По словам эксперта, «Весна» относилась к числу тех шедевров, что будоражили амбиции многих художников средней руки, а кроме того, пользовалась достаточной известностью у публики вроде того фабриканта с дочерью, что желали быть увековечены кистью Руднева в Шекспировских образах. Вследствие этого в России, и, в частности, в Москве, было немало плохих и хороших копий Боттичелли, вполне себе достаточных для того, чтобы послужить инструкцией для воссоздания композиции флорентийского шедевра. Помимо этого, описание «Весны» входило минимум в три каталога, а оценить количество отпечатанных литографий эксперт даже не брался. В общем, становилось очевидно, что убийце совсем не обязательно было предпринимать тур по Италии, чтобы почерпать вдохновение и получить представление о картине.
Белецкому тоже удалось узнать немногое.
Мадмуазель Флора стала известна как прорицательница после того, как она якобы предсказала покушение на Вильгельма II, совершенное в Бремене. Правда, как это обычно бывает, о ее предсказании стало известно постфактум, однако достоверность оного подтверждалась лицами, чья известность в берлинском свете не позволяла усомниться в правдивости их слов, тем более что число свидетелей за тот период, пока тема мусолилась газетами, выросло на порядок.
Далее последняя дельфийская пифия в течение десятка лет регулярно оказывалась упомянутой в европейской светской хронике, только уже в основном в контексте позитивных предсказаний. Чаще всего она предрекала рождение наследников, назначения на должности и выгодные матримониальные партии.
Меняя одного покровителя на другого, мадмуазель Флора кочевала по европейским столицам, пока три года назад не оказалась в Петербурге, где прожила два года. После она на полгода уехала в Париж и снова вернулась в Россию, но на этот раз в Москву.
В услужении у пифии, помимо штата, выделенного ей Миндовским, было всего два человека: горничная-гречанка и фамильяр, господин Золотцев. Причем оба они состояли при госпоже задолго до ее приезда в Россию, что было совсем неудивительно для гречанки, но вызывало вопросы в отношении фамильяра. Однако выяснить что-либо о темпераментном Иннокентии Федоровиче Белецкому не удалось.
Что насчет сеанса предсказаний? спросил Руднев после того, как Белецкий окончил свой рассказ.
Белецкий взглянул на часы.
У нас с вами есть время на обед и на то, чтобы переодеться к вечеру.
В особняке Миндовского собралось немногочисленное, но вполне приличное общество.
В освещенной на старомодный лад свечами гостиной посетители разбивались на группы и вели обыденные светские беседы о политике, театре, скачках, общих знакомых, знаменитостях и о прочем в том же духе. Подобранные едва ли не на одно лицо лакеи в голубых ливреях подавали гостям шампанское и засахаренные фрукты.
Это похоже на обычный светский прием, поморщился Руднев, который подобные мероприятия терпеть не мог и всячески их избегал.
А вы чего ожидали, Дмитрий Николаевич? Авлосов? Киликов? Хитонов? пожал плечами Белецкий.
По крайней мере я ожидал какой-то особой атмосферы. Пока же антураж абсолютно прозаический.
Это же не цирк и не шатер гадалки, чтобы декорациями настроение нагнетать!
Руднев недовольно мотнул головой.
От цирка все это отличается только импозантностью публики!
Наберитесь терпения, Дмитрий Николаевич! На сеансе атмосфера совсем иная, заверил Белецкий. Не знаю, чем уж это объясняется, но, поверьте, это действо захватывает. Я видел, как особо впечатлительные личности там до исступления доходили.
Это называется истерией, скептически хмыкнул Руднев. Ну или, к слову, о киликах, шампанское у пифии могут подавать какого-то особого сорта.
Белецкий с подозрением взглянул на свой бокал и отставил его. Наблюдавший за этим Дмитрий Николаевич рассмеялся.
В этот момент в гостиную вошел господин Золотцев и, распахнув объятья, кинулся через весь зал к Рудневу. На этот раз Белецкий в отместку за шутку с шампанским не стал прикрывать Дмитрия Николаевича от импульсивного фамильяра.
