Это история трех друзей, которые живут в маленьком городке на атлантическом побережье. Однажды в прогнозе погоды объявили, что будет ураган. Они поняли, что их легким щитовым домикам не выстоять под порывами ветра. Всё будет разрушено. Они проводят последние часы там, где прожили всю жизнь, и задумываются о том, какое будущее их ждет.
Я решил, что рассказ будет называться «Цуна ми». Сюжет казался мне простым и эффектным. Конечно, там будет говориться о Фижероле. Вымышленном Фижероле, но всё же близком к реальности. Мне нравилась идея потопа. Но еще больше мне нравилось представлять себе, как будет разрушаться этот проклятый город: затопленные дома, снесенная до основания школа, сметенные волной здания. Я мечтал стереть всё это с карты, чтобы можно было начать с нуля.
Иногда по вечерам я представлял себе, что и меня самого накрыла эта огромная волна, я во власти силы океана, не способен ей сопротивляться, а потом я очнусь на беспредельном и нетронутом взморье, где всё надо будет строить заново.
Я довольно долго сидел на ступеньках церкви Святого Николая, писал и слушал орущего у меня в голове Тома Петти. Не знаю, сколько времени прошло, знаю только, что, когда я убрал блокнот в рюкзак, солнце уже скрылось за мэрией. Должно быть, не меньше часа.
Я уже собирался уходить, когда мимо меня проехала девушка на розовом велосипеде с корзиной на руле. Она взглянула на меня, и я сразу ее узнал: та самая серфингистка, которую днем клеил Реми Мут. Вместо черного купальника на ней было платье в цветочек, а волосы она распустила.
Она остановилась напротив меня, у велосипедной стойки. Та сторона улицы была в тени, и от этого ее загар на фоне бело-голубого платья был еще заметнее. Я сделал вид, будто мне до нее нет никакого дела, и как ни в чём не бывало стал переходить улицу, тайком поглядывая на ее ноги, как они сгибались и распрямлялись, когда она, наклонившись, выправляла руль. Она поставила свой велосипед рядом с велосипедом Жипе. Я его узнал старый, разболтанный, с наклейкой «Summer of love»[4] на раме. Зато у девушки был совсем новенький. На тротуаре лежала тень огромной липы.
Когда я подошел, она сунула руку в корзину, достала оттуда цепь, обернула ее вокруг переднего колеса, резко щелкнула замком и подняла голову.
Ты знаешь, где здесь библиотека?
Она смотрела на меня большими серьезными глазами, и меня охватило чувство, близкое к панике. Я огляделся, чтобы убедиться, что она и в самом деле обращается ко мне.
Б-библиотека?
Да, сказала она. Знаешь, это такое место, где находятся маленькие прямоугольные предметы, состоящие из соединенных между собой бумажных листков.
Д-да Это там пробормотал я, махнув в сторону улицы Сешан.
Это была правда.
Я к-как раз т-туда иду
Это была неправда.
Если хочешь, могу т-тебя п-п-п-проводить Это была правда.
К-как с-с-с-скажешь. Мне-то всё равно.
Это была неправда.
По дороге мы почти не разговаривали. Во всяком случае, я. Боялся, что буду выглядеть идиотом, стоит мне только открыть рот. Кожа у девушки была гладкая, глаза ореховые, а губы очень тонкие и очень яркие, как будто линию мелком прочертили.
Пока шли, я узнал о ней чуть побольше. Ей семнадцать лет, они с отцом приехали из Парижа и сняли на лето маленький домик рядом с пляжем. Вот почему я никогда раньше ее не встречал. Звали ее Лорен.
Как киш[5], что ли? спросил я.
Она остановилась и неуверенно посмотрела на меня. Похоже, не могла понять, придуриваюсь я или на самом деле болван. Запомнить на будущее: по возможности не сравнивать девушек с пирогами. Она слегка тряхнула головой, словно отгоняя эти мысли, и спросила:
А тебя как зовут?
Н-н-ной, ответил я.
Допотопное имечко.
Ну спасибо.
Ты что, не понял? Ной потоп
Ну да, конечно. Я притворился, будто мне тоже смешно, хотя понятия не имел, о чём речь.
Она, наверное, это заметила, потому что, чуть наклонившись ко мне, пояснила:
Ноев ковчег, балда! Тебе же, наверное, миллион раз что-то такое говорили.
