Да, да, я поняла.
Я пришлю тебе адвоката, говорить будет он. Если будет допрос, молчи, понятно? Как бы на тебя ни давили, ничего не говори. Я постараюсь все сделать как можно скорее. В каком участке ты находишься?
Я не знаю
Ты имеешь право узнать. Спроси прямо сейчас.
Я стучу в дверь, спрашиваю, а потом передаю Тому.
Я свяжусь с Биллом. Все будет хорошо, слышишь?
Да, слышу
Шнайдер, время, говорит офицер.
Все, пока, бросаю трубку и возвращаю телефон полицейскому. Он закрывает меня, и я снова остаюсь наедине со страхом в тишине и темноте.
Время в камере течет невозможно медленно и мучительно. Вокруг только серые стены и унитаз с раковиной. Кровать большой выступ в стене с тоненьким матрасом сверху. Я хожу по помещению туда-сюда, сердце стучит до боли быстро. Ладони потеют и замерзают, я согреваю их собственным дыханием. Потом сижу на кровати какое-то время и повторяю этот ритуал снова.
Когда дверь камеры открывается, я вздрагиваю. На пороге появляется темноволосая взрослая женщина в костюме. Она представляется адвокатом и называет свое имя, которое я сразу же забываю. Она говорит:
Мисс Шнайдер, времени на долгий разговор у нас нет, так что вы должны четко и быстро рассказать мне всю правду о том, что произошло.
Я рассказываю ей историю с того момента, как Алиса вручила мне подарок на дне рождения, и вплоть до того, как его обнаружили у меня в рюкзаке. Она внимательно слушает, а потом спрашивает:
Как давно вы употребляете наркотики?
Месяца я опускаю взгляд, четыре, наверное. Я не помню.
Девушка, что вручила вам наркотик, ваш наркодилер?
Эм да, наверное, так можно сказать.
Как она выглядит?
Я описываю Алису, после чего следуют еще несколько вопросов о ней: где она живет, сколько ей лет и много-много о том, чего я не знаю. В конце адвокат говорит:
Полиция еще не завела на вас уголовное дело, и я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось. Есть вероятность, что получится решить этот вопрос иначе. Если нет, будем добиваться оправдательного приговора. В вашем случае это вполне реально.
Я сглатываю, ничего не могу ответить. Оправдательный приговор. В моей голове оправдательные приговоры касаются убийц, насильников и мошенников, а я ведь ничего не сделала
Наша встреча заканчивается. От всего услышанного мутит и кружится голова. Я настолько устала и ослабла, что как только оказываюсь на твердой тюремной кровати, то сразу проваливаюсь в небытие.
Просыпаюсь словно после страшного кошмара, будто не спала вообще. Сколько времени прошло, не знаю. По ощущениям целая ночь. Произошедшее воспринимается словно что-то нереальное, просто выдумка. Только чувство омерзения к себе и миру дают понять, что все взаправду. Почти сразу в камеру заходит офицер и застегивает на мне наручники.
На выход, командует он, за мной.
Я повинуюсь, плетусь следом в ужасе от предстоящей неизвестности. Он заводит меня в комнату для допроса, где находится только стул с двумя стульями, лампа и затемненное окно. Офицер сажает меня напротив и кладет стопку бумаг на стол.
Простите, мой адвокат Я не буду говорить без нее, испуганно мямлю я.
Тебе не понадобится адвокат.
Я замолкаю. Что это значит? Полицейский молчит, к моим глазам уже подступают слезы. Офицер представляется и начинает:
Белинда, ты понимаешь, что нарушила закон штата Калифорния о наркотических веществах, их приобретении, хранении, перевозке, распространении, изготовлении и переработке?
Сердце переворачивается от его слов. Он повторяет:
Белинда, отвечай. Ты понимаешь, что нарушила закон?
Понимаю, тихо говорю.
Ты знаешь, что твои противоправные действия наказываются лишением свободы на срок от трех лет?
Я сглатываю.
Нет, не знаю
Приговор по таким делам выносится по принципу прецедента, исходя из существующих решений подобных дел. В твоем случае это семь лет, для твоего друга двенадцать.
Я чувствую леденящий ужас, охватывающий тело. Руки начинают неметь, щеки пылают.
Наркотики это не развлечение, Белинда. Наркотики в твоей сумочке это не легкий сиюминутный кайф, а преступление против страны и государства. Ты это понимаешь?