Ах, господин Руднев, как замечательно, что вы нашли возможность прийти! И, так сказать, поддержать ее яснословие! растроганно восклицал Иннокентий Федорович, прочувственно обнимая и лобзая гостя. Когда я увидел вас в сегодняшнем списке, так прям сразу и подумал: вот, подумал я, Дмитрий Николаевич благороднейший человек с невероятной тонкостью манер и особенной деликатностью!..
«Благороднейший человек» с трудом высвободился из дружеских объятий и, взяв фамильяра под руку, поспешил увлечь его в другой конец зала, подальше от любопытствующих посетителей, привлеченных бурной сценой и пламенной речью Золотцева.
Как состояние госпожи Флоры? спросил Руднев, врезая свой вопрос в неиссякаемый поток восторженных и взволнованных слов. Она очень сильная женщина, раз не стала отменять сегодняшней сеанс.
Несомненно! Несомненно, господа! с головокружительной легкостью перескочил на новый предмет разговора Иннокентий Федорович. Но тут дело не только в силе! Здесь вопрос служения! Нам с вами, простым смертным, этого не дано понять!
Служения? не понял высказанной сентенции Руднев.
Именно! Пифия служит оракулу! Ее дар это и ее проклятье! Как бы ей ни было тяжело сейчас, она не имеет возможности противиться силе древних богов!
А вы давно служите госпоже Флоре? снова сменил направление беседы Дмитрий Николаевич.
О! Я удостоился великой чести стать фамильяром ее яснословия в 2681 году месяца Хераий3!
Простите? озадачено переспросил Руднев.
Ах! Извините, привычка! и Золотцев пояснил: Уж скоро пять лет, как я при госпоже. Я тогда путешествовал по Европе, искал свое призвание, знаете ли! Я все мечтал написать книгу о величайших цивилизациях древности. О Греции или про Рим Но чего-то мне не хватало! Может, конечно, и образования, но я так думаю, что это все судьба! Судьба, господа, она дама строгая! Она уж если что и решила, то противиться ей бесполезно Короче говоря, во Флоренции я пересекся с ее яснословием. Побывал на ее сеансе И все! Словно громом меня поразило! Понял я, грешный, что мне на роду написано было!.. Кинулся я ее яснословию в ноги, ну, она и снизошла!.. С тех пор я ее верный фамильяр, а заодно и устроитель всех ее дел, конфидент, даже что экономка и нянька, если вы меня понимаете
Понимаем, хмыкнув, заверил Белецкий. А позвольте задать вам деликатный вопрос как фамильяру и конфиденту? Каков статус личной жизни госпожи Флоры?
Иннокентий Федорович всплеснул руками.
Господа, о чем вы говорите! Вы имеете в виду de la vie amoureuse (фр. любовная связь)? Но это абсолютно невозможно! Она пифия! Вы знаете, что это значит?! Она принадлежит оракулу! Принадлежит сomplètement (фр. без остатка)! На обывательском уровне это значит, что она не имеет права на иные отношения! Она не может иметь amant (фр. любовника)! Ни в каком смысле! Vous me comprenez?! (фр. Вы меня понимаете?!) Она должна restée pure (фр. оставаться невинной) и хранить верность оракулу! В противном случае она лишится своей силы!..
А что есть ее оракул? перебил поток пылких излияний Дмитрий Николаевич.
Фамильяр поперхнулся своей болтовней, побледнел и отшатнулся.
Что вы такое спрашиваете, сударь?! Как можно! Это величайшая тайна, сокрытая ото всех! Это арканум! Сокровенное!.. Естественно, я не посвящен! И никогда бы не посмел даже помыслить о том, чтобы поднять глаза на эту энигму!..
Золотцев вынул из жилетного кармана часы, взглянул на них и схватился за голову.
О боги! Я опаздываю!.. Нам давно пора начинать!.. Прошу меня простить, господа!
С этими словами фамильяр метнулся к неприметной боковой двери и исчез за ней.
