше яснословие! Ну, умоляю вас! Ну, успокойтесь! Примите лекарство! Нельзя же так сердечко-то рвать!
Отчаявшись уговорить свою госпожу, Иннокентий Федорович сам осушил бокал, передернувшись так, будто хлебнул уксуса.
Господа, ну, сделайте же что-нибудь! взмолился он, простирая руки к Рудневу и Белецкому.
Дмитрий Николаевич забрал из его руки бокал и с размаха грохнул его об пол. От резкого звука Флора подскочила, и в тот же момент, как она подняла лицо от подушки, Белецкий плеснул в него водой.
Что вы делаете?! взвился Золотцев, однако бесцеремонные действия Белецкого возымели эффект, рыдания и завывания оборвались, а в заплаканных глазах женщины появилось осмысленное выражение.
Простите нашу дерзость, сударыня, но вас нужно было привести в чувство, извинился Руднев, подсаживаясь на диван рядом с Флорой и протягивая ей платок.
Все еще заикаясь от рыданий, пифия тихо произнесла:
Да-да, конечно! Извините меня! Сейчас я возьму себя в руки Это такой удар! Вы не представляете!
Не представляем, согласился Дмитрий Николаевич. Мы вообще в полной растерянности и очень надеемся, что вы нам сможете все объяснить.
Тут в разговор вмешался фамильяр.
Что тут объяснять! Вы совершили чудовищную ошибку, господа! Расстроили их яснословие и меня чуть не убили! Я жаловаться на вас буду! В суд!
Замолчите, месье Золотцев, оборвала его пифия. Вы знаете, что они не ошиблись!
Из груди Флоры снова вырвалось рыдание.
У вас есть сестра-близнец? Так? встряхнул ее Руднев, опасаясь, что женщина снова ударится в истерику.
Да, закивала головой Флора, с трудом сдерживая слезы. Да, у меня есть сестра, но я храню это в секрете.
Почему?
Потому, Дмитрий Николаевич, что она слабоумная Была
Флора снова заплакала, но на этот раз почти беззвучно.
Сударыня, расскажите нам, мягко, но настойчиво попросил Руднев. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы найти и призвать к ответу того, кто убил вашу сестру.
Да мне и нечего вам рассказать. Мы я и моя сестра-близнец Агата Мы родились в Салониках. Наш отец русский морской офицер, а мать гречанка. Агата в детстве переболела менингитом, чудом выжила, но сделалась глухой и практически ничего не помнящей. Мать не перенесла такого и бросила нас, а отец погиб, когда нам было восемь лет. Нас отдали в приют при монастыре. В пятнадцать лет я сбежала вместе с сестрой и начала сама зарабатывать нам на жизнь Тогда-то у меня и проснулся дар
Артистический? уточнил Дмитрий Николаевич.
По бледному лицу пифии пошли красные пятна.
Вы не смеете! вскрикнула она.
Хорошо, опустим этот вопрос, согласился Руднев. Давайте перейдем к вашему приезду в Москву. Как вы здесь оказались?
Мне покровительствовал господин Миндовский. Нас представили друг другу в Париже. Он заинтересовался моими способностями и пригласил пожить у него в Москве. Сестру я взяла с собой и поселила вместе с нянькой на съемной квартире. О ее существовании знает только моя свита. Было бы недопустимым, если бы стало известно, что у меня есть слабоумная сестра. У людей закрались бы сомнения, что и мои предсказания всего лишь безумный бред.
Ну, это понятно, отозвался Руднев. Что произошло вчера? Почему, увидев мой рисунок, вы ни на секунду не усомнились в гибели вашей сестры?
Потому что я уже знала, что что-то произошло!
В смысле, у вас было предвидение? Вам оракул сказал?
Нет, по щекам Флоры снова потекли слезы. В Мураново я всегда проводила время вместе с Агатой, но из Москвы мы выезжали порознь. Я раньше, а она позже с няней. Когда сломалась карета, я все ждала, что они меня нагонят и подберут в том трактире, но они не появились. Это было странно. Поэтому-то я и вернулась, когда экипаж починили Неужели у кого-то поднялась рука на это беззащитное существо?!
Пифия зарыдала.
Мне нужен адрес, по которому проживала ваша сестра, сказал Дмитрий Николаевич. Я должен переговорить с няней.
Флора продиктовала адрес. Руднев записал, и они с Белецким откланялись.
Когда они уже выходили, Флора догнала их.
Дмитрий Николаевич, скажите, почему у вас перчатка на руке?
Отчего бы вам, сударыня, своего оракула об этом не спросить? отозвался Руднев, несколько задетый беспардонностью вопроса.
Вы скрываете шрам? продолжала настаивать пифия.
Да, если вам так угодно это знать.
У вас обожжена рука?
Да, но мне не совсем понятна причина вашего настойчивого любопытства, сударыня
Это не любопытство! возразила Флора. Я просто не сразу вспомнила Возможно, это имеет какое-то значение Несколько дней назад оракул предрек одному из посетителей, что в его судьбу вмешается обожженная рука Почему вы так смотрите? Вы не верите предсказаниям оракула, да?
