Рассказывай, велел Паша.
Вася сунул руку во внутренний карман куртки и попытался вытащить фляжку, но Паша ухватил его за кисть.
Это потом. Ты сначала дело говори.
Вася со вздохом посмотрел куда-то вверх, на макушки сосен.
Когда мне было десять-двенадцать лет, то есть задолго до встречи с вами, оглоедами, я мечтал петь на сцене. Это вообще была самая заветная мечта детства. Знаете, такие фантазии порой накрывали не чета вашим «залезть в трусы». Казалось мне, что стою я с гитарой в каком-нибудь большом концертном зале у микрофона и пою: «И вновь продолжается бой!..»
«И сердцу тревожно в груди», усмехнулся Семен. Стесняюсь спросить, ты петь-то умеешь?
Вася слегка обиделся, взгляд его потускнел. Друзья умели опустить на землю, причем делали это грубо, буквально лицом в асфальт.
Ты разве не слышал, как я пою?
Отчего ж, слышал. Где-то у меня даже на телефоне запись осталась. «Когда яблони цветут, всем девчонкам нравится». Такой перегруз по звуку был, кошмар
Вася проскрежетал зубами, но на колкость не ответил. Паша взглядом попросил Сеню помолчать.
Короче, терзал я гитару лет пять, а потом уже с вами тусоваться начал, забросил всё.
А почему мы не знали? спросил Паша.
А потому же, почему Милка не рассказала нам о пляже. Мы же оборжем всех и вся, если это не касается нас самих, заставим краснеть и оправдываться, в нас же скоро почти не останется ничего человеческого, мы же
Остановись, Спиноза! скомандовал Семен тоном физрука. Что в итоге-то?
Вася успокоился, с сожалением потеребил куртку, под которой вырисовывались контуры заветной фляги.
За полгода до армии я пытался поучаствовать в конкурсе авторской песни. Проходил он в «Станкомаше» в Ленинском. Ну, все эти бардовские дела, Костя Просеков, вся эта «Моримоша», не к ночи будь помянута. Там еще в жюри Трахтенберг сидел, вы, наверно, знаете такого
Паша и Сеня переглянулись, будто только что прослушали лекцию на китайском языке.
Трахтенберг это который рыжий и толстый? спросил Павел. Он еще анекдоты травил на «Маяке».
Дурак, что ли! Сравнил того Трахтенберга с этим Трахтенбергом! Тот Трахтенберг был ого-го какой Трахтенберг, не чета этому1
Вася вновь уставился на верхушки деревьев.
Ладно, Бог с ними, все равно оба померли Короче, прошел я отбор со своей балалайкой, спел одну свою песню, меня допустили до концерта. А вечером, когда в «Станкомаше» набился полный зал, я так обдристался, что Вася огляделся, будто искал подходящее сравнение. Ну, реально обделался. Первый куплет еще как-то вытянул, причем лажал как Андрей Разин, а на втором бросил играть и убежал за кулисы.
Почему? тихо спросил Семен. Желание троллить у него пропало. Он живо представил себе эту картину: тщедушный Вася с гитарой, триста зрителей в зале, какой-то загадочный Трахтенберг в жюри, все на пацана смотрят, а он застыл, как рыба в морозильнике. Васька в те годы не владел навыками публичных выступлений даже на нынешнем своем уровне, на уроках-то отвечал еле-еле, а тут целый концерт
Не знаю, пожал плечами Василий. Зачем вообще поперся туда, кто бы мне сказал. Наверно, хотел сделать что-то эдакое ну, чего никогда не делал. Я же в школе не блистал, девушки меня не любили, как того Паниковского, который целый год не был в бане, только Милка жалела, убогого вот и захотел. Гитара, то-се, Башлачев был в моде Не получилось. Песни писать бросил, а на гитару смотреть не могу. Стоит в углу в чехле, пылью покрывается. Отец предлагал продать, но мне что-то мешает.