Я киваю.
На тебе как на гражданке Америки лежит моральная и правовая ответственность перед обществом. Твоя противоправная деятельность должна повлечь за собой наказание, ты согласна?
Оцепенев, я выдавливаю из себя:
Согласна
Ты понимаешь, какие тебя ждут последствия?
Понимаю
Какие?
Тюрьма.
Верно.
Я смотрю куда угодно, только не на полицейского. В голове шум, меня лихорадит.
Вставай, говорит он мне и под руку выводит наружу.
Офицер тянет меня по коридору, мы заходим в комнату с камерами хранения. В одной из них оказываются мои вещи: все, что было при мне и что у меня забрали портфель, телефон и удостоверение. Полицейский расстегивает на мне наручники и вручает вещи.
В этот раз ты отделалась легким, подчеркиваю легким испугом, Белинда. В следующий раз тебе так не повезет. Я надеюсь, ты все поняла. На выходе распишешься за получение вещей.
Я стою, словно парализованная, прижимаю к себе рюкзак и часто дышу. На негнущихся ногах выхожу наружу и иду по указанному шерифом направлению. В ушах звенит. Попадаю в большой светлый вестибюль; глаза, отвыкшие за сутки от дневного света, пронзает боль.
Белинда! слышу знакомый голос. Сбоку ко мне подбегает Том, а следом его охранник. Адвокат тоже оказывается рядом.
С тобой все хорошо? Тебя не трогали? спрашивает Том.
Все хорошо. Мне надо сесть.
Я опускаюсь на лавку у стены и утыкаюсь лицом в ладони, пытаясь справиться с диким желанием блевануть.
Точно все нормально? опять спрашивает он.
Ее до смерти напугали, отвечает адвокат.
Меня тошнит.
Принеси воды, говорит Том охраннику и садится рядом со мной.
Он обнимает меня за плечо, наклоняет к себе. От его знакомого, приятного запаха мне сразу становится спокойнее. Постепенно я начинаю осознавать, что все обошлось. Охранник вручает мне пластиковый стакан с холодной водой, после которого желудок скручивает боль. Кажется, последний раз я ела еще вчера.
Лучше? спрашивает Том.
Да.
Хорошо. Тогда уедем отсюда.
Я киваю. Что угодно, лишь бы выбраться из этого места и забыть все как страшный сон. Я оглядываюсь по сторонам, и до меня вдруг доходит.
А Скифф? спрашиваю я.
Какой Скифф? смотрит на меня Том.
Со мной был парень
А, да малышка, забудь о нем. Ему не помочь.
Ясно, спокойно говорю я, но внутри все пылает.
На выходе из отделения, прямо у дверей, нас ждет большой черный «Мерседес». Охранник открывает нам двери, сам садится на переднее сиденье. Машина трогается с места, мы все дальше и дальше отъезжаем от участка.
Где папа? вдруг спрашиваю.
Том вздыхает. Смотрит в окно. Я не могу терпеть его молчание.
Ты ему не дозвонился?
Он отключил телефон. Твоя мать сказала, что он не дома. Не было времени искать.
Ясно
Я опускаю взгляд.
Эй, зовет меня Том, уверен, с ним все хорошо.
Спасибо тебе, говорю я, и прости.
Все нормально.
Мы замолкаем, но, кажется, Тому еще есть что сказать. Я смиренно жду, когда же он даст волю своему гневу и выскажет мне все.
Но вместо этого он наклоняется ко мне и доверительно произносит:
Слушай, Белинда будь осторожнее в следующий раз, ладно?
Следующего раза не будет, клянусь
Я тебя ни в чем не обвиняю, не надо клясться. Просто ты такая молодая и тебе ничего не страшно. Я это понимаю, но хочу сказать, не надо таскать по городу наркоту.
Я кусаю губы, смотрю в окно. Мне нечего ему ответить.
И еще если ты употребляешь наркотики делай это как угодно, только не через шприцы. Никаких шприцов.
Мне вдруг становится невероятно стыдно, прямо до боли. Уши загораются, я спешу спрятать их под волосами. Чувство стыда такое всеобъемлющее и невозможное, что мне хочется спрятаться от Тома и никогда ему не показываться. Я киваю.
Я больше не буду иметь с этим дел правда Прости, прошу
Всякое дерьмо случается, обреченно говорит Том.
