Алга оказалась большим поселком, возникшим рядом с химическим комбинатом, первенцем химического производства в Казахстане, одним из крупнейших подобных предприятий Химпрома в СССР. Выдавший первую свою продукцию (минеральные удобрения, серную и борную кислоту) за несколько лет до начала Войны, в 1935 году, комбинат был градообразующим предприятием Алги, вся инфраструктура поселка, находилась на его балансе. Даже с учетом того, что такое производство, всегда несет определенные проблемы с состоянием окружающей среды, жители поселка были довольны свои положением, в том числе заработной платой и приличным продовольственным обеспечением, что в какой-то мере, компенсировало проблемы вредности самого производства.
Для Нади и её коллег по госпиталю, такое положение тоже было немаловажным. Там где люди живут неплохо, там и приезжим живется чуть-чуть полегче. Хоть и обеспечивал госпиталь свой персонал элементарно необходимым, по скромному минимуму, но, когда есть возможность что-то прикупить в магазине это уже неплохо.
За время работы в Кинельском госпитале, Надя прошла ускоренные курсы хирургических медсестер, и, прибыв в Алгу, по рекомендации своего бывшего главврача, была определена медсестрой хирургического отделения, которое возглавлял здешний главврач, тоже хирург.
Несколько дней она ночевала в госпитале, а потом ей нашли квартиру в поселке. Во время войны это практиковалось часто, в «добровольно принудительном» порядке приезжих подселяли в частные дома, особенно, если те дома или квартиры, были государственными. А в Алге тогда основная масса жилья была при государственном Химкомбинате. Хозяйка квартиры работала на комбинате технологом, по возрасту была всего лет на пять старше Нади, так что они быстро и по-доброму подружились.
Надя, по правде говоря, не так часто бывала на квартире, по той причине, что количество раненых в госпитале выросло за 400 человек, основная масса прибывала из под Сталинграда, где жернова военной машины перемалывали людей сотнями и тысячами. Операции шли ежедневно и круглосуточно, врачам и сестрам удавалось отдыхать по 23 часа в сутки, на месте, в дежурных комнатах. Их даже заставляли отдыхать в приказном порядке, чтобы не падали во время операций.
В конце осени началось решающее контрнаступление советских войск в районе Сталинграда, поток раненых резко возрос, но потом, постепенно начал спадать, по мере удаления фронта на Запад. Выздоравливающие раненные бойцы и командиры, уже «догоняли» свои части и фронт в целом, где-то в Ростове-наДону и дальше.
В это время произошли перемены и в жизни Нади. Она, за все эти полтора года, не имела никаких контактов с представителями мужского пола. Никаких вообще. И дело было даже не в том, что ей (по документам), только в конце лета сорок третьего года, должно было исполниться восемнадцать лет, а, в первую очередь, потому, что она всегда помнила, в каком положении находится, что живет по чужим документам, ну, а во вторую очередь, она, как было уже сказано, ненавидела чужой ей народ и вовсе не собиралась, по всем этим вместе взятым причинам, заводить с кем-то из местных мужчин знакомства, любые.
Привыкнув к такому своему особому положению, даже поменяв свое отношение к окружающим людям, она по инерции, продолжала вести себя так и дальше. Но, вышло по-другому. Молодой старший лейтенант, летчик, почти полгода пролежавший в госпитале, по причине того, что у него после операции, неправильно срослась левая нога, её пришлось снова ломать и приводить в порядок, поэтому и растянулся срок его лечения. Месяца полтора, он проходил реабилитацию, разрабатывал ногу, учился твердо стоять, правильно двигаться, с тем, чтобы снова взяться за штурвал самолета. После всех операций, когда он начал потихоньку вставать на ноги, за ним закрепили «поводыря» Надю. Главврач так и сказал при всех -: «Надежда, мы его подняли с койки, теперь вам официально поручается поставить его на ноги. Будете по несколько часов заниматься с ним различными упражнениями, до тех пор, пока он не станцует перед нами, сам или с вами на пару. Это приказ!».