М-да, протянул Паша, вечная дилемма русского интеллигента: не могу с ними жить, а пристрелить жалко
В тот же вечер было решено: Василий Болотов, известный и даже временами популярный в Челябинске блогер, должен выйти на сцену и что-нибудь сбацать. Пусть это будет даже чужая песня, без разницы (лучше бы свою спеть, заметил Паша, но Васька наотрез отказался, сославшись на срок давности, ограничивавший выемку из чуланов всякого барахла). Насчет сцены тоже договорились быстро. Арт-директор клуба «OZZ» Гена Левашов был некоторым образом обязан Павлу тот когда-то обеспечил ему железобетонное алиби перед женой, и теперь пришло время ответить добром на добро.
Только два номера в начале субботней программы, не больше, поставил условия Гена. Фонограммы-то у него есть? Портфолио какое-нибудь гнусное?
Ничего этого у Васи, разумеется, не было, поскольку решение принималось спонтанно. Паша и Сеня благоразумно сочли, что ничего и не надо чем меньше людей будут знать о предстоящем выступлении «правдоруба» Болотова, тем лучше, а те, кто успеет снять его перфоманс на видео и выложить в Интернет, окажут ему услугу навсегда отобьют охоту экспериментировать. Для Васи сейчас главное перебороть страх и просто выступить, а дальше куда кривая вынесет.
В день концерта рядом с «солистом больших и малых театров» дежурил Паша, а Сеня с Милкой пристроились за столиком у края сцены. Оттуда они могли видеть, что происходит за кулисами.
Что-то Вася какой-то деревянный, заметила Милка. Вы его на колеса посадили, что ль?
Веришь ли, ответил Сеня, он даже не пил сегодня.
Да ладно!
Ага! Только попросил у Пашки сигарету, но после второй затяжки чуть не блеванул. Он же бросил давно.
Во дает!
Народу в клубе собралось много, почти под завязку, как обычно бывает по субботам. Народ ждал выхода какой-то кавер-группы, исполнявшей англоязычную рок-классику. Что-то вроде «The Weels», гремевшей в девяностых, но другой. Впрочем, кто бы здесь ни выступал, разгоряченная публика всегда принимала их тепло. Живые концерты в городе проводились значительно реже, чем в относительно спокойные и сытые времена, поэтому любой электрический шабаш был во благо. В этом состоял и шанс Василия проскочить на шару.
Ты как? спросил Паша, поправляя у него на плече ремень электрической гитары. Вася был краток:
Ссу.
А ты не ссы. Вспомни, как выносишь нам мозг своими лекциями.
Это другое.
Ничего подобного. Форматы разные, принцип тот же больше пурги и драйва. Ты звук-то пробовал?
Да. Вроде все работает.
Ну окей.
Паша еще раз внимательно оглядел друга с ног до головы. Прикид был что надо рваные синие джинсы, белая рубашка навыпуск с расстегнутым воротом и золотая цепь на шее толщиной с палец («на дубе том», пошутил Паша и тут же получил кулаком в бок). Прическа не требовала корректив, традиционное Васькино гнездо глухаря на голове подходило сейчас как нельзя кстати. Словом, все было готово кроме самого Васи.
Может, ну его к херам? предложил он. В глазах светилась мольба, видимая даже в полумраке кулис.
Даже не думай. Милка сделала и ты сделаешь!
На нее пялились трое близких друзей, а на меня будут таращиться сто пятьдесят каких-то пьяных орков.
Но ты и не голый, дубень!
Да я бы лучше с голым задом вышел вместо пения!
Кстати, а если совместить? Завтра же будешь во всех таблоидах!
Да иди ты!
Пашкин финт удался Вася рассмеялся, чуток расслабился
Его объявили как договаривались: «Известный журналист и блогер-тысячник Василий Болотов! Встречайте!» Никаких предисловий и объяснений что, зачем и почему, сразу бросили в воду, как грудного ребенка. Плыви, Василек!
И он поплыл. Буквально. Нажал ногой педаль эффекта «дисторшн», дернул струны, оглушив зал ревом, и заговорил:
Привет, ребята! Кхм кхе блин, простите Многие из вас меня знают как человека пишущего эмм но едва ли как человека поющего. Я и сам себя таким не знаю (зрители похлопали, явно оценив самоиронию). Я много времени у вас не отниму, не переживайте. Думаю, что мне это выступление нужно больше, чем вам. Знаете, когда силы зла властвуют безраздельно
Тут он почему-то взял паузу и обернулся за кулисы, будто что-то почувствовал. Паша показал ему недвусмысленный жест провел ребром ладони по горлу. Мол, заткни фонтан!
