Мы рано, заявил он, глядя на свои толстые наручные часы, подаренные отцом, когда он решил пойти в армию.
Он будет недоволен?
О нет, сказал Том. Он не будет недоволен.
Тогда я поняла, что Том будет возражать. Когда бы мы ни встречались, он всегда приходил точно вовремя.
Я заглянула в холл и заметила спрятанного у края лестницы огромного разноцветного кота, который, кажется, был из папье-маше. Не знаю, как я пропустила его, когда проходила мимо, но, разумеется, это было не то, что я ожидала увидеть в таком месте. Он лучше смотрелся бы на Дворцовой пристани, этот кот. Я все еще ненавижу его чеширскую ухмылку и кислотный взгляд. Маленькая девочка сунула пенни в прорезь на его животе и широко развела руки, ожидая, когда что-нибудь произойдет. Я подтолкнула Тома, указывая вниз.
Что это за штука?
Том рассмеялся.
Красиво, не правда ли? В его животе загорается лампочка, и он мурлычет, когда кормишь его деньгами.
Девочка все еще ждала, и я тоже.
Сейчас ничего не происходит, заметила я. Что он делает в музее? Разве его место не на ярмарке?
Том бросил на меня слегка озадаченный взгляд, прежде чем разразиться смехом: три коротких смешка с зажмуренными глазами.
Терпение, милая Марион, сказал он. Я почувствовала, как кровь в моей груди закипает.
Он ждет нас? спросила я, готовая рассердиться, если это не так. В школе были рождественские каникулы, и Том тоже взял выходной. Было много других дел, которыми мы могли бы заняться в свободное от работы время.
Разумеется. Он нас пригласил. Я говорил тебе.
Я никогда не думала, что встречусь с ним.
Почему? Том нахмурился, снова глядя на часы.
Ты так много о нем говорил Я не знаю.
Пора, сказал Том. Он опоздал.
Но мне хотелось выяснить.
Я думала, что его на самом деле не существует. Я рассмеялась. Ну, знаешь, что он слишком хорош, чтобы быть правдой. Как Волшебник из страны Оз.
Том снова посмотрел на часы.
Во сколько, он сказал? спросила я.
В двенадцать.
Мои собственные часы показывали две минуты до полудня. Я попыталась поймать взгляд Тома, подарить ему ободряющую улыбку, но его глаза продолжали метаться по комнате. Все остальные были сосредоточены на конкретных экспонатах, стояли перед ними, склонив голову набок или взявшись за подбородок. Только мы просто чего-то ждали и смотрели в никуда.
Еще нет двенадцати, предположила я.
Том издал странный горловой звук, похожий на беззаботное «ага», но больше на хныканье.
Затем, отойдя от меня, он поднял руку.
Я подняла глаза и увидела тебя. Средний рост. Примерно тридцать лет. Белая рубашка, идеально отглаженная. Жилет темно-синего цвета, хороший крой. Темные локоны, слишком длинные, но аккуратные. Изящное лицо: густые усы, розоватые щеки, широкий лоб. Ты смотрел на Тома без улыбки, с выражением глубокой отстраненности. Ты рассматривал его так же, как другие в зале рассматривали экспонаты.
Ты быстро пошел вперед, и только когда достиг своей цели и сжал руку Тома, твой рот расплылся в улыбке. Для человека в хорошо скроенном жилете и с густыми усами, отвечавшего за западное искусство 15001900 годов, у тебя была удивительно мальчишеская улыбка. Она была неширокой и приподнимала рот сбоку, как если бы ты пытался разобраться, каким образом Элвис Пресли выполняет какое-то движение. Я помню, что думала тогда и почти хихикала над абсурдностью этого.
Том, ты пришел.
Вы оба энергично пожали друг другу руки, и Том опустил голову. Я никогда раньше не видела, чтобы он делал это; он всегда прямо ловил мой взгляд, сохраняя спокойствие.
Мы раньше времени, сказал Том.
Нисколько.
Ваше рукопожатие длилось слишком долго, и Том убрал руку, а затем вы оба отвернулись. Но ты отошел первым. Когда ты впервые встретился взглядом со мной, твоя мальчишеская ухмылка превратилась в более широкую, более профессиональную улыбку, и ты сказал:
Ты привел свою подругу.
Том откашлялся.
Патрик, это Марион Тейлор. Марион учительница. Подготовительная школа Святого Луки. Марион, Патрик Хэзлвуд.
Я держала твои прохладные мягкие пальцы мгновение, а ты смотрел мне в глаза.
Счастлив встрече, моя дорогая. Пообедаем?
Наше обычное место, объявил Том, открывая дверь в кафе «Часовая башня».
Я была удивлена по двум причинам. Во-первых, что у вас с Томом было «обычное» место, а во-вторых, что им было кафе «Часовая башня». Оно было мне знакомо, потому что когда-то мой брат Гарри заходил в него за кружкой чая перед работой; он сказал, что там уютно, а чай настолько крепкий, что снимает не только эмаль с зубов, но и поверхность с пищевода. Однако сама я там никогда не бывала. Когда мы шли по Норт-стрит, я предполагала, что ты отвезешь нас в какое-нибудь место с белыми скатертями, толстыми салфетками для смешанного гриля и бутылкой кларета. Может, ресторан в отеле Old Ship.