Руднев не ответил. Его взгляд сделался рассеянным, будто он смотрел сквозь свою собеседницу.
А какой вопрос задал оракулу тот человек? спросил Дмитрий Николаевич.
Он хотел знать, как ему прославиться.
Глава 4
Гроза обрушилась на город, когда уже затемно Руднев с Белецким вернулись домой на Пречистенку.
Из резиденции последней дельфийской пифии друзья отправились по адресу проживания сестры мадмуазель Флоры и никого там не застали.
Дворник в том доме оказался на редкость ответственным и неболтливым. Он отказался открыть квартиру даже за щедрое вознаграждение, а о жильцах сказал лишь, что не видел их с прошлого дня. Отвечать на какие-либо другие вопросы дворник не стал, заявив, что поставлен сюда совсем не за тем, чтобы чесать языком и болтать о квартирантах со всякими подозрительными праздношатающимся господами. Окончательно убедившись, что они ничего не добьются, Руднев с Белецким решили более не терять времени, а предоставить возможность допросить дворника Терентьеву или кому-то из его людей.
Дома Белецкий задал Рудневу тот вопрос, от ответа на который Дмитрий Николаевич старательно уходил с того момента, как они покинули особняк на Поварской улице.
Так что вы, Дмитрий Николаевич, думаете о предсказаниях Флоры про обожженную руку?
Разговор этот происходил в кабинете Руднева. Дмитрий Николаевич запретил зажигать свет и теперь стоял у окна и любовался всполохами молний и бьющими в стекло струями проливного дождя.
Белецкий, это не предсказание! Ты же понимаешь!
Я понимаю, и это меня как раз больше всего беспокоит! Откуда она заранее знала про вас?
Самое простое объяснение: она ничего заранее не знала, а просто придумала всю эту историю с прорицанием на ходу, чтобы заморочить нам голову.
Вы сами в это не верите! возразил Белецкий. Во-первых, как бы она догадалась, что у вас под перчаткой именно ожог.
Так я же ей сам сказал.
После ее однозначного вопроса!
Господи, Белецкий! Сообразить, что человек скрывает под перчаткой какую-то неприглядность, несложно. Врожденное уродство или болезнь исключил мой ответ про шрам. Дальнейшее предположение про ожег было самым логичным. Что может еще так обезобразить руку, что человек станет носить перчатку?
Допустим, вы правы, продолжал наседать Белецкий, она достаточно умна и догадалась. Но она сослалась на сеанс, где обычно присутствует не менее дюжины человек. Если она настолько проницательна, как вы говорите, то уж про свидетелей, которых мы сможем опросить, она бы точно сообразила! Да и вообще, зачем бы ей пришло в голову, как вы выразились, морочить нам голову?
Может, я ей приглянулся, и она захотела произвести на меня впечатление, улыбнулся Руднев. Такое случается.
Дмитрий Николаевич, вы напрасно отшучиваетесь! крайне серьезно произнес Белецкий. Я ведь вижу, что вас встревожили ее слова! Так что вы на самом деле об этом думаете?
Руднев помолчал, побарабанил пальцами по стеклу и наконец ответил.
Я думаю, Белецкий, что мадмуазель Флора втягивает меня в какую-то игру. А мне совсем не нравятся игры, в которых убивают несчастных женщин и выкладывают картины из трупов.
На следующее утро ни свет ни заря на Пречистенку пожаловал Анатолий Витальевич и заявил встретившему его Белецкому, что у него есть новости, которыми он бы хотел немедленно поделиться. Белецкий ответил, что и им есть, что рассказать чиновнику особых поручений, и отправился будить Руднева, однако обнаружил его не в спальне, а в художественной мастерской, где тот, очевидно, провел всю ночь.
Дмитрий Николаевич сидел на полу, а перед ним на мольберте стоял набросок картины с изображением восседающей на треноге пифии. Искаженное божественным экстазом лицо жрицы имело очевидное сходство с мадмуазель Флорой.
Вы что, Дмитрий Николаевич, совсем спать не ложились? ворчливо спросил Белецкий, скептически разглядывая картину.
Я думал о пифии, ответил Дмитрий Николаевич.
Это я вижу
Вот скажи мне, Белецкий, случалось ли тебе когда-нибудь видеть взрослых близнецов настолько неотличимых, как Флора и Агата? Руднев подсунул Белецкому сделанный им накануне портрет убитой и кивнул на мольберт.
Дмитрий Николаевич, я затрудняюсь оценить сходство трупа с живой женщиной, но, если судить по вашим рисункам, сходство действительно значительное.
Не значительное, Белецкий, а невероятное! Это странно!
Готов с вами согласиться и предлагаю обсудить это с Анатолием Витальевичем, который дожидается вас в гостиной.
Первым делом Руднев рассказал сыщику о выяснившейся накануне ошибке в установлении личности одной из жертв.