Она улыбнулась и шагнула влево, чтобы не врезаться в дорожный знак. Я хотел сделать то же самое, но в момент, когда я начал разворачиваться, нога соскользнула с края тротуара, я потерял равновесие и по-дурацки взвизгнул, со всего маху приложившись к знаку щекой.
Бум-м!
Больно? заботливо спросила Лорен.
Да всё нормально, ответил я совершенно равнодушным тоном.
Как будто хотел сказать: «Знак-то? Да не беспокойся, я каждый раз это проделываю. Шутка такая».
Вообще-то я обрадовался, что она не посмеялась надо мной. А ведь это было так легко. Но она пошла дальше, время от времени искоса поглядывая на меня.
Я засунул кулаки поглубже в карманы, и мы повернули за угол у булочной внизу. На ногах у Лорен были новенькие кеды во всяком случае, совершенно белые, и мне вдруг стало стыдно за мои грязные ботинки и драные джинсы.
К тому же на щеке у меня, наверное, отпечатался след от дорожного знака.
Т-тебе понравился п-пляж? спросил я, чтобы сменить тему.
Она взглянула на меня с интересом.
Откуда ты знаешь, что я там была?
У тебя в-волосы еще не совсем в-высохли.
Ой, и правда! сказала она, потрогав голову. Да, понравился. Но не знаю, мне там надоело.
Она убрала упавшую на глаза прядь и усмехнулась, как будто хотела сказать мне по секрету: «А знаешь, почему мне там надоело? Ну да, ты-то знаешь. Из-за этого придурка Реми Мута». Тротуар впереди сужался, она подошла ко мне чуть ближе, и на очень короткое мгновение я почувствовал, как ее рука коснулась моей.
Мы прошли еще примерно сотню метров, и, когда впереди показалась библиотека внушительное здание, перестроенный завод с вывеской «Медиатека имени Женевьевы Бюло», Лорен воскликнула:
Вот это где! Спасибо, Ной, если бы не ты, я бы всё еще искала. Я приехала сюда на всё лето, так что лучше сразу узнать, где находится библиотека. Пляж хорош на пару минут!
Я улыбнулся и кивнул, как будто хотел сказать: «Да, бесспорно, я вполне понимаю, что ты имела в виду».
Мне обязательно надо найти книгу про комету Фейерштейна, продолжала Лорен. Этим летом она пересечет нашу Солнечную систему. В следующий раз такое будет только через сто сорок девять лет. Представляешь? Это единственный за всю нашу жизнь шанс ее увидеть.
Она засмеялась, глядя на мое изумленное лицо, потом поцеловала меня в ушибленную щеку едва прикоснулась губами и поднялась по ступенькам. Я смотрел, как пляшет в воздухе подол ее платья, пока она не скрылась в темноте здания. И вот как раз в эту минуту
Да, в эту самую минуту, совершенно точно, я и влюбился.
Проторчав еще какое-то бесконечное время на жаре, я решил тоже зайти в библиотеку. Раньше я туда не заглядывал. И очень быстро вспомнил почему. Средний возраст посетителей почти безлюдного читального зала был, сами понимаете, немалый. Во всю длину зала тянулись большие столы с лампами. На левой стене картина что-то типа святого в полном экстазе. Колени у него были полусогнуты, а обе руки воздеты к небесам. Глядя на то, как изобразил его художник в несколько неустойчивом равновесии, можно было подумать, что он танцует. Похоже на макарену, но в стиле средневекового католического мученика. Справа я заметил кофемашину, а прямо над ней пробковую доску с объявлениями.
Лорен уже скрылась за стеллажами. Наверное, поднялась наверх, туда, где, судя по вывешенному у входа плану, стояли труды по астрономии. Я медленно двинулся вперед, стук моих шагов разносился по всему просторному залу. «Что за странная девушка», подумал я, в смысле: кто это предпочитает библиотеку пляжу? Я еще чувствовал ее губы на своей щеке и слабый аромат морской воды и полевых цветов.
В надежде ее увидеть я посмотрел наверх, на балкон, который шел вокруг всего читального зала, потом направился к пробковой доске с объявлениями. Почти все они были про нянь, уборку или всякие там курсы. В помещении было градусов двадцать, но мне не хотелось снимать куртку. Я постоял там немного, глядя на прикнопленные к доске бумажки, и вдруг услышал у себя за спиной хриплый голос:
Эй ты!
