Генка Шестопал наблюдал за событиями сверху, с пожарной лестницы; он там удобно устроился и оставался незамеченным.
Мельников разглядел всю компанию. Они стояли, разлохмаченные ветром, в распахнутых пальто Портфели их сложены на лесах.
Здравствуйте, сказал Илья Семенович, испытывая неловкость и скуку от предстоящего объяснения.
Здрасте Они старались не смотреть на него.
Бастуем, следовательно?
Они молчали.
Какие же лозунги?
Сыромятников выступил вперед. Если лидер он, поздравить этих архаровцев не с чем
Мы, Илья Семенович, знаете, за что выступаем? За уважение прав личности!
И многие загудели одобрительно, хотя и посмеиваясь. Сыромятников округлил свои глазки, неплохо умеющие играть в наив. Столь глубокие формулировки удавались ему не часто, и он осмелел.
Надо, Илья Семенович, англичаночку призвать к порядку. Грубит.
Поглядел Мельников на длинное обиженное лицо этого верзилы и не выдержал, рассмеялся.
Костя Батищев перекинулся взглядом с Ритой и отодвинул Сыромятникова.
Скажи, Батя, скажи зашептали ему.
Костя заговорил, не вынимая рук из косых карманов своей замечательной теплой куртки:
Дело вот в чем. Сперва Наталья Сергеевна относилась к нам очень душевно
За это вы сорвали ей урок, вставил Мельников.
Разрешите я скажу свою мысль до конца, самолюбиво возразил Костя.
Прежде всего вернемся в помещение. Я вышел, как видите, без пальто, а у меня радикулит
Ребята посмотрели на Костю; он покачивал головой; явно ощущал красивый этот парень свою власть и над ними и над этим стареющим продрогшим очкариком
А вы идите греться, Илья Семенович, позволил Батищев с дружелюбным юмором. Не рискуйте, зачем? А мы придем на следующий урок.
Демидова, ты комсорг. Почему ж командует Батищев? не глядя на Костю, спросил Мельников.
Маленькая Света Демидова ответила честным взором и признанием очевидного:
Потому что у меня воля слабее.
А еще потому, что комсорг это рабочая аристократия, веселым тонким голосом объявил Михейцев.
Пошутили и будет, невыразительно уговаривал Мельников. И смотрел на свои заляпанные глиной ботинки.
А мы не шутим, Илья Семенович, солидно и дружелюбно возразил Костя. Мы довольно серьезно настроены
А если серьезно тогда получите историческую справку! молодеющим от гнева голосом сказал учитель. Когда-то русское общество было потрясено тем, что петрашевцев к «высшей мере» приговорили кружок, где молодой Достоевский был где всего лишь читали социалиста Фурье, а заодно и знаменитое Письмо Белинского к Гоголю. И за это гражданский позор на площади надлом шпаги над головой потом на эту голову мешок и тут должен был следовать расстрел! В последний миг заменили, слава богу, острогом.
Или другое: из Орловского каторжного централа просочились мольбы заключенных о помощи: там применялись пытки
В таких случаях ваши ровесники не являлись в классы. Бастовали. И называли это борьбой за права человеческой личности Как Сыромятников.
Такая аналогия смутила ребят. Не сокрушила, нет, а именно смутила. До некоторой степени. А Мельникову показалось, что лекция его до абсурда неуместна здесь что ребятам неловко за него!
И что помогали они? Ихние забастовки? трусливо вобрал Сыромятников голову в плечи. Ответа не последовало.
Предлагаю «не удлинять плохое», как говорили древние. Не слишком это порядочно сводить счеты с женщиной, у которой сдали нервы. А? Илья Семенович оглядел их всех еще раз и повернулся, чтобы уйти восвояси: аргументы он исчерпал, а если они не сработали, сцена становилась глупой.
Но тут он увидел бегущую сюда Наташу. Ребята насторожились, переглянулись: теперь учителей двое, они будут снимать стружку основательнее, злее За ворону, за срыв уроков вчера и сегодня, за все
Наталья Сергеевна была, как и Мельников, без пальто, но не мерзла от возбуждения. Блестя сухими глазами, она сказала легко, точно выдохнула:
Я хочу сказать Вы простите меня, ребята. Я была не права!
