Ну допустим, сказала Госпожа Гертруда.
Возможно ли что это был побочный эффект того что Элли подверглась магическим мутациям незадолго до родов.
Возможно, вслух продолжала рассуждать ведьма.
Боги, да в конце концов, у нее был свиной пятачок.
Дак что же, обычный эффект вероятностной радиации, пусть и опосредованно.
Она подождала еще, трупик продолжал быть мертв.
Спустя еще какое-то время Госпожа вздохнула, «ладно, видимо, просто скачок магии, реанимировал на мгновенье бедное покойное дитя, а мои руки стали катализатором.»
Значит это все.
Боги, как я это ненавижу! Она повернулась и пошла к небольшому сарайчику с дымоходом, внутри которого находилась печь.
Вы слышали эти сказки про ведьм, детей и печи, ну в Мэджикшилд это от части правда.
За исключением того, что это ни что иное как кремация и не более того.
Дело в том, что в Мэджикшилд людей или животных не хоронят, земля здесь настолько напитана магией, любое индейское кладбище позавидует.
Поэтому кремация, без альтернатив.
У горожан был свой большой крематорий, а у нее свой маленький.
И как ни крути, время от времени ей приходилось им пользоваться.
Некоторое время спустя, Ведьма вернулась к мертвому младенцу, на ней был широкий черный фартук и кожаные рабочие перчатки углежогов до локтя.
Это были самые обычные вещи, ибо она не хотела иметь в своем магическом гардеробе ничего что было бы связанно с этим скорбным занятием.
Аккуратно взяв тельце, Ведьма уже хотела пойти с ним к сараю, как вдруг, когда она вытащила младенца из-под навеса крыши, который все это время скрывал его от дождя, сверху прямо на крохотную мертвую грудь упали несколько капель и, зашипев, исчезли.
Госпожа Гертруда остолбенела на месте, пораженно глядя на тельце.
И вот опять, капли как-будто попадали на раскаленный до бела метал, оставляя за собой тонкую струйку зеленоватого пара, тут же таявшего в воздухе.
Ведьма наконец смогла вздохнуть и облизнув пересохшие губы, сдавленно прошептала.
Послушай, парень, если тебе есть что показать, сейчас самое время.
Младенец по-прежнему был мертв.
Так продолжалось какое-то время, капли, шипение, дымка и ничего больше.
Ну что ж, чуть осипшим шепотом проговорила Госпожа и сделала шаг к сараю.
В том, что именно произошло дальше не раз пытались разобраться как ученые, так и летописцы, но что именно случилось таи, и как именно, и есть ли в произошедшем взаимосвязь, установить не удалось.
А произошло едино моментно сразу несколько событий.
Но чтобы видеть всю картину перенесемся на несколько минут назад в другой переулок Мэджикшилда, а вернее на одну из крыш стоящих там домов.
По которой в свете начинающейся зари карабкается человек.
История не сохранила его имени, ввиду полнейшей никчемности субъекта.
Это был воришка неудачник, который то ли по пьяни, то ли на спор, оказался на этих крышах, вполне вероятно, что он или хотел залезть в чей-то дом с целью мелкой кражи или же как раз, уже совершив кражу, теперь уходил с места преступления.
Одним словом, обстоятельства его нахождения на мокрых от дождя крышах, в столь неурочный час, не важны.
Но в какой-то момент рука соскользнула с мокрой кровли, а фортуна, последний раз отвернувшись от него, передала воришку на суд законов гравитации. Вот пальцы хватаются за воздух, тело устремляется вниз, в расширившихся глазах застывает последнее «ой», и раздается характерный треск, с которым черепная коробка встречает мостовую.
Смерть была мгновенной, но что важней всего, смерть была именно в то мгновенье, когда Госпожа Гертруда в другом переулке сделала шаг направляясь в крематорий. И в этот же самый момент времени на место солнечного сплетения мертвого ребенка падает капля волшебного дождя, но в отличие от своих товарок, прежде чем с шипением обратится в пар она вспыхивает изумрудной искрой.
Магия это когда маловероятное стечение несвязанных обстоятельств, делает невозможное чудом.
