Гаор тряхнул головой, отгоняя воспоминания. А ведь получается, что уже тогда Мать-Вода спасала его. Интересно, почему?
Ридург отвлекся от пейзажа и занялся своими бумагами. Ровно гудели мотор и бетон под колёсами, становилось жарко, и Гаор, не выпуская руля, снял и сбросил за сиденье куртку и каскетку. Ридург словно не заметил этого, хотя Гаор был уверен, что тот всё видит, но раз хозяин промолчал, значит, разрешено. Навстречу шёл старенький грузовичок, искоркой блеснула заклёпка в ошейнике водителя, и, разъезжаясь, они молча кивнули друг другу, и понятно, что будь Гаор один, они бы остановились и поболтали. Ридург опять словно не заметил.
На обед ни останавливаться, ни заезжать никуда не стали. Просто в одном из городков притормозили у торговой площади, и Ридург купил у разносчиков две маленьких пластиковых бутылки воды и два запечатанных пакета с бутербродами. Сам он начал есть и пить сразу, а когда выехали за городскую черту, кивнул Гаору на лежащие между сиденьями бутылку и пакет.
Лопай.
Спасибо, хозяин, ответил Гаор, принимаясь за еду.
Обедом это назвать, конечно, нельзя, ни по размеру съеденного и выпитого, ни по уровню комфорта: орудовать приходилось одной рукой, поскольку приказа остановиться не было, но всё же хоть что-то. Поев, Гаор рискнул достать сигарету и закурить, не испрашивая специального разрешения. Сошло, ни окрика, ни удара. Очень хорошо, а если бы ещё знать, когда он получит следующую пачку, то было бы просто отлично.
Дважды, не останавливаясь, проезжали блокпосты, похоже, патрульные знали его хозяина в лицо и не останавливали. А когда показался третий, хозяин приказал ему:
Притормози.
Гаор удивлённо патрульного на дороге не было выполнил приказ.
Ридург вышел из машины и ушёл в серую бетонную коробку, а Гаор, оставшись в кабине, от нечего делать стал рассматривать безоконное здание, здорово смахивающее на дот, с которого сняли, вернее, упрятали внутрь вооружение, и прикидывать варианты штурма. Дорожную полицию, их патрули и блокпосты он никогда не любил. А обыски с пинками и побоями довели эту нелюбовь до надлежащего уровня.
Из дверей вышел Ридург вместе с сержантом в полицейской форме и, идя к машине, махнул ему рукой. Беззвучно выругавшись он бы предпочёл убраться отсюда и побыстрее Гаор вылез из кабины и подбежал к хозяину. Тот как раз открывал заднюю дверцу.
Вон те два мешка и этот ящик.
Гаор послушно залез в кузов, отцепил крепёжные ремни и выволок наружу указанные мешки и ящик. В ящике звякали бутылки, в одном из мешков были какие-то хрустящие пакеты, а в другом, похоже, банки.
Когда он их вытащил наружу, захлопнул дверцу и посмотрел на Ридурга, ожидая дальнейших распоряжений, сержант хмыкнул, разглядывая его.
Твой или в аренде?
Мой, Ридург протянул сержанту бланк, в котором тот расписался. Купил в Аргате.
Ну и правильно. Оставь здесь, мои сами занесут.
Тон сержанта был самым свойским, будто он и не знал о звании собеседника, чему Гаор не поверил.
Пошёл, бросил, не глядя на него, Ридург, и Гаор послушно метнулся в кабину.
В зеркальце заднего обзора он увидел, как сержант и Ридург о чём-то поговорили, обменялись рукопожатием и на прощание откозыряли друг другу.
Поехали, распорядился Ридург, садясь в кабину.
Ну, у Сторрама связи на таможне, а у Корранта в дорожной полиции, так Сторрам полковник, а Коррант капитан, всё правильно.
Ридург искоса посмотрел на лицо раба, занятого исключительно дорогой, и, усмехнувшись, кивнул. Армейская выучка: выполнять приказы и не задавать вопросов великая вещь.
И снова летящий под колёса бетон, поля и рощи по бокам. Иногда рощи сливались в лес, иногда прореживались до отдельных, стоящих на холмах деревьев. Иногда вдалеке к ним вели узкие грунтовые дороги, мелькали скопища маленьких домиков. Рабские посёлки догадался Гаор. Снова городок пролетели без остановки. И опять поля, рощи, посёлки, речушки и речки, луга Солнце давно сползло с зенита и заметно клонится к горизонту. А ночевать где будем? Опять в фургоне? И пожрать бы уже пора.
