Сколько ж тебе лет было?
Да что ты пристал с возрастом! Какая разница!
Просто странно, что ты приперлась в ночной клуб девственницей. Такое возможно?
Милка лишь хмыкнула в ответ. По большому счету, Сеня вел себя бестактно, но ведь это Сеня. Ему она прощала всё как, впрочем, и двум другим парням за столиком. Ближе этих ребят у нее никого в жизни не было.
Пойду перекурю, объявила Милка, закидывая на плечо сумочку из крокодиловой кожи (подарок Сени на день рождения, кстати). Постоишь рядом, зожник?
Обожаю твой табачный дым.
На крыльце клуба толпился нетрезвый люд. Смех, мат, пустые бутылки. Милка предложила отойти подальше.
Они спрятались за углом. Уже светало. Где-то вдали стучали колесами трамваи.
Я пошутила, конечно, это был не первый секс, сказала Милка, сделав пару затяжек. Уж ты-то знаешь.
Вот именно.
Да и не секс, а так, попытка, причем идиотская. Короче, сидим с подругами, никого не трогаем, пьем коктейли. Мне не так чтобы все нравилось, у нас в школе дискотеки круче были, но подружки затащили, мол, давай по-взрослому уже. Ну, короче, они накатили, пошли плясать, а я как дура сижу в уголке, соломинку свою обсасываю. Сама уже кривенькая. И тут нарисовался один
Высокий, красивый, с толстым бумажником?
Откуда знаешь?
Несложно представить, на кого вы западаете.
Милка не стала комментировать. Если бы Сеня был прав насчет мужского эталона, то она никогда бы не обратила внимания на него самого.
В общем, слово за слово, «у вас глаза цвета моих трусов», «вашей маме зять не нужен?» вот это всё. И декольте мое глазами жрет. А я еще без лифчика тогда пришла, идиотка. Дальше было Короче, не помню, как это вышло, но очухалась я с ним в углу гардероба. Я, пардон, со спущенными штанами, он тоже, а там у него, прости Господи, размером с корнишон, не больше
Сеня сморщился, но только для виду они и не такое друг другу рассказывали.
Я как увидела, с чем имею дело, сразу давай ржать! Ничего не могу с собой поделать, ржу аки конь. Отскочила, штаны натянула и скрючилась от хохота. А тут еще влетает в гардероб какая-то баба и давай парня клатчем по башке дубасить.
Подруга его?
Хуже. Жена. Откуда взялась, фиг знает
Тут Семен не выдержал, расхохотался. Обычно он был сдержан на яркие эмоции, но уж если ему было смешно, то смеялся он во всю ивановскую.
Вот такая ерунда, резюмировала Милка. С тех пор я по злачным местам почти не хожу, разве что с вами.
И это правильно! крикнул из-за угла Паша. Не ходите, девки, в клубы!
Он направлялся к друзьям развязной походкой типа «Людмила Прокофьевна виляет бедрами, как непристойная женщина». Вопреки ожиданиям, он еще не окосел, водка его не брала сегодня.
Что хохочем? Сеню хочем?
Милка анекдот смешной рассказала, сообщил Семен.
Молодец. Милочка, душа моя, угости сигареткой, я свои на столе оставил.
У меня с ментолом.
Паша осклабился и пропел:
Ды-ым сигаре-ет с менто-олом!.. Слушайте, други, а давайте-ка пойдем отсюда! Что-то у меня голова гудит от этих мелодий и ритмов зарубежной эстрады. Айдате куда-нибудь не знаю, рассвет встречать, что ли! Если часы не врут, как раз минут через пятьдесят солнце полезет.
А хорошая мысль! оживилась Милка. Я даже знаю одно место, откуда открывается классный вид.
У нас у всех полно таких мест, но так и быть, сегодня ты поведешь.
Ладно, согласился Семен. Пойду Ваську заберу.
Сигареты мои захвати! И оставь официанту на чай!
Вся четверка направилась от клуба по полусонной узкой улице Энтузиастов в сторону городского бора. До «официального» рассвета, согласно данным метеослужб, оставалось еще около получаса, но город уже потихоньку стягивал с себя тяжелое одеяло осенней ночи. Было зябко. Молодые люди зевали и поеживались.
Куда ведешь ты нас, Ставицкая? спросил Пашка.