Приказ Надя выполнила, но перед выпиской из госпиталя, летчик, без всяких предисловий, когда они прогуливались по территории, остановился, мягко повернул к себе Надю и сказал: « Я скоро уеду, дней через десять; врачебная комиссия разрешила мне летать. Не знаю, когда эта проклятая война закончится, но я твердо решил бросить жизненный якорь в надежном месте. Ты, Надюша, мне давно нравишься, с тех пор, как я тебя в первый раз увидел перед операцией. Все это время, я наблюдал за тобой, но так и не осмелился ничего тебе сказать. Если бы не уезжал, наверное, и сегодня промолчал. Выходи за меня замуж. У меня вообще никого нет, родители погибли еще в начале войны, а так ты будешь меня ждать, и мне легче воевать будет!» выдохнул Антон (так звали летчика). Он с надеждой и опаской посмотрел ей в глаза, боясь, что она неправильно поймет и обидится его предложению, как неуместной шутке.
Надя несколько секунд молчала, а потом, тоже посмотрела в его глаза и ответила: «А знаешь, Антон, я согласна!. Ты мне тоже нравишься, и тоже с того момента, как я тебя первый раз увидела. И у меня тоже никого нет». Они обнялись и сошлись в долгом поцелуе.
Они написали рапорта на имя их общего начальника, главврача госпиталя, с просьбой разрешить им стать официально мужем и женой. Получив прошения, начальник пригласил их обоих, попросил объяснить, насколько серьезны их намерения и, дают ли они себе отчет о том, какое сегодня время, что они оба солдаты, а кругом -Война, и никто не знает, что будет с ними, через месяц, да даже, через пару недель. «Жених и невеста» ответили, не задумываясь, и, одновременно: « Товарищ майор, мы потому и просим вашего разрешения, что не знаем, что будет с нами завтра. А мы сегодня хотим быть вместе и навсегда! Чтобы с нами не случилось!».
Посмотрел главврач на них, один летчик тяжелого бомбардировщика, она его боевой помощник по хирургическому отделению, медсестра. Ему- 20 лет, ей- 18. И что здесь скажешь!?. Он позвонил в поселковый совет, попросил зарегистрировать их брак без очереди. « Да какая там очередь серьезно ответил ему председатель поссовета, за последний квартал ни одной официальной регистрации брака. Время такое!».
Их семью зарегистрировали в течение получаса. Все было, как надо. Антон, через соседку Нади по квартире, нашел и настоящее белое платье и белые туфли, и фату, ну, в общем, все, как надо. Регистрировались при свидетелях. Со стороны невесты коллега- медсестра, со стороны жениха коллега Антона по палате, капитан- танкист, из группы выздоравливающих.
Вышла Надя из поссовета, уже под другой фамилией Брусникина. Ей потом и паспорт сделали на имя Брусникиной Надежды Михайловны. Так как поселковая столовая была постоянно занята, то свадьбу сыграли в фойе клуба химкомбината. Были приглашены в качестве гостей все врачи и весь медперсонал хирургического отделения, во главе с его заведующим (главным врачом госпиталя), представители разных служб госпиталя и знакомые Антона из числа выздоравливающих раненных офицеров.
Свадьба удалась на славу, а так как она была единственным мероприятием такого рода, со дня образования госпиталя в Алге, то запомнилась многим людям. Счастливее всех счастливых, были, естественно. молодожены. Молодые, красивые, радостные, они воодушевляли всех гостей своей радостью, и никто в тот день не думал о войне, о прибывающих постоянно раненых и покалеченных и о том, что ждет впереди каждого из присутствующих, в том числе и молодоженов. Были сделаны добротные фотографии, Антон и Надя вдвоем, групповые снимки и снимки молодых с отдельными, наиболее близкими из гостей. Молодых даже покатали на украшенных цветами верблюдах. Потом были танцы, танцы и тосты. Незаметно менялся состав гостей, одни уходили на дежурства, другие заменяли их за столом и на танцплощадке. Первую брачную ночь молодые провели в гостинице комбината. По неофициальному приказу начальника госпиталя, их сутки никто не тревожил. Потом была целая неделя Счастья!. Надя по двенадцать часов дежурила, а вторые двенадцать часов была все время с Антоном. Как позже она вспоминала: «На третий день нашей супружеской жизни, я влюбилась в Антона окончательно!. Ведь до свадьбы, я его практически знала только, как раненого, которого обязана была вернуть в авиацию. А получилось так, что я его ввела в строй, вначале для себя, а потом уже для фронта!. Значит так было надо, для нас обоих! И так было лучше! Иначе мы бы никогда и не встретились, и не почувствовали бы то, что мы созданы были друг для друга. Какое все-таки есть то человеческое счастье! И как мало для этого надо!».