Очередной городок с маленьким храмом, откуда доносится колокольный звон, провожающий Огонь Небесный на покой, улицей от храма до площади с затихающим и опустевшим рынком
Здесь направо.
Да, хозяин, Гаор резко вывернул руль, въезжая в проулок между глухими в два роста заборами.
Прямо.
Да, хозяин.
Проулок резко раздался, открывая стоящий поперек такой же глухой забор с широкими, две легковушки свободно разъедутся, воротами точно посередине. Вывески не было. Перед ними Гаор остановился.
Гудни им, приказал Ридург, вылезая из кабины.
Гаор послушно нажал кнопку клаксона.
В левой створке была узкая, на одного человека, калитка. Властным, по-настоящему хозяйским жестом толкнув её, хозяин вошел. Из-за ворот послышался собачий лай, человеческие голоса, и ворота медленно, без скрипа, но словно нехотя раскрылись, впуская машину. «Приехали», понял Гаор.
Он медленно, плавно въехал в ворота, остановился и выключил мотор. В быстро сгущавшихся сумерках вокруг громоздились невысокие и кажущиеся бесформенными здания, суетились люди Гаор вышел из машины, и к нему сразу подбежала большая собака, тщательно обнюхала и, отступив на шаг, оглушительно гавкнула.
А ну, цыц! весело прикрикнул на неё хозяин и позвал его. Рыжий! Иди сюда.
Да, хозяин, откликнулся Гаор и медленно, расправляя затёкшие от долгого сидения за рулём мышцы и опасаясь резким движением вызвать атаку замолчавшей, но оставшейся рядом с ним собаки, подошёл.
Никак с покупкой, сказала высокая женщина, разглядывая Гаора влажно блестящими глазами.
Гаор так привык за эти годы, что женщины-рабыни ходят в мужской одежде, что растерянно уставился на неё. Длинная сборчатая юбка, просторная кофта с длинными рукавами, на плечи наброшен узорчатый платок, второй платок, белый, повязан на голове, не так скрывая чёрные с сединой волосы, как открывая лоб с синим клеймом-кружком посередине, в вороте кофты виден ошейник.
Да, Нянька, ответил хозяин, забирай его и устраивай. А остальное всё завтра. Двое суток в дороге.
А и понятно, без малейшего намёка на приниженность ответила женщина. Ступай, хозяин, тебе тоже с дороги всё готово уже.
Это когда же успели? весело спросил Ридург.
А то не ждали тебя, с сердитой лаской в голосе ответила Нянька. Эй, девки, вы где?
Да, здесь мы, здесь, из темноты к ним подбежала молодая светловолосая рабыня в белой кофте и длинной юбке, с приездом, хозяин, заждались мы вас, всё готово уже, хозяйка ждёт.
Иду, Ридург потрепал Няньку по плечу. Чтоб у тебя и оплошки были Рыжий, машину в гараж загони и до утра отдыхай, остальное завтра.
Да, хозяин, пробормотал ему в спину Гаор.
А гараж здесь где?
Ну, и чего стоишь? сурово спросила его Нянька. Слышал, что сказано, так сполняй.
А гараж где? ответил вопросом Гаор.
А вона, оглянись. Эй, Трёпка, покажешь ему, потом в кухню отведёшь.
Ага, ответила возникшая из темноты девчонка в одной рубашке-безрукавке до колен и с растрёпанными, беспорядочно падавшими ей на плечи волосами.
«Трёпка это ну да, растрёпанная, и впрямь похожа», весело подумал Гаор.
Первая растерянность прошла, и он спокойно пошёл за девчонкой к одному из строений. Широкие ворота не заперты, вернее, только щеколда наброшена. И пока он снимал её, раскрывал ворота, нашаривал выключатель и включал свет, Трёпка выкладывала ему, что это Старшая Мать, её все слушаются, а хозяин её Нянькой зовёт, она его ещё дитём нянчила, а хозяйка по хозяйству мало встревает, даже быват за весь день на чёрный двор не выйдет, у неё свои дела, пишет да читает, а жить здесь хорошо, её вот в давнюю зиму купили, и так-то хорошо тута, а после Старшей Матери другая Мать, её ещё Большухой кличут, она и за едой, и за одёжей следит, а ты, Полкан, отойди, а то неровен час и под колёса попадёшь Под её неумолчный, как журчание ручейка, говор Гаор осмотрелся в гараже, отметил, что сделано всё с умом и по делу, рассчитан гараж на три машины, но стоит только легковушка с большим багажником, и, похоже, рядом с ней как раз место для фургончика. Он поставил фургон на место, выключил свет вся работа по разгрузке и регулировке будет завтра, а сегодня ему отдыхать разрешили и закрыл створки, как и было, на щеколду.