Я обернулся и увидел тетку, которой на вид было примерно три тысячи лет. Крохотного росточка, слегка сгорбленная, к пуловеру прицеплен бейджик с логотипом библиотеки: «Жозиана Камон, руководитель отдела обслуживания», а на шее, на металлической цепочке, очки с затемненными стеклами.
Это ты недавно звонил по объявлению? Себастьен?
Голос у нее был такой, словно она выкуривала по десять пачек в день начиная с шестилетнего возраста.
Ну я сказал я.
Опаздываешь. Ладно, запомни: ты нам нужен только по утрам в субботу, чтобы носить книги нескольким читателям, которые уже не могут приходить сами.
Ну я сказал я.
И не забудь, что их надо возвращать через неделю. Всё понял?
Она посмотрела на меня, прищурившись. С каждым произнесенным ею словом шарик из седых волос у нее на голове, казалось, оживал и двигался совершенно самостоятельно, как будто это были никакие не волосы, а маленький зверек, свернувшийся клубком, какой-нибудь барсук или крысенок. Меня это завораживало, я не мог глаз от него отвести. Внезапно до меня дошло, что она задала мне вопрос и ждет ответа. Угадайте, что я сказал.
Ну я
Получать будешь по сто франков каждую субботу, платим в конце обхода.
Сто франков?!
В последний раз, когда я работал, тем летом мне исполнилось тринадцать я стриг лужайку нашего соседа, мсье Перрони. Я полдня этим занимался и чуть не сдох, надышавшись запахом дизельного топлива от его старой газонокосилки. Вечером (когда я закончил, уже совсем стемнело) он сунул мне в руку десятифранковую монетку, потрепал по голове и сказал:
Хорошо, малыш, можешь вернуться через месяц!
Я три дня потратил на то, чтобы избавиться от стойкого запаха, и поклялся больше никогда в жизни не работать.
Но сейчас, стоя перед Жозианой Камон, руководившей отделом обслуживания, я почувствовал, что могу и передумать. Доктор Франкен пристал ко мне как репей, уговаривая найти работу. Возможно, мне подвернулся случай доказать ему, что я способен «вернуться в седло».
Старушка протянула мне руку.
Меня зовут мадам Камон.
Тутанхамон? с улыбкой переспросил я.
Из ее горла вырвался какой-то странный звук, но ни один мускул на лице не дрогнул. Даже самый мелкий. И барсучок не пошевелился. Почувствовав себя идиотом, я пролепетал что-то невразумительное:
Ну я т-то есть Т-тутанхамон знаете, д-древняя мумия вообще-то-вы-на-нее-нисколько-не-похожи я мне очень приятно.
У тебя хоть велосипед-то есть? спросила она, положив конец моим мучениям.
Д-да, конечно
Это было враньем. Но тогда я подумал, что как-нибудь уж точно смогу выкрутиться. Она протянула мне бумажку, на которой были написаны ее имя и номер телефона.
Вот и хорошо. Значит, так и договоримся. Жду тебя в следующую субботу к девяти.
Я пожал морщинистую руку мадам Камон и пожелал ей хорошего дня.
До с-субботы!
Да-да, проворчала она, возвращаясь туда, откуда пришла, не иначе, в свой саркофаг.
Пока я смотрел, как она отпирает дверь своего кабинета и скрывается в нем, окутанная облаком отвратительного сигаретного дыма, меня разбирало желание в подражание монаху на стене сплясать посреди читального зала что-нибудь в стиле диско латино.
Выйдя из библиотеки, я вернулся на площадь у церкви Святого Николая. В голове у меня осталась единственная мысль: где бы мне до следующей субботы раздобыть велосипед? Всё могло оказаться сложнее, чем я предполагал
И тут я увидел на тротуаре напротив велосипед Жипе, «Summer of love», неподвижно стоявший в тени. А рядом сверкал розовой рамой новенький велосипед Лорен.
У меня на лице сама собой появилась улыбка. И в моей голове начали крутиться слова Тома Петти.
Даже проигравшим, напевал я, поднимаясь по улице Сешан, даже проигравшим иногда везет.
2. Огонек на поверхности океана
Тем летом в моде были длинные футболки, толстые клетчатые рубахи и грязные штаны. Это называлось «в стиле гранж». Изначально гранж был стилем рока и появился на западном побережье Соединенных Штатов, где-то около Сиэтла. А вообще это сводилось к тому, чтобы ходить с немытой головой, в рваных джинсах и выглядеть более или менее пропащим.