Ладно, черт с ним, согласился Вася. Споемте, друзья!
Он прижал на грифе гитары классический ля-минор, ударил по басовым струнам
и заорал что есть мочи:
Когда яблони цветут, всем девчонкам нравится!!!
Сеня и Милка рухнули на стол
Вася выступал двадцать минут. Спел четыре песни вместо двух. После «Яблонь» он проорал «Ты кинула» того же «Ляписа Трубецкого», затем «Седую ночь» от «Ласкового мая», а закончил нетленным «И вновь продолжается бой!» Никто не пытался его освистать и согнать со сцены напротив, толпа захлебывалась восторгом и кричала вместе с артистом припевы. Даже Гена Левашов, считавший, что его гражданский долг перед Пашкой исполнен с лихвой, визжал и аплодировал. В выступлении Василия Болотова, спонтанном и неряшливом (под одну только ревущую гитару!), было что-то магическое то, чего нельзя добиться ни крутым звуком, ни филигранным качеством исполнения, ни световыми эффектами. Это был голимый панк, какая-то ядерная смесь Саши Башлачева и Иосифа Кобзона. «Секс пистолз» нервно покурили бы в стороне.
Искусство в большом долгу, резюмировал шокированный Паша и отправился в бар, где заказал себе апельсиновый фреш.
Видеоролики и фото с концерта моментально облетели социальные сети. За считанные дни Вася добавил себе еще тысячу подписчиков и одного серьезного заказчика: местный портал, специализирующийся на культуре, решил публиковать его статьи о старой музыке. Впрочем, Васька успешно провалил проект, сумев с похмелья написать лишь одну колонку.
Таким получилось второе родео «великолепной четверки». Сеня даже не представлял, чем будет удивлять друзей. «За год что-нибудь придумаю», решил он.
Семен лгал себе. Он знал, что придумывать ничего не нужно. Все лежало на поверхности.
8. Письма
Сеня Гармаш когда-то был страстно влюблен в учительницу географии. Принято считать, что вся мальчишеская «страсть» в пятнадцать лет обычно пульсирует ниже брючного ремня, но с Сеней вышла оказия посерьезнее.
Ирина Григорьевна была чудо как хороша (это исключительно в представлении Семена; остальные ученики видели в географичке невзрачную зануду-очкарика, едва закончившую педагогический институт и пытавшуюся доказать, что она Преподаватель, а не объект для шуток впрочем, тщетно). Невысокая, едва ли метр-шестьдесят, в унылом брючном костюмчике землистого цвета, с таким же унылым каштановым хвостиком волос она невероятно притягивала мальчишку. Он даже не отдавал себе отчета, что именно в ней его привлекало. То ли глаза ее за стеклами очков, глубокие и умные, как книги Булгакова, то ли голос, низковатый и бархатный, от которого иные могут уснуть Сеня тогда ничего не знал о природе магнетизма точнее, догадывался, но в жизни не был знаком с его проявлениями, он просто входил в транс на ее уроках, не слышал ни лекций о тектонических плитах и горных хребтах, ни идиотских комментариев одноклассников. Он не мог отвести глаз от Ирины Григорьевны, едва слюни не пускал.
Кажется, я догадываюсь, чем ты займешься вечером под одеялом, шутил сидящий с ним за партой Пашка. Но я бы, честно говоря, выбрал объект получше. Русичка, например, вот где мясо! А у этой ни жопы, ни сис
Да иди ты! смущался Сеня и для приличия опускал взгляд в учебник.
Милка с задней парты дубасила Пашку учебником по голове. Пожалуй, она единственная понимала друга, потому что самой Милке с внешностью тоже не подфартило один нос чего стоил, будь он неладен. Что касается Васьки, то он вообще ничего не замечал, витал в каких-то своих кучевых облаках.