И девятый «В» дрогнул: в школе тех лет нечасто слышали такое от учителей, не заведено было. Произошло замешательство.
Да что вы, Наталья Сергеевна! хором заговорили девочки, светлея и сконфуживаясь.
Да что вы заворчали себе под нос мальчишки.
Нет, вы тоже свинтусы порядочные, конечно, но и я виновата
Срывающийся голос откуда-то сверху сказал взволнованно:
Это я виноват! Ворона-то моя
Все задрали головы и увидели забытого наверху Генку. Он еще что-то пытался сказать, спускаясь с лестницы, но все потонуло во взрыве смеха по его адресу. Обрадовался разрядке девятый «В»!..
А я на Сыромятникова подумала!
Что вы, Наталья Сергеевна, я ж по крупному рогатому скоту!
Мельников, стоя спиной к ним, завязывал шнурок на ботинке и горевал о том, что сполна избавиться теперь от жидкой глины, на обувь налипшей, получится только дома; а как в этом виде на уроки являться? Ветер трепал его шарф и волосы. У него было такое чувство неразумное, конечно, но противное, будто вся компания смеется над ним. И Наташа тоже.
* * *
Потом урок английского шел своим чередом. Зная, что они похитили у Натальи Сергеевны уйму времени, ребята старались компенсировать это утроенным вниманием и активностью.
What is the English for[3] ехать верхом? спрашивала звонко Наташа.
В приливе симпатии к ней поднимался лес рук. Все почему-то знали, как будет «ехать верхом»!
То ride-rode-ridden! бодро рапортовал Сыромятников. Даже он знал!
Но тут вошла в класс Светлана Михайловна. Все встали.
Ах, все-таки пожаловали? удивленно сказала она. Извините, Наталья Сергеевна. Я подумала, что надо все-таки разобраться. В чем дело? Кому вы объявили бойкот? Садитесь, садитесь. Воспользовались тем, что завуч бюллетенит, что учительница молодая так? Она ходила по рядам. Только не нужно скрытничать. Никто не собирается пугать вас административными мерами. Я просто хочу, чтобы мы откровенно, по-человечески поговорили: как это вас угораздило не прийти на урок? Чья идея?
Молчит девятый «В» в досаде и унынии: опять двадцать пять!
Так мы уже все выяснили! сказал Батищев.
Наталья Сергеевна сама знает, подхватила Света Демидова.
Да у нас уже все в порядке, Светлана Михайловна, подтвердила Наталья Сергеевна.
О Так у вас, значит, свои секреты, свои отношения Светлана Михайловна улыбалась ревниво. Ну-ну. Не буду мешать.
По классу облегченный вздох прошелестел, когда она вышла.
* * *
Школьная нянечка, тетя Граня, выступала в роли гида: показывала исторический кабинет трем благоговейно притихшим первоклассникам.
Вишь, как давно напечатано. Она подвела их к застекленному стенду с фотокопиями «Колокола», «Искры» и пожелтевшим траурным номером «Правды» от 22 января 1924 года. Ваших родителей, не только что вас, еще не было на свете Вот ту газету читали тайно, за это царь сажал людей в тюрьму!
Или в концлагерь, компетентно добавил один из малышей.
Ишь ты! Не, до этого уже после додумались А ну, по чтению у кого пятерка?
У него, сказали в один голос две девочки, у Скороговорова!
Ну, Скороговоров, читай стишок.
Она показывала на изречение, исполненное плакатным пером:
(И. В. Гёте)Шестилетний Скороговоров, красный от усилий и от общего внимания, громко прочел два слова, а дальше затруднился. Тут вошел Мельников.
Это, Илья Семеныч, из первого «А» малышня, спокойно ответила на его недоумение тетя Граня. У них учительница вдруг заболела и ушла, а что им делать не сказала. Вот мы и сделали посещение А трогать ничего не трогали.
Ну-ну, неопределенно сказал Мельников и подошел к окну. Внезапно он понял что-то
А как зовут вашу учительницу? спросил он у малышей.
Таисия Николаевна! ответил Скороговоров.
А одна из девочек сказала, переживая:
На арифметике она все плакать хотела. А второго урока уже не было.
Мельников понял: да, та самая, которую он унизил за вульгарный глагол «Ложат зеркало в парту» Господи, а как надо было? Ясно одно: не так, как он. Иначе!