Как вы думаете, Дмитрий Николаевич, он не в себе или комедию ломает? спросил Белецкий, глядя вслед Иннокентию Федоровичу.
Право, не знаю, признался Руднев. По мне, так и то и другое. Вопрос лишь в соотношении.
Глава 6
Не успели друзья договорить, как раздался призывный звук гонга, и лакей распахнул двери, ведущие в соседнюю залу. Разговоры разом притихли, иные лица сделались взволнованными, иные напряженными. Гости потянулись из гостиной в «святилище».
«Святилище» представляло собой небольшой зал, тонувший в сумраке и освещенный лишь светом античных напольных масляных светильников, ряд которых делил помещение на две части. В первой полукругом стояли два ряда кресел с карточками, на которых значились имена посетителей. Вторая часть зала была отгорожена плотной золотистой занавесью, и, очевидно, именно там должно было вот-вот начаться таинство предсказаний оракула.
Руднев с Белецким обнаружили свои карточки на центральных креслах в первом ряду.
Я собирался посмотреть на все это со стороны, но, похоже, оракул сам решил понаблюдать за нами, проворчал Руднев, занимая отведенное ему место.
Если вы надеялись разгадать секрет фокуса, то наша позиция самая выгодная, утешил его Белецкий.
Когда все посетители наконец расселись, снова прозвенел гонг, и в зале воцарилась тишина.
Золотистая занавесь дрогнула и с тихим шелестом поползла вверх, пока край ее не остановился на половине высоты от пола до потолка.
Понять размеры открывшегося пространства было невозможно, так как границы его растворялись в непроглядной мгле. Посреди него на высокой треноге, сияющей золотым блеском, восседала с ног до головы укутанная в алые шелковые покрывала женская фигура. У подножья треноги стояла бронзовая чаша, курившаяся тонким прозрачным лиловым дымом. Принюхавшись, Дмитрий Николаевич уловил густой запах ладана, жженого лавра и еще каких-то благовоний.
С минуту женская фигура на треноге была недвижима, а после медленно подняла голову.
Пифия взглянула в зал взглядом широко распахнутых глаз, сфокусированных, казалось, на чем-то за гранью этого мира. Лицо вещуньи было застылым, не выражающим ничего, словно лицо античной статуи. Внезапно уста ее разомкнулись, и тихий грудной голос, совсем непохожий на тот, что слышали Руднев с Белецким накануне, размерено произнес:
Великий оракул готов говорить со смертными. Вопрошайте.
Призыв этот прозвучал как-то так, что Дмитрий Николаевич неожиданно для себя почувствовал, как по коже у него бегут мурашки. И раньше, чем он успел сбросить с себя тревожное наваждение, из-за спины у него раздался первый вопрос, заданный очень пожилой дамой:
Сын мой, Мишенька, на Дальний Восток направлен служить Скоро ль вернется? А как вернется, женится ли в срок? Очень уж хочу я внуков успеть понянчить
Поза пифии не переменилась. Взгляд оставался все таким же отрешенным и нездешним.
Голос рода глухо произнесла она. Коли он взывает к смертным, так ничто не может противостоять ему Не вопрошай, смертная, сама на зов иди Успеть может лишь тот, кто поспешает
Это ж как понимать-то? переспросила старая дама. Самой мне, что ли, к Мишеньке поехать?.. А ведь и то верно, душенька! Чего ждать-то? И так ведь, как старый гриб, все на одном месте
Ответь мне, пифия! перебил старуху молодой человек болезненного байроновского вида. Когда наконец преставится этот черт жадный и я получу наследство? Ведь уж сколько лет на ладан дышит, а, глядишь, и меня переживет!
Все в свое время случается, ответствовала пифия. Не рано. Не поздно. Точно в срок.
И мне ответь! спросил господин, сидевший рядом с Рудневым. Как дело-то мое в суде? Выгорит ли?
Тому, за кем правда, нет причин о судах беспокоиться. Ни о земных. Ни о небесных, прозвучало в ответ.