Я немного медлю, но потом все же спрашиваю:
Ты рассказал маме?
Конечно нет.
Я облегченно вздыхаю.
6
Те времена запомнились мне сплошным темным пятном, будто на улице всегда была ночь и я несколько лет не видела солнечного света.
Мне было девять, и единственное, что доставляло мне радость, игры с моими друзьями-соседями. Мы бегали по домам, катались по району на велосипедах, устраивали соревнования из разряда «кто дальше прыгнет» или «кто больше всех отобьет мяч от земли». В эти моменты я забывалась, абстрагировалась от всего, что происходило дома, и была обычным счастливым ребенком.
Ничего не отличало меня от других, кроме одного: гулять я выходила редко.
Я не могла просто взять и уйти из дома, как делали это другие дети. Когда я видела, как свободно они могут перемещаться, то до дрожи завидовала. Мне так делать было нельзя.
Мама разрешала мне выходить из дома только тогда, когда я уберусь в квартире. Но уборка в понимании моей мамы это явно не то, что имеют в виду все нормальные люди.
Все должно было выглядеть идеально. Ни одной пылинки на полке. У всех вещей есть свои места, и не дай бог какой-то из них оказаться не там.
Брызги на зеркале, отпечатки пальцев на ручках дверей я протирала их каждый раз, когда они появлялись. Каждый день забиралась под потолок и стирала пыль с лампочек едва ли хоть кто-то из людей делает это чаще, чем раз в неделю.
Если у мамы было плохое настроение, мне могло влететь за крошки на столе. Я до сих пор вспоминаю те годы с содроганием.
В тот день я очень хотела играть с друзьями. Но вот незадача кран в моей ванной комнате протекал и оставлял лужицы в ванной. Я знала, маме это не понравится, и если она увидит их, то никуда меня не пустит.
В голове созрел план. Я выдраила полы до блеска, вытерла всю пыль и быстро закрыла окна всегда так делала, потому что знала: с улицы летит пыль и к тому времени, как мама придет проверять, она снова осядет на полки. С той же целью я выключила вентиляцию. А потом сделала гениальную, по своему мнению, вещь: перекрыла в доме воду.
Я знала, никакие оправдания не помогут мама не будет слушать, что кран протекает, поэтому избавилась от проблемы как могла.
И это сработало. Пройдя ее доскональную проверку, я побежала к друзьям.
Несколько счастливых часов я веселилась, но когда вернулась домой, окунулась в сущий кошмар. Мама не оценила то, что я сделала, потому что не смогла принять душ.
Тогда в первый раз у нее по-настоящему сорвало крышу. Как только я зашла в квартиру, она стала кричать на меня и ударила.
* * *
Не корми его своей вегетарианской едой, ему надо есть нормально, говорит Марта, и не пей при ребенке.
Разумеется, отвечает Том.
Я проснулась минут пять назад и теперь стою у лестницы на втором этаже, слушаю разговор внизу.
Папа, я хочу в «Макдоналдс»!
Никакого «Макдоналдса»! шипит Марта.
Ну мама!
Том смеется, говорит:
Я позвоню тебе завтра вечером.
Не забудь дать Джоуи таблетки.
Конечно. До встречи.
Пока.
Входная дверь за Мартой закрывается, и я наконец-то спускаюсь. На звук моих шагов Том и Джоуи оборачиваются.
Белинда! удивляется малыш. Он срывается ко мне и обнимает, прижимается щекой к животу. Я обнимаю его в ответ, глажу по голове.
Ты пришла поиграть со мной? спрашивает он.
Ну конечно! Я уже соскучилась.
Как прошел день рождения?
Было круто жалко, что тебя не было.
Мама сказала, мне нельзя там быть
Моя сказала так же, смеюсь я, но на душе гадко.
Джоуи, куда ты хочешь? спрашивает Том у сына и опускается перед ним на колено. Чем хочешь заняться?
Хочу играть с Белиндой. Не хочу никуда.
Джоуи так искренне и крепко обнимает меня. Улыбается самой лучезарной улыбкой из всех, что я когда-либо видела. Я чувствую от него нескрываемую детскую искренность. Мне хорошо, ведь я так скучала по ощущению добра, совсем отвыкла от него. Никогда бы не подумала, что эти эмоции мне подарит ребенок.
Малыш, ты что, влюбился в Белинду? посмеивается Том, глядя на нас.
Да, смело отвечает Джоуи.