Илья Семеныч, а вот как им объяснить, таким клопам, выражение «вещим оком»? Сама-то понимаю, а сказать
Рассеянный, печальный, Мельников не сразу понял, чего от него хотят. Взгляд тети Грани приглашал к плакату.
Ну, вещим пророческим, значит. Сверхпроницательным
Первоклассники смотрели на него, мигая.
Спасибо вам. Граня поджала губы и заторопила детей. Пошли в химию, не будем мешаться
* * *
Эта комната фактически принадлежала ему, Мельникову. Ничего тут особенного: карты на стенах. Два-три изречения. Вместительный книжный шкаф там сочинения Герцена, Ключевского, Соловьева, Тарле Плюс избранное из классиков марксизма, конечно (Илья Семенович был в особом контакте с ранним Марксом, с молодым). Доска тут но не школьная, а лекционная, поменьше.
Илья Семенович провел пальцами по книжным корешкам. Поднял с пола кнопку и пришпилил свисавший угол карты Потом взял мелок и принялся рисовать на доске что-то несуразное.
Он оклеветал самого себя: сначала вышел нос с горбинкой, потом его оседлали очки, из-под них глянули колючие глаза Вот очерк надменного рта, а сверху, на черепе, посажен белый чубчик, похожий на язык пламени
Все преувеличено, все гротеск, а сходство схвачено, и еще как остро! Мельников подумал и туловище нарисовал птичье! Отошел, поглядел критически и добавил кольцо, такое, как в клетке с попугаем. Теперь замысел прояснился: тов. Мельников попугай.
Но Илья Семенович был недоволен. Туловище он стер и на сей раз несуетливыми, плавными штрихами любовно обратил себя в верблюда!
И опять ему показалось, что это не то И не дилетантская техника рисунка смущала его, а существо дела: это шел «поиск себя»
* * *
На доске были написаны темы:
1. Образ Катерины в драме Островского «Гроза».
2. Базаров и Рахметов (сравнительная характеристика).
3. Мое представление о счастье.
Девятый «В» писал сочинение.
Светлана Михайловна бесшумно ходила по рядам, заглядывала в работы, давала советы. Иногда ее спрашивали:
А к «Счастью» эпиграф обязательно?
Желательно.
А выйти можно?
Только поживей. Одна нога там, другая тут
Генка Шестопал вертелся и нервничал. У него было написано: «Счастье это, по-моему»
Определение не давалось.
Он глядел на Риту, на прядку, свисающую ей на глаза, на ожесточение, с которым Рита дула вверх, чтобы эту прядку прогнать, и встряхивала авторучкой, чтобы не кончались чернила Генка смотрел на нее, и, в общем, идея счастья казалась ему ясной, как день, но на бумагу перенести ее было почему-то невозможно
Да и стоит ли?
Светлана Михайловна остановилась перед ним:
И долго мы будем вертеться?
Генка молчал, насупившись.
Ну соберись, соберись! бодро сказала учительница и взъерошила Генкины волосы. Знаешь, почему не пишется? Потому что туман в голове, сумбур Кто ясно мыслит, тот ясно излагает!..
И снова рабочая тишина.
* * *
Была большая перемена.
Младшие ребята гоняли из конца в конец коридора, вклиниваясь в благопристойные ряды старшеклассников, то прячась за ними, то чуть не сбивая их с ног
Школьный радиоузел вещал:
«Вымпел за первое место по самообслуживанию среди восьмых классов получил восьмой Б, за дежурство по школе восьмой Г. Второе и третье места поделили»
Мельников стоял, соображая с усилием, куда ему надо идти. Подошла Наташа.
Что с вами? У вас такое лицо
Какое?
Чужое.
Это для конспирации.
Наташа спросила, чтоб растормошить его:
Да, мы не доспорили: так как насчет «дистанции», Илья Семеныч? Держать ее или как?
Мельников ответил серьезно, не сразу:
Не знаю. Я, Наталья Сергеевна, больше вам не учитель.
Вижу! огорченно и дерзко вырвалось у нее.
Помолчали.
Где же наши? Наташа оглядывалась и не находила никого из девятого «В».
Пишут сочинение. У меня отобрали под это урок.
Вам жалко?
Жалко, что не два.