Вопросы посыпались со всех сторон. Одни из них были серьезными, другие пустяшными, и на все на них пифия отвечала туманно и расплывчато. Однако публика, находящаяся в каком-то особом душевном возбуждении, оставалась довольна. Казалось, вопрошавшие не очень-то и стремились получать конкретные ответы на свои вопросы и удовлетворялись туманными откровениями, неопределенность которых позволяла им слышать именно то, что они и желали услышать.
Дмитрий Николаевич склонился к Белецкому и шепнул ему на ухо:
Говорил же я тебе, все это дешевая мистификация. Она, как любая гадалка, дает ответы, которые трактовать можно по-любому.
Подождите, Дмитрий Николаевич, тихо ответил Белецкий. Сеанс еще не окончен. Возможно, вы измените ваше мнение об уровне мистификации.
Прошло еще минут десять, в течение которых характер предсказаний нимало не поменялся, но внезапно пифия вздернула голову выше и повела невидящим взглядом, будто высматривая кого-то среди гостей.
Тише! повелительно сказала она. Тише, смертные! Великий оракул желает слышать невысказанный вопрос.
Зал затих.
Прорицательница подняла руку. Ее указующий перст твердо и однозначно был направлен на Дмитрия Николаевича.
Ты! произнесла она, возведя очи горе. Ты пришел сюда со множеством вопросов, но не задал ни одного. Уста твои немы, но разум и сердце алчут ответов. Так вопрошай же!
Тишина в зале была такой, что заданный Рудневым вполголоса вопрос был услышан каждым из находящихся в зале.
Где няня Агаты?
Дмитрий Николаевич, это жестоко! возмущенно прошипел Белецкий на ухо другу.
Ни одна черта не дрогнула в прекрасном лице пифии, а палец ее по-прежнему указывал на Руднева.
Там же, где десять остальных, о которых ты хочешь спросить, прозвучал ответ, и Дмитрию Николаевичу почудилось, что его окатили холодной водой.
Где именно? спросил он, напряженно подавшись вперед.
Рука пифии задрожала и опустилась. Она уронила голову на грудь и вся поникла, словно силы полностью оставили ее. Золотистый занавес упал, отгородив треногу от зала.
Несколько секунд в зале еще сохранялась тишина, а потом посетители зашевелились, заговорили, поднялись с мест и направились к выходу.
Что это было? ошеломленно спросил Руднев, поворачиваясь к Белецкому.
Я думал, вы мне объясните, нахмурился тот. Вы же намеривались разгадать фокус Как думаете? Может, пора привлечь к разгадыванию Анатолия Витальевича с его кавалерией?
Это успеется, возразил Дмитрий Николаевич, решительным шагом направляясь прочь из «святилища». К нему вернулся его рационально-скептический настрой. Сперва давай-ка сами испросим объяснений у чаровницы.
В дверях они наткнулись на запыхавшегося фамильяра.
Прекрасно все прошло! Не правда ли, господа?! с обычной для него восторженностью воскликнул Иннокентий Федорович и, не дожидаясь ответа, прибавил: Дмитрий Николаевич, их яснословие просят вас пожаловать к ней. Извольте следовать за мной!
На ловца и зверь бежит, пробормотал Белецкий, шагнув вслед за Рудневым, но Золотцев решительно преградил ему дорогу.
Их яснословие велели привести только лишь господина Руднева!
Нет уж! возразил Белецкий. Мы пойдем оба. Если вам так будет понятнее, я фамильяр Дмитрия Николаевича и обязан его сопровождать. Вы же меня понимаете?!
Но Иннокентий Федорович понимать не желал.
Госпожа ожидает исключительно господина Руднева, повторил он с настойчивым раздражением.
Подожди меня, Белецкий, попросил Дмитрий Николаевич.
Если я правильно понял настроение ее яснословия, вам, господин Белецкий, придется ждать долго, заметил фамильяр.
В смысле? спросил Руднев.
В том смысле, что их яснословие оказывает вам честь пригласить вас на ужин, Дмитрий Николаевич.