На Шершни.
Но оттуда же не видно, как встает солнце. Оно же на востоке, а там с восточной стороны сплошной лес.
Тебе не все равно? сказал Семен. Идем себе и идем, гуляем. Когда ты в последний раз болтался по городу в такое время?
Пашка пожал плечами.
Я болтался недавно! вставил свои пять копеек Васька. Опорожнив желудок в клубном туалете, он выглядел сейчас получше. Впрочем, особых хлопот он и так никому не доставлял, разве что нёс всякую околесицу.
Ты почти каждое утро болтаешься, возразил ядовитый Павел. До ночника и обратно. Вот, кстати, ребята, у кого со встречей рассветов все в порядке!
Злой ты, буркнул Вася. Я просто сплю плохо.
А что так?
Ну, так мысли всякие тревожные в голову лезут.
Озвучь хоть одну.
Паш, отстань от человека, сказала Милка.
Нет, а чего! Пусть расскажет, о чем его сердце беспокоится. Может, призраки мерещатся? А, Васёк? Являются по ночам невинно убиенные твоим жгучим слогом?
Васька насупился, громко шмыгнул носом.
Грешно смеяться, я человек подневольный, кто платит, тот и девушку танцует. Я о другом думаю. Жизнь проходит, вот в чем беда.
Серьезно? не унимался Павел. Ему доставляло удовольствие подтрунивать над приятелем, особенно когда тот был под мухой.
Куда уж серьезнее. Вот попьешь с мое, проснешься однажды утром с петухами и подумаешь: а что дальше? А куда время ушло? И не будет тебе ответа, потому что тут же другая мысль начнет сверлить твою голову: какого хера ты с вечера не оставил на опохмел.
А ты не с петухами просыпайся, парировал Пашка, а с женщиной, например.
Господи, протянул Сеня, дайте мне фуфломицину
Васька не обратил ни малейшего внимания на эти реплики и продолжил упоенно:
Это всё очень скверно. Душа твоя мечется от дивана до унитаза и обратно, ты пытаешься поспать еще хотя бы пару часов, моля Бога, чтобы он позволил тебе отключиться от всех забот и тягостных мыслей, но ты ворочаешься и ворочаешься в постели, как коленчатый вал стремительным домкратом, и весь мир своей тяжелой задницей прижимает тебя к мокрой от пота подушке, и нет тебе спасения, пока не добежишь на полусогнутых до «Пятерочки», которая открывается в восемь, пока не протянешь трясущейся рукой заветный шкалик кассиру, а потом не сделаешь пару глотков по пути к дому прав был Шекспир, как долог час тоски!
Вася выдохся и умолк. Он не заметил, что друзья остановились позади. Он обернулся. Все четверо теперь напоминали скульптурную композицию «Катарсис».
Вы чего? спросил оратор. Было не совсем ясно, дурачился он или гнал всерьез.
Первым не выдержал Пашка схватился за живот и начал ржать. Второй сломалась Милка сначала прыснула в ладошку, как маленькая девочка, потом стала ухахатываться, переходя в состояние работающей центрифуги, и даже вылетела на проезжую часть, благо машин еще было мало. И только Сеня Гармаш, сложив руки на груди, невозмутимо вздернул брови.
Тебе бы не блоги вести, сказал он, тебе бы книжки писать, ужасы какие-нибудь в мягкой обложке. «Ибо сказано в писании: ликом черен и прекрасен».
Да иди ты, фыркнул Вася.
(Кажется, именно это замечание и подвигло Болотова взяться за художественную литературу).
Вдоволь насмеявшись, друзья вышли на Худякова, дотопали до развилки с Университетской Набережной. Шершневское водохранилище, подпираемое многополосной плотиной, отражало предрассветное небо словно гигантское зеркало.
А солнца нету, констатировал Паша. И чего шли?
Вот сейчас и узнаем сказал Сеня.
Они миновали перекресток, спустились к берегу. Пляж выглядел невзрачно: серый замусоренный песок, изрытый колесами машин, покосившиеся металлические каркасы зонтиков и закрытый наглухо киоск с вывеской «Шаурма. Шашлык. Напитки», все это как бы говорило, что праздник ушел навсегда. Не верилось, что спустя каких-нибудь восемь месяцев, которые в возрасте за сорок пролетают пулей, все вернется на круги своя и смех, и палящее солнце, и плавание на надувных матрасах, и сгоревшие ляжки. Осенние пляжи всегда вызывают щемящую тоску
Здесь мой муж сделал мне предложение, сказала Милка. Это было это было прикольно.