Но -это было уже позже, а в ту неделю, они просто жили, один другим. Антон носил ее на руках на кухню, она (кухня) была общая, на весь этаж, приносил из кухни, потом приносил еду и они вместе ужинали, в полночь обедали, а утром завтракали. В порядке определенного поощрения, Надя целую неделю не работала в ночную смену. Утром она уходила на работу, а Антон занимался их, теперь уже «общими», семейными делами.
Он за один день «выходил» Наде паспорт с новой фамилией, «чтобы была моей женой везде и всюду», а Наде заявил: « Так как у тебя теперь есть паспорт, а в нем есть штамп и запись о том, что у тебя есть муж, то есть -Я, то свидетельство о нашем браке, я забираю с собой и буду всем хвалиться тобой, моей любимой женой, ну еще и тем, что я теперь женатый и меня дома ждет жена!». Он положил вовнутрь свидетельства о браке небольшую фотографию, где они были сняты с Надей в день свадьбы, специально заказанную фотографу по размеру офицерской книжки, а потом заявил ей, что вложит все это в левый карман гимнастерки, как броню напротив сердца, чтобы защищала его в боях, на земле и в воздухе.
Деньги у Антона имелись. Он был один на целом свете, не пил, не курил, не играл в карты и не имел дело с теми, за общение с которыми, надо было платить. За время, проведенное в госпитале, ему причиталось соответствующее вознаграждение, имел он и прежние запасы. Поэтому оплатил все расходы по проведению свадьбы, накупил Наде ценных, с точки зрения нужности, подарков из одежды, обуви, потом открыл на её имя счет в местной сберегательной кассе и положил туда несколько тысяч рублей. Когда принес ей сберегательную книжку, пошутил: « Специально не стал давать тебе наличные деньги, чтобы не искушать на их трату, а положил на книжку. Если помнишь- пару лет назад, вышло постановление Правительства, касающееся всех со своего счета в сберегательной кассе, вкладчик имеет право снять не более 200 рублей в месяц. Так вот снимать по разрешенной сумме тебе хватит на много месяцев, а там, глядишь, и я приеду, и добавлю еще!».
Антон, как после оказалось, не просто так открыл на имя Нади счет в сберегательной кассе. Так было проще и надежнее отправлять ей ежемесячно половину денежного довольствия, причитающегося ему по службе.
Семь отведенных молодой семье дней, в виде медового месяца, пролетели как одно мгновение. Семь дней вместили, как оказалось позже, всю их совместную семейную жизнь. Ах, какие это были семь дней любви, счастья, веры в судьбу и в счастливое будущее! По жизни бывает так, что, если спрессовать под огромным давлением чью-то многолетнюю семейную жизнь, то в результате может не получиться даже тоненькой пластинки, так, только мокрое место останется и то, не всегда. А в случае Нади с Антоном, эти их счастливейшие семь дней, если разобрать, разложить, распушить, растворить, то они бы предстали перед миром, многими десятками лет; и то этого показалось бы мало.
Антон уехал в свой полк, принял свой тяжелый «бомбовоз» и начал делать то, что делал до ранения то есть, выполнять задания командования, и бомбить, бомбить, бомбить.У него , кроме всеобщей цели Победы, появилась и другая более приземленная, вернуться в своей Наде. Они регулярно переписывались. Это было сложно, но всегда ожидаемо и приятно. От Антона письма приходили относительно быстро, а к нему шли иногда месяцами, по причине постоянной передислокации войск, стремительно двигающихся на Запад, так, что почта не всегда поспевала за ними.