Слова были сухие и ломкие, как солома.
Пойдемте посмотрим, предложила Наташа, и Мельников пожал плечами, но пошел за ней к двери девятого «В» по инерции, что ли
Наташа заглянула в щель:
«Мое представление о счастье» Надо же! Нам Светлана Михайловна таких тем не давала, мы писали все больше про «типичных представителей» А физиономии-то какие: серьезные, одухотворенные
Слышит ли он ее? О чем думает?
А Сыромятников списывает! углядела Наташа. Чужое счастье ворует
Это будет перед вами изо дня в день, налюбуетесь, отозвался Мельников.
Гудела, бурлила, смеялась большая перемена. Ребячья толкотня напоминала «броуново движение», как его рисовали в учебнике Перышкина.
Не понимаю, как они пишут такую тему, вздохнула Наташа. Это ж невозможно объяснить счастье! Все равно что прикнопить к бумаге солнечный зайчик
Никаких зайчиков. Все напишут, что счастье в труде, в борьбе
Он был сейчас похож на праздного, постороннего в школе человека. Что это позиция? Поза? Тоска?
Открылась дверь, выглянула Светлана Михайловна. Дверью она отгородила от себя Наташу, видела одного Мельникова.
Может быть, зайдете? предлагает она. Но, перехватив его взгляд, оборачивается: ах вот что! Воркуете? Но нельзя ли подальше отсюда, здесь работа идет, сказал ее взгляд. Резко закрылась за ней дверь. Прозвенел звонок.
У меня урок, говорит Наташа.
А я свободен, с шалой усмешкой, с вызовом даже отвечает Мельников, словно он неприкаянный, но гордый люмпен, а она уныло-старательный клерк.
И они разошлись.
* * *
Девятый «В» писал сочинение второй урок подряд, не разогнувшись и в перемену.
Молча протянула Светлане Михайловне свои листки Надя Огарышева, смуглая тихоня.
Генка взял себя в руки и дописал наконец первую фразу: «Счастье это, по-моему, когда тебя понимают».
Когда он поднял голову, Светлана Михайловна растерянно глядела в сочинение Огарышевой.
Надюша золотце мое самоварное! Ты понимаешь, что ты понаписала, а? Ты себе отчет отдаешь? Она сконфуженно, натянуто улыбалась, глядя то в листки, то на ученицу, а в глазах у нее была паника. Я всегда за искренность, ты знаешь потому и предложила вам такую тему! Но что это за мечты в твоем возрасте, ты раскинь мозгами-то
Я, Светлана Михайловна думала что вы Надя Огарышева стоит с искаженным лицом, наматывает на палец колечко волос и выпаливает наконец: Я дура, Светлана Михайловна! Ой, какая же я дура
Это печально, но все-таки лучше, чем испорченность. Светлана Михайловна говорила уже мягче: девочка и так себя казнит
Класс с интересом следил за разговором, почти все оторвались от своей писанины.
А чего ты написала, Надь? простодушно спрашивает Черевичкина.
Ну не хватало только зачитывать это вслух! всплеснула руками Светлана Михайловна и строго окинула взглядом растревоженный класс: В чем дело, друзья? Почему не работаем?
А почему не прочесть? напирал Михейцев. А вдруг мы все, вроде Огарышевой, неправильно пишем?
Успокойся, тебе такое в голову не придет
Понятно, что такие слова только подогрели всеобщую любознательность Даже сквозь смуглоту Надиной кожи проступила бледность. Она вдруг сказала:
Отдайте мое сочинение, Светлана Михайловна.
Вот правильно! Возьми и порви, я тебе разрешаю. И попробуй написать о Катерине, может быть, успеешь И никогда больше не пиши такого, что тебе самой же будет стыдно прочесть!
А мне не стыдно, Светлана Михайловна. Я прочту!
Ты соображаешь?! всплеснула руками Светлана Михайловна. В классе мальчики!
Но если вам можно знать, то им и подавно, объявила Рита.
Класс поддержал ее дружно и громко.
Замолчите! Отдай листки, Огарышева!
Не отдам, твердо сказала Надя.
Ну хорошо же Пеняй на себя! Делайте что хотите! обессилев, сказала Светлана Михайловна и, высоко подняв плечи, отошла в угол класса