Это многое объясняет! довольно потерев руки, заявил Терентьев. Смотрите! и он протянул Дмитрию Николаевичу пачку фотографий. Обратите внимание на те, что от Дягелева со вскрытия Флоры, то есть Агаты.
Дмитрий Николаевич выложил перед собой ряд снимков убитой женщины, очень похожей на ту, что рыдала вчера на Поварской, но имевшей с ней ту степень различий, которая ни за что бы не позволила перепутать этих двоих.
Убитая была коротко обстрижена, в волосах ее блестела седина, щеки были запавшими, глубокие морщины пресекали лоб и скорбно опускали уголки рта. В целом убитая выглядела старше и куда как менее ухоженно, чем ее сестра.
Мистика! пробормотал Белецкий. Они абсолютно разные! Но ведь эта несчастная выглядела совсем иначе! Она что, была загримирована?
Думаю, одним гримом тут не обошлось, Руднев потрясенно покачал головой. Ее изменили более искусным и радикальным способом, куда менее приметным при поверхностном взгляде, Дмитрий Николаевич указал на ряд точек у линии волос убитой и спросил Терентьева. Я прав?
Да, Дмитрий Николаевич, ответил Терентьев и пояснил в ответ на вопросительный взгляд Белецкого. Убийца исправил ей форму лица, набив за щеки ваты, а кожу на лбу натянул и зашил, словно на башмаке, спрятав шов под париком. Филипп Иванович говорит, шов далек от идеала, но сделан человеком, очевидно, имеющим медицинские навыки.
Жуть какая, поежился Белецкий. И зачем все это было нужно делать?
Очевидно, чтобы добиться того самого небывалого сходства, о котором я тебе говорил, ответил Руднев. Куда интереснее вопрос, зачем было нужно это сходство?
Получается для того, чтобы Агату приняли за Флору, ответил Анатолий Витальевич.
Так, может, этот убийца одержим мадмуазель Флорой? высказал гипотезу Белецкий. Скажем, его обуревает страсть, доведшая его до той степени исступления, что он замышляет убийство. Но он не может добраться до самой пифии и каким-то образом узнает о существовании ее сестры предположим, он следил за Флорой. И вот безумец убивает убогую Агату, но, чтобы удовлетворить свое вожделение, придает ей облик Флоры.
Мне нравится эта версия! заявил надворный советник.
Мне тоже сказал Руднев и, очевидно, не договорил.
Но? спросил Белецкий. Вы ведь хотели сказать «но», Дмитрий Николаевич?
Но меня смущают два момента, продолжил Руднев. Во-первых, если все крутится вокруг Флоры, почему убийца выбрал в качестве антуража «Весну»? Композиционно в этой картине основное место занимает Венера. При этом существует множество произведений, где главную роль играет именно Флора. Взять хотя бы Луку Джордано, Николя Пуссена, Ричарда Весталла
Помилосердствуйте, Дмитрий Николаевич! перебил Руднева сыщик. Вы правда думаете, что всякий человек вот так вот навскидку может всяких там Весталлов припомнить с их картинами?! Я, например, и про вашего-то Боттичелли только вчера от вас услышал. И ненормальный этот какую знал картину, такую и изваял, прости господи!
Ну, допустим, согласился Руднев. Тогда есть второе сомнение.
И Дмитрий Николаевич поведал Терентьеву о странном прорицании последней дельфийской пифии о судьбоносной обожженной руке.
Та-ак, протянул Анатолий Витальевич. Пожалуй, мне следует заняться этой гадалкой потщательнее А вы, Дмитрий Николаевич, в одиночку нигде не шляйтесь и носите с собой оружие.
Анатолий Витальевич, вы как-то слишком серьезно ко всему этому отнеслись, Руднев попытался снизить градус беспокойства чиновника особых поручений, но тот был непреклонен.
Это вы, Руднев, по своему обыкновению, слишком легкомысленны! ответил он. Мы имеем дело с человеком, который из девяти трупов шедевр мировой живописи сложил. Поверьте моему опыту, с такими творческими людьми стоит соблюдать осторожность.
В тот день Савелий Галактионович Савушкин как никогда жалел об избранной им службе в сыскной полиции. Собственно, жалеть он начал еще накануне, в заброшенном каретном сарае, а теперь же окончательно убедился в своей недальновидности.
Мало того что половину предыдущего дня ему пришлось провести среди зловонных трупов в обществе ворчливого патологоанатома, записывая за ним всякие чудовищные подробности, так и после этого нечеловеческого испытания чиновник особых поручений не нашел для него никакого другого занятия, как отправить по всем покойницким Москвы, чтобы разыскать те, из которых были похищены давешние мертвецы.
Савелия Галактионовича к тому времени уже не трогали ни запах, ни тягостные зрелища, коих он еще в Ивановском переулке нанюхался и насмотрелся сверх всякой меры, но вот ущерб, нанесенный его самолюбию, виделся ему невосполнимым.