Никто не произнес ни слова. Можно было бы сказать, что игривое настроение как ветром сдуло, но тем утром был полный штиль.
5. Милка
С мужем они прожили полтора года, и это были, пожалуй, самые счастливые полтора года в ее жизни. Во всяком случае, если не считать дружбы с ребятами, которую впору называть семейными узами, лучших лет Милка припомнить не сможет, как бы ни пыталась. В эти восемнадцать с половиной месяцев, что прошли с момента официального заключения брака, уместились все возможные человеческие эмоции от восторга и упоения до отчуждения и даже ненависти. И всё было счастьем. Счастье ведь не только в радости, но и в грусти, потому что нельзя в полной мере ощутить легкость бытия, не протаскав на ногах ни дня тяжелых вериг печали. Таково уж наполнение жизни.
Сейчас Милка отдала бы всё или почти всё чтобы иметь возможность влепить Фильке пощечину и обозвать его мудаком, а потом рухнуть с ним в постель и целовать, целовать, целовать. О, как бы она его тискала! Она бы сгрызла его зубами от пяток до макушки
Но Фильки больше нет. И не будет. Он погиб. Разбился на машине, не удержав ее на мокром от дождя асфальте. Гнал как сумасшедший, не сверяясь с дорожными знаками и указателями, врубал музыку на полную катушку и пронзал пространство подобно ракете. Он всю жизнь куда-то спешил: по лестнице не поднимался, а взлетал, перепрыгивая через три ступеньки, в очереди на кассу гипермаркета норовил проскочить мимо чужих нагруженных тележек, а на свиданиях к Милке не подходил, а буквально вбегал в нее. Совершенно чумовой был парень. Сеня Гармаш как-то сказал: «Ты хоть придерживай его иногда. Так ведь и башку свернуть можно, не дай Бог».
Не придержала. Свернул башку
До встречи с Филиппом Милка вела почти богемный образ жизни. В двадцать пять лет окончательно разругалась с матерью, обвинив ее в разрушительном занудстве, ушла из дома, сняла на пару с подругой однокомнатную квартирку в центре. Зарплаты стилиста, что ей положили в одном дорогом салоне красоты, хватало на оплату жилья, модную одёжку, здоровое питание и танцы-шманцы-киношку. Кавалеров в дом не приводила, в отличие от подруги Тани, которая стабильно раз в неделю просила Милку устроить себе шопинг подольше.
Со своими партнерами Людмила встречалась на их территории. Встречалась, правда, бессистемно и с каждым недолго, начинала скучать и озираться по сторонам в поисках новых развлечений. И они не заставляли себя ждать. Милка, будучи «очаровательно некрасивой», как охарактеризовала ее Танька, странным образом притягивала мужчин. Казалось бы, что может привлечь в ее худобе, невнятной груди и чудовищно длинном и остром носе? Позариться на такую можно разве что после текилы. Но нет, парни просто липли к ней, как мухи к ароматной клейкой ленте, и это обстоятельство, пожалуй, озадачивало и ее саму.
Шарм, чувство юмора и необычайная легкость вот краеугольные камни ее натуры. Филипп совпадал с ней как фрагмент пазла. Пришел как-то в салон на стрижку, но все время, пока парикмахерша приводила его шевелюру в порядок, косился в угол, где Милка готовила инструменты к приему следующего клиента. Покончив со стрижкой, он быстро расплатился и тут же подкатил к стилисту:
Девушка, сделайте мне мейк-ап! Я хочу быть столь же неотразим, как и вы!
Девчонки в салоне до конца рабочего дня хихикали над ее легкой победой, но, когда вечером Филипп встретил Людмилу у крыльца с гигантской охапкой роз, ухмылки как дождем смыло.