Кранш? Что еще за кранш?
Папа, само собой, ничего в этом не понимал.
Слышала, Мадлен? Твой сын превратил свои штаны в кранш. Ты только посмотри на это безобразие. Дырка на дырке!
Мама вышла из кухни с феном в одной руке и горстью бигуди в другой.
Она нигде не работала и целыми днями гладила нашу одежду, готовила еду и наводила дома порядок. Мне кажется, ей не очень нравилось так жить. Но, как бы там ни было, что за работу она могла найти в коммуне Фижероль-сюр-мер? Тогда уж лучше сидеть дома и «заботиться о нас», как она говорила.
Папа работал на шинном заводе, это на выезде из города. Каждое утро, около пяти, я слышал, как он выходит из дома, садится за руль своего «Рено-17» и уезжает. Я представлял себе, как он едет вдоль нашего квартала, потом мимо Белькура, сворачивает с авеню Бордо на шоссе. А еще лучше я представлял себе, как он ворчит и чертыхается. Моего отца раздражало всё, дай только повод. Коридорная дверь скрипит? Кофе остыл? Сосед оставил свой мусор на тротуаре? От его бдительности ничто не ускользало. И в такие минуты лучше было не попадаться на его пути.
По части недовольства и ворчания он был, можно сказать, гением. Будь по ним чемпионат мира мы бы точно разбогатели.
К несчастью, такого рода соревнований пока не устраивали. На всю семью заработок был только один, и до конца месяца иногда бывало непросто дотянуть. Почти вся одежда, какую я носил, досталась мне от Адама. Вещи были не то чтобы новые, но всё равно требовалось обращаться с ними аккуратно.
Так что для моего отца нарочно дырявить джинсы в смутной надежде стать похожим на Курта Кобейна было не просто глупо. Это было
самое дебильное, что я слышал за всю свою жизнь, дальше ехать некуда!
Что я могу тебе сказать? отозвалась мама, выключив фен и снимая с себя последние бигуди. Мода такая Сегодня драные джинсы, завтра будут ночные горшки на голове! Что тут поделаешь? Так уж оно есть.
Так уж оно есть?! Так уж оно А что ты вообще делаешь в кухне с феном?
Ты прекрасно знаешь, что, если я включаю его в ванной, выбивает пробки.
И понеслось: десять минут горьких жалоб, криков и стенаний про состояние нашей электропроводки и халтурную работу электрика в прошлый раз.
Клянусь тебе, если только он мне попадется я ему такое устрою!
В следующую субботу я уже в половине девятого стоял у дверей библиотеки. Потертая кожаная куртка, грязные кеды и футболка с надписью «Kiss» на спине: я подготовился к первому дню работы. Почти на всех моих футболках, унаследованных от Адама, были изображения рок-групп или названия фильмов восьмидесятых все совершенно устаревшие, но у нас не было возможности полностью обновить мой гардероб.
Усевшись в тени на ступеньках, я взглянул на велосипед, которым только что обзавелся. На краске местами проступала ржавчина, багажник, похоже, еле держался, ну и ладно. Даже наклейка «Summer of love» на раме меня уже не смущала. Вытащив из кармана куртки злаковый батончик, я за три секунды с ним расправился. Примерно столько же времени у меня ушло два дня назад на то, чтобы уговорить Жипе толкнуть мне свой велосипед. Я обменял его на свою старую доску для серфинга, которая так и так пылилась в гараже.
Ты уверен? спросил он, затягиваясь самокруткой. Я хочу сказать, доска для серфинга это примерно как нога. Часть тебя, понимаешь?
В ответ я только головой помотал и тренькнул звонком. Мы обменялись рукопожатием и Жипе получил новую ногу.
На табличке у входа в библиотеку было написано, что по субботам она открывается в девять. Я запрокинул голову, глубоко вдохнул и почувствовал, как морской воздух наполняет мои легкие. Уже становилось жарко. На улицах царило праздничное настроение: лето, погода отличная, океан рядом чего еще хотеть? В небе кружила, издавая долгие насмешливые крики, пара чаек. Снующие с кошелками и хозяйственными сумками прохожие смотрели на меня косо, как на преступника или врага общества. Короче, всё было как всегда.