Трёпка ухватила его за руку и повела. Полкан шёл рядом, время от времени тыкая Гаора носом и помахивая хвостом. Собак Гаор не то что не любил, а просто никогда не имел с ними дела, если не считать волкоподобных собак охраны на гауптвахте, притравленных на человека и вызывавших ужас у арестантов, и потому тычки Полкана заставляли его вздрагивать. Они поднялись на невысокое крыльцо Полкан отстал от них, чему Гаор безусловно обрадовался Трёпка толкнула дверь и ввела его в наполненную светом, шумом голосов и запахами еды кухню.
А вот и мы, весело сказала Трёпка.
Мир дому и всем в доме, поздоровался Гаор, оглядывая повернувшихся к нему от стола людей, мужчин и женщин, но все с клеймами и в ошейниках.
И тебе мир, ответили ему.
А женщина, одетая, как и Старшая Мать, но без платка на плечах, сразу стала командовать.
Ты сапоги-то сними, вона у порога оставь и к столу садись. Голоден небось.
Спасибо, Мать, ответил Гаор, снимая сапоги и выставляя их в ряд таких же сапог у стены.
Портянки он смотал и сунул в сапоги. С другой стороны двери у косяка висел рукомойник, напомнивший ему фронтовые самоделки, а рядом полотенце. Гаор с наслаждением умылся и ополоснул руки, вытерся и уже тогда подошёл к столу.
Садись, указали ему место между двумя молодыми мужчинами и перед ним поставили миску с кашей, а в кружку налили молока.
Ложки нет никак? Трёпка, ложку ему дай, распоряжалась Мать, ты ешь, потом всё расскажешь.
Ну, про еду ему можно было и не говорить, что ему за весь день за рулём и два бутерброда? И Гаор ел жадно, даже не разбирая вкуса и не замечая сидящих рядом.
Ты мотри, наголодался как, удивилась сидевшая напротив женщина, ты откуда ж будешь?
Из Аргата, ответил с полным ртом Гаор.
Никак голодом тебя там морили, засмеялись за столом.
Да не спеши, паря, не отымут.
А чо, голодно тама?
А зовёшься как?
Гаор с сожалением оглядел опустевшую миску и ответил:
Рыжий.
А, ну ясно.
Большуха, ты ему ещё подложи, распорядилась Нянька. А материно имя какое?
«Началось», с тоской подумал Гаор, понимая, что сейчас неизбежно возникнет его обращение и вопрос: за что? Но отвечать надо, и отвечать правду, потому что соврать он не сумеет, и всё равно правда выплывет.
Я не помню матери, ответил он, принимая заново наполненную миску.
Чего так?
Матерь родную забыл?!
Как так?
Меня в пять лет от неё забрали, ответил Гаор, уже спокойнее принимаясь за еду, и помнить запретили.
За столом перегнулись.
Галчонок никак?
Так ты ж вона, рыжий.
Кто ты, парень?
Гаор вздохнул, приканчивая кашу и вытряхивая в рот последние капли молока. Его ответа ждали, и он решил ответить так, чтобы уж больше его не спрашивали об этом.
Я бастард, начал он.
Ему ответили молчаливыми понимающими кивками здешние явно знали, что это такое, но столь же явно ждали продолжения.
Отец меня в пять лет забрал у матери, больше я её не видел и ничего не знаю о ней, помнить мне ее запретили, отбили мне память о ней. А потом отцу были нужны гемы, вдруг пришли эти жёсткие, правильные в своей неприкрытой циничной сути слова, и отец продал меня в рабство. Вот и всё.
За столом воцарилось молчание, будто его не поняли, не могли, не хотели понять.
Мать-владычица, прошептал кто-то.
И давно? сурово спросила Нянька.
Да с прошлой осени третий год пошёл, устало ответил Гаор.
Лоб покажи, потребовала Нянька.
Гаор поднял ладонью волосы, открывая лоб с синей звездой клейма.
Как же так? потрясённо покачала головой одна из женщин, чтоб сына своего
Из-за гемов и сына, недоумевающе сказал кто-то из мужчин.
Эй, паря, а гемы-то зачем были нужны, чтоб такое сотворить? спросил ещё кто-то.
Гаор зло усмехнулся.
Законный сын, наследник, играл в карты, проиграл много, вот меня и продали, чтоб я долг его оплачивал.
А оплатишь когда? Освободят? спросил молодой тощий парень, совсем мальчишка по виду.
Гаор, не сдержавшись, выругался с настоящей злобой.