В общем, завертелось. Милка поначалу думала, что и этот ухажер скоро отвалится, как кусок засохшей грязи от туфля, но Филя оказался человеком прилипчивым и изобретательным. То он к ней на электросамокате приедет и утащит с собой на какие-то гонки в парке Гагарина, то с подъемного крана на балкон залезет всё было неожиданно уморительно. Еще он был умен и начитан, рассуждал о литературе и искусстве, проходился по политике и политикам, не выказывая особого к ним пиетета, вкусно готовил и буйствовал в постели всякий раз как в последний. Но главное, он не пытался представить себя светом в конце тоннеля для дурнушки а-ля Катя Пушкарева.
«Неужели такие бывают?!» мысленно поражалась Милка.
«Видимо, бывают», как бы говорил Филипп, пожимая плечами в ответ на немой вопрос.
Через четыре месяца, когда они уже изучили друг друга вдоль и поперек (она разбрасывает в ванной комнате бумажки от прокладок, он оттирает под столом козюльки с пальца, думая, что никто не видит), Филька сделал ей предложение. Он отвез ее на западный берег Шершней, усадил в лодку и вывез на середину водоема. Там, бросив весла, он глубокомысленно замолчал, хотя перед этим трещал без умолку, рассказывая что-то о пиратах Карибского моря.
Решил меня утопить? хмыкнула Милка.
Угу, серьезно ответил Филипп. Если не скажешь мне «да».
«Да» на что?
Филя полез в карман, и прежде чем он вытащил бархатную красную коробочку, девушка все поняла.
Пойти ко дну ей в тот день было не суждено.
Понимая, что на подругу нахлынули воспоминания, парни помалкивали. Лишь Сеня отважился подойти к Милке и положить ей руку на плечо. Она накрыла ее своей рукой.
Всё норм, Сень. Всё в прошлом, всё утонуло
Мисс Острый Носик держалась достойно и не плакала, хотя ребятам казалось, что глаза у нее блестели.
Вслед за Сеней подошел и Пашка. Он обнял Милку сзади за талию, притянул к себе.
Молчи, грусть, молчи. У всех есть свои воспоминания.
Да, это точно, сказал Сеня. Если погружаться в них с головой, то хоть на улицу не выходи. У каждого пенька будешь останавливаться и сопли пускать: там коленку в детстве разбил, тут одноклассницу тискал. Мало ли чего и где было
Вася подошел к воде, подобрал камешек и бросил его блинчиком. Точнее, попытался камень с приглушенным звуком «тюк» впился в водную гладь в двух метрах от линии прибоя. Сунув руки в карманы, Вася обернулся к друзьям.
Какое спокойное сегодня озеро, не правда ли?
Правда, сказал Паша. Но вот скажи, дорогой друг, почему все Васьки такие мелкие?
Василий напрягся, ожидая подвоха.
В смысле мелкие? Душой?
Нет, почему же! Вот ты, например, просто глыба, Роден и Ницше в одном торсе, а ростом чуть выше моего племянника-второклассника. Ты почему морковку в детстве не кушал?
Все рассмеялись, а Васька вновь повернулся к ним спиной и запустил в воду второй камешек, теперь уже с широким замахом. Тот улетел далеко.
У меня возникла идея, сказал Паша. Тут рядом есть лодочная станция, полкилометра всего надо пройти. Возьмем суденышко, сходим в плавание?
Хочешь, чтобы меня сильнее накрыло? спросила Милка.
Как раз наоборот. Хочу, чтобы тебя отпустило. Знаешь, говорят, если тебя сбросила лошадь, надо забраться на нее снова, не стоит убегать.
Кто-то из вас сделает мне еще одно предложение? Милка отбросила челку со лба, и только сейчас все заметили, что она все-таки пустила скромную слезинку. Извините, ребята, вы все очень замечательные, но каждый хорош в чем-то своем, поэтому в мужья я могу взять только всех вместе, а с каждым по отдельности я повешусь.
А вот это уже интересно, загорелся Паша. Можно узнать, чем каждый из нас тебе интересен?
Милка отошла на несколько шагов, вынула из сумочки телефон, нажала пару кнопок. Вскоре над пустынным и тихим берегом разлились мистические женские напевы какого-то русского фолка.
Что это? спросил Сеня.
«Green Apelsin», «Проклятие русалки». Шикарная вещь.
Милка подняла руку со смартфоном вверх и начала двигаться в такт музыке, плавно извиваясь змейкой.
Паша, ты парень веселый, легкий, но такой необязательный, что я тебя убила бы на второй неделе совместной жизни