Ученики Иринушку, как мысленно называл ее Сеня, в грош не ставили. На уроках шумели, болтали друг с другом, перебрасывались записками. Они вели себя так, будто никакой учительницы в кабинете вообще нет. Так, ходит какая-то бледная тень перед доской, что-то говорит, поправляя очки на носу, пытается апеллировать к классу. Этим она мало отличалась от радиоточки на кухне, которую ты неизменно игнорируешь: «Бу-бу-бу, Альпы, бу-бу-бу, керосинка ребята, успокойтесь бу-бу-бу, Камчатка». Если бы директор школы видел, в какой атмосфере проходят ее уроки, он вышвырнул бы ее на улицу. (Впрочем, нет, в восьмидесятых никто никого не вышвыривал, да и директору, по большому счету, было наплевать).
Юный Сеня ненавидел одноклассников, но вступиться за Иринушку не мог. Какой придурок в пятнадцать лет будет впрягаться за препода! Но он отчетливо понимал даже в своем сложном возрасте, в каковом и самому бывает паршиво: с этим надо что-то делать.
А что именно? Навалять самому хулиганистому гаду Сане Парамонову, который доставал Ирину чаще всех сидел на последней парте и постоянно что-то орал? Семен был крепким спортивным парнем, выступал за честь школы на соревнованиях по баскетболу, ходил в качалку и имел соответствующий авторитет. То есть физически он мог бы скрутить Парамонова в многожильный трос, но опять же за что? За то, что мучает молодую учительницу, чья вина лишь в том, что она молода и неопытна? Западло.
Однажды он увидел, как она плачет. Он задержался дольше всех после урока, запихивая учебники в портфель. Иринушка стояла спиной к нему, обессиленно опустив руки и глядя на доску, где сорок минут назад написала тему: «Природные условия и ресурсы страны». Сеня задержался исключительно ради того, чтобы проверить утверждение Пашки, что у нее нет жопы. «А ведь есть, отметил он мысленно, и даже очень ничего. Компактная такая, на булочку похожа». Но когда Иринушка села за свой стол, он увидел, что ее глаза полны слез. Она сняла очки и уронила голову на руки, не обратив на парня ни малейшего внимания. Это было живое воплощение отчаяния, какого Семен в жизни не видел.
Сердце его обливалось кровью
Первое письмо он написал тем же вечером. Он писал печатными буквами аккуратно по клеточкам тетрадного листа, как почтовый индекс, чтобы Иринушка не могла вычислить его по почерку.
«ИРИНА ГРИГОРЬЕВНА! ВЫ ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА. НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ НА ДУРАКОВ. ВСЁ У ВАС ПОЛУЧИТСЯ, ПРОСТО ПОТЕРПИТЕ».
Он запечатал листок в обычный конверт без марки и утром того дня, когда у их класса был урок географии, проник в кабинет, воспользовавшись любезностью вахтерши тети Нади, добродушной толстушки-пенсионерки, которой было скучно сидеть дома. Он попросил у нее всего полминуты, бросил конверт поверх каких-то бумаг на столе и ретировался. Сеня не беспокоился, что письмо попадет в чужие руки, Иринушка была единственной географичкой на всю школу («бедная девочка», думал он), и кабинет принадлежал ей всецело. А еще он надеялся, что она прочтет письмо до начала урока. Ему интересно было увидеть ее реакцию.
Так и вышло. Она долго не начинала. Класс бесновался, но в этом не было ничего нового, и Ирина часто брала паузу, чтобы улучить момент для начала лекции. Но сегодня все было иначе. Она вертела в руках лист бумаги и внимательно изучала учеников. Семен понял, что он попал в яблочко. И ему понравилось, что Иринушка не выглядела обескураженной, кажется, ей было приятно. Чего он, собственно, и добивался.
Урок в тот день прошел неплохо. Иринушке даже удалось заинтересовать несколько учеников влиянием природных условий на хозяйственную деятельность человека на примере Архангельской и Астраханской областей. Сам Сеня на этот раз не медитировал и не представлял, как обнимет и поцелует Ирину, а внимательно слушал.
Он долго размышлял, что бы ему такого написать в следующем послании. Он уже решил, что не ограничится одним ободряющим письмом, ему хотелось развития. Ведь если человеку утром сказать несколько теплых слов, то день его пройдет скорее всего хорошо. Иринушка нуждалась в таких словах как никто.