А уже в следующее мгновение живой младенец на руках ведьмы открыл блеснувшие зеленым глаза и сделав первый в жизни вздох, закричал.
Глава 3. Дверь Дэроу
Солнечные лучи нового утра, преломленные прозрачным куполом, начали неспешно отвоевывать городок Мэджикшилд у ночных теней.
Это было обычное начало утра пятницы, и обычным оно и оставалось для всех в городке, кроме
Кроме Госпожи Гертруды которая, на подкашивающихся от испуга ногах медленно опустилась на влажную траву в своем дворике, все еще держа на вытянутых руках плачущего младенца.
Конечно, Госпожа была ведьма, само собой она повидала за свою долгую жизнь всякого, и она подсознательно готовилась к чему-то в этом роде, но между «готовится» и «быть готовым» есть огромная разница.
Когда мертвый малыш, которого ты собираешься проводить в последний путь, начинает плакать, это, знаете ли, произведет впечатление на кого угодно.
И сказать, что Госпожа вскрикнула от неожиданности и испуга, это не сказать не чего, но пусть мир рушится, а душа, решив сменить место жительства, переселяется в пятки, хорошая акушерка никогда не выронит младенца из рук.
И хоть сейчас Гертруда и Госпожа, но ее руки также были руками Тетушки Гертруды, а Тетушка была первоклассной акушеркой.
Поэтому, хоть сердце ее еще отплясывало дикую пляску паники в груди, Госпожа Гертруда медленно опустила живого теперь мальчика на землю, а уж потом позволила рукам начать трястись.
Так, выдохнула она и нервно икнула, затем на секунду прикрыв глаза, она резко сорвала с себя черный фартук, расстелила его на траве и молниеносными отточенными за десятки лет практики движениями запеленала в него младенца.
Почему он ожил? Это еще подождет, но теперь ребенок жив, а значит не должен лежать на мокрой траве.
Ведьма вновь взяла малыша на руки и, медленно встав с земли, перебралась на скамейку.
Так они сидели некоторое время в лучах утреннего солнца. И Госпожа Гертруда неожиданно для себя и скорее машинально начала баюкать на руках младенца, и приговаривать всю ту усыпляющую детей несвязную чепуху из слов и отдельных звуков.
По-прежнему мертвенно бледный малыш начал затихать и вскоре сладко зевнув уснул, посасывая свои мертвенно бледный пальчик.
«Ох, вы, боги-то мои. Кто же ты у нас теперь?» на распев задала риторический вопрос ведьма.
И как будто отвечая ей, в сонных маленьких глазках пробежала зеленоватая тень.
«Ой, да будь я проклята, что же это за дерьмо?», не меняя баюкающего тембра удивилась дама.
Она в который раз закрыла глаза пытаясь взять себя в руки и, сделав глубокий вдох, прошептала: «Проклятье, мне нужна помощь.»
Маленький сверток в ее руках недовольно запищал.
«Тих-тихо, дорогой, сходим мы сейчас с тобой к одному самодовольному старому прохвосту», не в рифму закончила она мысль.
Все же сумев убаюкать ребенка, Госпожа Гертруда быстро затушила печь крематория, затем, нырнув в утробу своего домика, вскоре вернулась к мирно спящему свертку из черного фартука, с плетеной корзинкой в руках.
В корзинке предусмотрительно лежало теплое одеяльце.
Бережно чтобы не разбудить Госпожа переложила в нее дитя и убедившись, что одеяльце надежно защищает ценного пассажира корзины от ветра, отошла от нее подальше.
«Город просыпается, пешком лучше не идти, да и медленно это, бормотала она чуть слышно, и по воздуху не понесешь, ну что ж.»
Ведьма отошла еще на пару шагов от корзины и широко разведя руки ладонями вниз как птица, что вот-вот вспорхнет, резко одним движением опустила их вниз, и исчезла как будто осыпавшись, одновременно с этим появилось облако черного дыма.
Но уже в следующее мгновенье из черного облака, висевшего на том самом месте, где только что стояла элегантная женщина, вышла крупная, но поджарая и изящная словно лань, черная собака.