Как же! Поставят кружок, и буду считаться прирождённым. Ошейник не снимается!
Это мы знаем, спокойно сказала Большуха.
И её тон заставил Гаора проглотить уже готовую сорваться с языка ещё более крепкую ругань.
Ну, Рыжий, так Рыжий, сказала Нянька, внимательно глядя на него. Не самое плохое имечко.
Ну да, согласились с ней, господа, быват, и вовсе непотребно прозовут.
Наш-то ничего, разрешает по-материному зваться.
Ничо, паря, проживёшь.
А куда ж я денусь, улыбнулся, успокаиваясь, Гаор.
А работал кем?
Шофёром.
Это водила, что ль?
Да, кивнул Гаор.
А раньше? Ну, до того?
Раньше? переспросил Гаор, раньше я в армии был, воевал.
Молча сидевший на дальнем конце стола мужчина шевельнулся, и Гаор невольно посмотрел на него. Тёмное узкое, как сдавленное с боков, лицо, чёрные длинные волосы заплетены в две тонкие косы, спадающие с висков вдоль лица и делающие его ещё уже, высокие выступающие углами скулы, опущенные к переносице и вздёрнутые к вискам брови. На смуглой шее почти сливающийся с ней по цвету ошейник с блестящей заклёпкой, на лбу над переносицей синий, перечёркнутый диагональным крестом квадрат. Раб, раз ошейник и клеймо изменник или пленный Айгрин?! Откуда?
У Гаора непроизвольно сжались кулаки, и напряглось как перед прыжком тело. Их глаза встретились, и мужчина спросил с характерным гортанным акцентом.
Ты воевать?
Да, ещё сдерживаясь, ответил Гаор.
Ты фронт?
Да! А ты?..
Айгрин кивнул.
Я воевать. Я плен, улыбнулся, оскалив белые зубы, и встал, ты воевать, ты раб. Я рад.
Гаор рванулся из-за стола навстречу ему. Но драки не получилось. Айгрин обошёл его как неживую преграду, склонил голову, благодаря матерей, и вышел, мягко, без стука прикрыв за собой дверь. Помедлив с мгновение, Гаор сел, понимая, что глупо стоять посреди кухни, когда противник ушёл.
Кто это? заставил он себя спросить внешне спокойным тоном.
Джадд это, стали объяснять ему.
Хозяин его откуда-то привёз.
Так-то он тихий.
И понимает почти всё, говорит вот только
Да он молчком всё.
А задевать его не след, шалеет он в драке.
Я ему пошалею, буркнул Гаор, а работает кем?
Да как все мы.
Так-то он шорничает там
Обувку всем чинит
Ну и
Рассказчики замялись, и за всех ответила девчонка, не Трёпка, а другая, поменьше, с белыми волосами, заплетёнными в косички.
А ещё он порет всех, ну, по слову хозяйскому.
Палач, ну ясно.
Чего ещё айгрину делать, хмыкнул Гаор.
Нянька и Большуха переглянулись.
Никак раньше встречались? спросила Нянька.
Воевал я с ними, ответил Гаор, с айгринами.
Ответить ему не успели, потому что в кухню вошли ещё две женщины. Одну из них Гаор уже видел во дворе, а вторая, красивая, черноглазая и черноволосая, если бы не ошейник и кружок клейма на лбу, была бы настоящей ургоркой, даже волосы уложены в ургорский узел, а не просто скручены на макушке, как делали у Сторрама. У остальных женщин волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы.
Вот и крали наши, радостно зашумели за столом.
Уложили никак?
Быстро вы седни.
Чего так, Милуша?
Милуша, выдернув шпильку, распустила длинные, длиннее, чем обычно у ургорок волосы, и улыбнулась.
С дороги он, по жене соскучился.
Ну и в удачу им, кивнула Нянька, садитесь, молока выпейте.
Ой, спасибо, Старшая Мать, Милуша села за стол, посмотрела на Гаора, а ты новокупка никак? А прозываешься?
Рыжий, ответил Гаор, невольно любуясь ею.
Эй, паря, засмеялся чернобородый и светловолосый мужчина, которого остальные называли Чубарём, на хозяйский каравай рот не разевай.
От погляда убытку нет, отмахнулась от него Милуша.
Да и прибытку не будет, тихо закончила сидевшая рядом с девчонками женщина.
Гаор уже приготовился к обычному весёлому трёпу, но матери стали разгонять всех на ночь, хотя по ощущениям Гаора время было ещё не очень позднее, у Сторрама он бы только-только на вечернем построении стоял, и весь вечер был бы впереди, но с матерями не спорят.