Оу, говорю я.
И что тебе в ней нравится? спрашивает Том.
Она красивая.
Позовешь ее замуж?
Да.
Хочешь поцеловать ее?
Да.
Том смеется и смотрит на меня.
Ну давай в щечку, говорю я Джоуи и наклоняюсь к нему. Он без промедлений чмокает меня.
Дальше мы решаем поесть. Джоуи по-прежнему настаивает на «Макдоналдсе».
Папа, я буду то же, что и ты, говорит он.
Там не будет мяса, предупреждает Том.
Я не люблю мясо! Мясо это невкусно!
Хорошо. Только не рассказывай маме.
Джоуи кивает.
А я буду мясо, вмешиваюсь, хочу «Биг Тейсти». М-м-м вот что я люблю.
Следующие два часа мы тратим на поход в «Мак». Проводить время с Джоуи и Томом замечательно, я почти полностью забываю обо всех проблемах. Когда после долгой прогулки мы возвращаемся домой, Джоуи просит Тома сыграть с ним на барабанах. Наверху здесь целая мини-студия, с кучей техники, микрофоном, несколькими гитарами и барабанной установкой. Я сразу вспоминаю, как папа и Том в детстве учили меня играть на гитаре. Тогда, конечно, эти двое были совершенно другими. Все было другим, и эти воспоминания теплые, приятные, такие трогательные, что хочется плакать. Я вспоминаю об отце и решаю отойти позвонить ему. Как и говорил Том, его телефон выключен. Внутри поднимается волнение, я представляю, будто с ним что-то случилось, и в голове мелькают страшные варианты развития событий. Чтобы не думать об этом, скорее возвращаюсь обратно.
Я хочу быть как папа, говорит мне Джоуи. Тоже хочу играть в группе и выступать перед людьми!
Наклонившись к нему, я с улыбкой отвечаю:
Ты вырастешь и будешь в сто раз круче, чем он!
Я не хочу быть круче, я хочу быть как папа.
Том подкручивает для Джоуи барабаны, чтобы те были ниже, пока тот вертится на стуле. Мне с ними так хорошо, ведь я чувствую любовь, которой не существует в моей реальности, в моей семье. Она так пленит меня, ради этой любви я готова сделать что угодно. Я совершенно точно зависима от всего, что ее касается.
Белинда, возьми гитару, говорит Том.
Что?
Возьми, ты ведь умеешь играть.
Я так давно этого не делала
Руки вспомнят. Давай. Сыграем все вместе.
Том дает мне свой любимый «Гибсон», а сам берет бас от «Фендер». Получается у нас не очень, один Том действительно круто играет. Джоуи стучит криво, а я постоянно промахиваюсь с аккордами. Но это все совершенно неважно важно только то, что мы вместе и нам хорошо.
Долго играть не выходит: Джоуи не отличается усидчивостью, и теперь ему хочется переключиться на какое-нибудь другое занятие. Том говорит, что это у мальчика от него, но мне слабо верится. Весь оставшийся вечер мы смотрим мультики. Спустя несколько полуторачасовых мультфильмов у всех слипаются глаза.
Хочешь спать? спрашивает Том у сына.
Угу
Пойдем наверх, говорит он и тянется к Джоуи, но тот протестует.
Я хочу спать с Белиндой! Малыш сидит, вцепившись в меня мертвой хваткой. Я улыбаюсь.
Ладно, так и быть, идем, говорю.
Я беру сонного Джоуи на руки, и мы поднимаемся наверх. Том такой же сонный и такой же милый, спотыкается на лестнице на верхней ступеньке. Мы укладываем Джоуи в ту кровать, в которой я сплю, а затем Том шепотом зовет меня ненадолго выйти.
Когда мы оказываемся в коридоре, он тихо спрашивает:
Ты же не против?
Конечно нет.
Не устала от него?
Мотаю головой:
Я люблю Джоуи.
Ты как? спрашивает Том.
Волнуюсь за отца. Почему он не отвечает? хнычу.
Не знаю веселится?
Вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он умер?
О, малышка, Том успокаивающе улыбается и касается моего запястья, если бы все мы умирали, когда уходили в загул
Но вдруг
С ним все хорошо. Уверяю тебя.
Ладно.
Том ехидничает, переводя тему:
Обезьянник не снился?
Боже, нет опускаю взгляд в пол. Мне так стыдно за этот случай ужасно стыдно.