Быстрой, но бесшумной иноходью, как-будто ей стребовалась пара секунд, чтоб привыкнуть, что теперь у нее четыре ноги, собака, крепко зажав плетеную ручку корзинки могучими как капкан челюстями, рысью бросилась прочь из дворика, в один прыжок перемахнув не высокий заборчик.
Словно акула почуявшая кровь, фигура могучего зверя как будто плыла в утреннем воздухе городка.
Не многочисленные прохожие поражённо шарахались прочь и хватались за головные уборы, которые чуть не срывал ветер, поднимавшийся, когда та проносилась мимо, словно метеор проносился черный баргест.
Однако, если бы кто-то мог, хотя таковых не нашлось бы, разглядеть при такой бешеной скорости зажатую в зубах бестии корзинку, то наблюдатель поразился бы. Ведь плетёная ноша собаки даже не колебалась, и это при столь дьявольской скорости.
Петляя и поворачивая, пролетая над препятствиями, баргест с корзинкой в зубах неумолимо приближался к стоящей в отдалении от центра городка, мрачной громаде здания, чьи пикообразные купола подобно клыкам устремлялись ввысь, почти касаясь самого магического щита, в честь которого и был назван город.
В нем было величественно все и стеллы, высокие своды, широкие стрельчатые арки, массивные колонны.
Это была цитадель магов.
Приближаясь к цитадели, собака перешла на шаг.
Потом, поставив корзину на мостовую, огляделась по сторонам, как-будто желая убедится, не видит ли кто, потом отбежав назад, резко прыгнула на корзинку.
Но, оказавшись в воздухе, исчезла в клубах черной дымки, и на землю из ее клубов шагнула женская ножка в черной туфельке.
Подобрав корзинку, Госпожа Гертруда проверила ее пассажира, младенец сладко сопел, причмокивая бледным ротиком.
Убедившись, что все в порядке, ведьма посмотрела на высящуюся над ней архитектурную громаду и театрально закатила глаза.
«Боги, готова поклясться, их шарага стала еще больше, с тех пор как я тут была, прошептала Госпожа, и вновь наклонившись к корзинке, еще тише добавила заговорческим тоном, Вот увидишь, парень, это все от комплексов», и быстро зашагала к цитадели.
Подойдя, однако, не к массивным воротам, а к укрытой тенью части кирпичной стены, Госпожа Гертруда, плотно прижав к ней ладонь руки, быстро провела ею по кирпичам, оставляя на поверхности розовый след из искр, сложившийся в замысловатый символ.
Проделав это, она тихо, но твердо произнесла: «Арчибальд Дэроу». Символ вспыхнул и как-будто впитался в кирпичную кладку.
Затем, после секундной паузы, по стене прошла рябь как по водной глади, и на этом же месте как бы проступила деревянная дверь.
«Кто?» прогремел громоподобный голос.
Ребенок в корзинке захныкал и принялся возится.
«Тише ты, старый дурак!» зашипела как кошка Госпожа Гертруда и принялась укачивать пищащую корзину.
«Это я, и мне нужна помощь».
В тот же миг дверь отворилась, и за ней возникло старческое круглое обеспокоенное лицо, которое могло помимо возраста и округлых щек еще похвастаться пышной и белой как снег бородой, образовывающей конгломерат с топорщащимися того же цвета усами.
Прежде чем лицо произнесло хоть что-то, Госпожа зашипела на него: «Тссс! Только тихо, а то разбудишь!»
«Э-м, лицо отрыло рот, лицо закрыло рот, что случилось Труди?» наконец вопросило лицо шёпотом.
И вот так всегда во всех мирах и реальностях. Вы можете быть уважаемой старой знахаркой, к которой исключительно уважительно обращаются все от богачей до нищих, и вы же можете быть грозной как шторм и вселяющей в душу трепет Госпожой, к которой и вовсе побоятся обратится кто бы то ни было. Но всегда найдется человек, для которого вы будете просто Труди, и плевать он хотел, насколько вы уважаемы и грозны.
Да впустишь ты уже меня, не видишь что-ли, у меня ребенок? гневно зашептала Госпожа Гертруда, и, не дожидаясь ответа, вошла в дверь, предоставив человеку за ней выбор отпрянуть или быть сбитым с ног.