Для Нади, все произошедшее за последнее время, представлялось, как какой-то сон, как пролетевший через её жизнь метеор, ярко высветивший отдельные моменты и снова исчезнувший во мраке. Но на столе, уже стояло их с Антоном совместное фото, оно ставило все на свои места, подтверждая, что то, что было с ней, не сон, а самая настоящая реальность, а её Антон, в это мгновение, может быть, летит в ночь, на своем бомбардировщике, а может, вот прямо сейчас, сидит и пишет ей письмо.
Так продолжалось почти полгода. Антон сообщал, что получил орден Красного знамени, к концу года его назначили командиром эскадрильи, теперь у него добавилось забот. Писал, что скоро наши войска освободят всю территорию страны от гитлеровских захватчиков, потом закончится война, он приедет за ней в Алгу, а уже они вместе поедут жить в его родную Смоленскую область. Там чудесные места, на Днепре отличная рыбалка, до Москвы недалеко. У них появятся дети, и начнется совсем другая, мирная и счастливая жизнь. Надя с ним соглашалась, складывала его письма, как дорогие подарки, и ждала.
В начале февраля 1944 года, ей принесли «казенное» письмо с адресом на конверте, напечатанном на машинке. Командир полка, где служил Антон, сообщал: « Уважаемая, Надежда Михайловна! С прискорбием сообщаем, что ваш муж, капитан Брусникин Антон Николаевич, героически погиб при освобождении города Луцка, от немецко -фашистских захватчиков. Возвращаясь с выполнения боевого задания, его самолет был подбит зенитным огнем противника. Сам капитан Брусникин, будучи тяжело раненым, приказал штурману и стрелку-радисту, покинуть самолет, а сам направил пылающую машину на двигающуюся на помощь немецкому гарнизону Луцка, механизированную колонну. За этот подвиг, он награжден орденом Отечественной Войны 1-й степени. Примите наши соболезнования. Личные вещи капитана Брусникина А. Н., будут в скором времени отправлены вам». Подпись.
А дня через три, пришло письмо от Антона. Он писал, что любит, верит и надеется, что они скоро будут вместе. Если первое письмо от командира полка было для Нади ушатом ледяной воды, то письмо от Антона, стало таким же ушатом кипятка. Но, чудес в этих делах не бывает, просто письмо Антона было отправлено за несколько, дней до его гибели, а официальна почта его обогнала.
Сказать, что с получением официального письма, жизнь для Нади остановилась было бы неправильно. Нет, жизнь вокруг продолжалась, и она в ней также и участвовала, по инерции, внешне, а внутри у неё, как будто что-то удалили, скорее вырвали, и теперь она вроде бы и есть, а -на самом деле, её и нет. Удар смягчило её постоянное общение со смертью на работе. Она к этому давно привыкла, но все эти потери до сих пор, были «чужими», не своими кровными, а теперь ушел ставший таким для неё родным, её Антон.
Надя замкнулась, принимала соболезнования от коллег, знавших Антона, без слез и рыданий. «Надо же! думала она, отдыхая после смены, Антон погиб, освобождая мой родной Луцк. Это не просто так. Это, наверное, Знак Божий. Это он, Бог, меня наказал за то, что я и перед войной, и в начале её, ненавидела эту страну и её народ! А ведь мой Антон это и есть тот самый русский народ, который нас учили ненавидеть с самого детства. Да разве знают те, кто нас этому учил, какой он на самом деле, русский народ!.Да разве знают они, каким был мой Антон!». Она старалась больше работать, часто по своей инициативе подменяла по работе своих коллег и даже в других отделениях. В работе она как-то отвлекалась от того, что постоянно жгло в её груди боль утраты, дорогого человека.
Глава восьмая
По мере удаления фронта на Запад, функции их госпиталя начали сужаться. Многие заволжские госпитали, начали двигаться вслед за фронтом на Запад. Отдельные укрупнили, объединив с другими, или расформировали совсем. Такая же участь постигла и госпиталь в Алге. Врачи и большинство среднего и младшего медицинского персонала, разошлись по другим местам службы, отдельные вернулись в гражданские больницы, откуда были призваны на службу. Там тоже в то время хватало работы. Надю «выпросил» у начальника госпиталя главный врач местной районной больницы, которую раньше, при образовании госпиталя, практически «оголили» полностью.