Эм поздравляю? с интонацией человека, проверяющего тот ли провод, на бомбе он сейчас перерезал, произнес старец, отпрянув в сторону перед летящей сквозь него Госпожой.
Дурак! повторяя высказанное минуту назад определение собеседника
Это не мой ребенок, что ты несешь! снова шептала ведьма, поставив корзинку на стоящий в комнате стол, и повернувшись лицом к пожилому стрику.
Тот пошамкал сухими губами и закрыл дверь, услышав на это очередное приглушенное: «Тссс! Тихо ты!» и баюкающее бормотание Гертруды.
Это начала было Госпожа, убедившись, что тревога пробуждения ребенка оказалось ложной.
Это вдруг она прервалась и, строго посмотрев на старца, сказала, и прекрати паясничать! Я не могу с тобой серьезно разговаривать, когда ты вот она попыталась подобрать слово, указывая на него ладонью, но после непродолжительных попыток сказала «вот такой».
Эх прошамкал старец и пошёл, направляясь к Гертруде, но на ходу преображаясь в высокого атлетичного пожилого мужчину, хотя при определении возраста вы бы растеряли все эпитеты.
На месте бесформенной мантии появились черные туфли, безупречно сидящие дорогие черные брюки, на поясе широкий кожаный кушак с серебряной пряжкой, белоснежная шёлковая мужская блуза, белизну которой подчёркивал бархатный чёрно-красный жилет с мельчайшими резными узорами на боках.
Аккуратно уложенные и зачёсанные назад волосы цвета свежего снега, и лицо мужественное и загорелое как у морского волка, аккуратная ухоженная бородка и роскошные, чуть залихватски закрученные, усы как небо от земли отличались от того безобразия, что было на лице у открывшего дверь старца.
Одним словом, больше походивший на зимнего бога, к Госпоже Гертруде подходил настоящий боевой маг Арчибальд Дэроу.
Подойдя ближе, он на ходу смахнул невидимую пылинку с плеча и одернул жилет.
Сама того не желая, ну, хорошо, чуть-чуть желая, Гертруда заметила, как при этих движениях, темной тенью под бархатом сорочки перекатывались мускулы.
И госпожа мысленно отругала себя за это.
Так как встретившись взглядом с глазами снежного барса, взгляд которых мог залить румянцем до макушки любую юную красотку, Госпожа прочитала в них игривое «Я знаю, на что ты смотришь».
«Зараза!» подумала ведьма.
Ну? промурлыкал Арчибальд низким бас-баритоном, Так лучше?
Пижон фыркнула Гертруда.
Дак, что там с ребенком, Труди? прошептал маг, подходя к корзинке.
Я все расскажу, только наложи чары silentium intra1, я не хочу его будить
Когда маг закончил с наложением выше упомянутых чар, они присели в удобные кресла, поставив их так, чтоб оба могли наблюдать за стоящей на столе корзинкой.
Однако, в процессе своего пересказа событий минувшей ночи, Госпожа Гертруда то и дело вскакивала и проверяла спящего младенца, в то время как Арчибальд Дэроу, упершись локтями в колени и сложив ладони домиком, внимательно и молча слушая, мрачнел все больше.
Когда же наконец Госпожа Гертруда закончила рассказ словами «И я пошла к тебе», Арчибальд, матёрый боевой маг, который прежде ни раз противостоял воплощениям зла, поражённо произнес: «Вот дерьмо».
В просторной, роскошно обставленной комнате повисло молчание.
Помолчав, Дэроу глухо сказал: «А ты не думала?» и вместо продолжения он сжал левый кулак и, повернув внутренней стороной вверх, медленно развел пальцы, образуя из руки подобие чаши, в центре которой возник сгусток колдовского огня.
Он многозначительно посмотрел на гостью.
Та бросила на мага свирепый взгляд, но тут же смягчилась, встретившись со взором Арчибальда
Сейчас в строгих синих глазах не было и тени игривой веселости.
Так в другом мире, должно быть, смотрел айсберг на идущий прямо на него небезызвестный, круизный лайнер.