Но вот мы здесь, в засаленной духоте кафе «Часовая башня», твой элегантный костюм словно красная тряпка для быка, маячащая среди бывших армейских плащей и серых макинтошей, а мои шпильки выглядят так же нелепо, как и в музее. Кроме молодой девушки в розовом фартуке за прилавком и старухи в бигуди и с сеткой для волос, склонившейся в углу над кружкой с чем-то непонятным, других женщин в кафе не было. У стойки стояли в очереди и курили мужчины, их лица блестели от пара из чайной урны. За столами люди разговаривали мало. Большинство ели или читали газеты. Это совсем не было местом для разговоров по крайней мере, таких разговоров, как я себе представляла.
Мы посмотрели на пластиковые буквы, прикрепленные к доске меню:
ПИРОГ «ПЮРЕ С ПОДЛИВОЙ»
ПИРОГ «ЖАРЕНАЯ КАРТОШКА С ФАСОЛЬЮ»
ЯЙЦА С ФАСОЛЬЮ И СОСИСКАМИ
КОЛБАСНЫЕ ЧИПСЫ
ВЕТЧИНА С ФАСОЛЬЮ
ПУДИНГ С ИЗЮМОМ И ЗАВАРНЫМ
КРЕМОМ
ЯБЛОЧНЫЙ СЮРПРИЗ
ЧАЙ, КОФЕ «БОВРИЛ СКВОШ»
Ниже был приписано от руки:
В ЭТОМ ЗАВЕДЕНИИ
ГОТОВИМ ТОЛЬКО НА ЛУЧШЕМ МАРГАРИНЕ
Вы садитесь, а я закажу, сказал Том, указывая на свободный столик у окна, на котором все еще стояли грязные тарелки поверх лужиц пролитого чая.
Но ты и слышать ничего не хотел, поэтому мы с Томом сидели и смотрели, как ты продвигался в очереди, не прекращая ни на секунду лучезарно улыбаться, затем сказал девушке за прилавком: «Большое вам спасибо, моя дорогая», и она хихикнула в ответ.
Колено Тома подскакивало под столом, заставляя вибрировать скамейку, на которой мы сидели. Ты сел напротив и положил себе на колени блестящую бумажную салфетку.
Перед каждым из нас стояла тарелка с дымящимся пирогом и пюре. Выглядело все это ужасно: утонувшее в подливе, растекавшейся по краям тарелки, но пахло восхитительно.
Прямо как школьные обеды, сказал ты. Забудем, что я их ненавидел.
Том громко рассмеялся.
Скажи мне, Марион, откуда вы с Томом знаете друг друга?
О, мы старые друзья, заявила я.
Ты взглянул на Тома, когда он с энтузиазмом набросился на свой пирог.
Я слышал, Том учил тебя плавать.
Я счастливо улыбнулась. Значит, он говорил обо мне.
Я не очень хорошая ученица.
Ты улыбнулся и ничего не сказал; вытер рот.
Марион тоже очень интересуется искусством, сказал Том. Правда, Марион?
Ты преподаешь искусство в своем классе? спросил ты.
О нет. Самому старшему всего семь.
Никогда не бывает слишком рано, чтобы начать, мягко сказал ты, улыбаясь. Я пытаюсь убедить сильных мира сего проводить в музее после обеда особые уроки знакомства с искусством для детей всех возрастов. Они колеблются: много старорежимных типов, как можешь себе представить, но, думаю, все пойдет хорошо, не так ли? Увлеки их смолоду и они твои на всю жизнь, вот и все.
Ты пах чем-то очень дорогим. Когда ты оперся локтями о стол, запах дошел до меня: прекрасный аромат чего-то вроде свежеспиленного дерева.
Простите меня, сказал ты, я не должен говорить об этом за обедом. Расскажи мне о детях, Марион. Кто твой любимчик?
Я сразу подумала о Кэролайн Мирс, которая всегда внимательно слушала меня, и сказала:
Есть одна девочка, которой могут пригодиться занятия по искусству
Я уверен, что они все тебя обожают. Красивая молодая учительница это, должно быть, прекрасно. Ты так не думаешь, Том?
Том наблюдал, как по окну стекает конденсат.
Прекрасно, повторил он.
А из него получится прекрасный полицейский, сказал ты. В том смысле, что у меня есть сомнения по поводу наших мальчиков в синем, но, если Том будет на службе, я думаю, мне будет легче спать в своей постели ночью. Какую книгу ты изучал, Том? У нее было чудесное название. Что-то вроде «Бродяги и взломщики»?..
«Подозреваемые и бездельники», сказал Том. И не нужно насмехаться. Это серьезно. Сам он улыбнулся, щеки его засветились. Но действительно хороший вариант это «Руководство по идентификации по лицу». Это увлекательно.
Что бы ты запомнил в лице Марион, Том, если бы тебе пришлось ее опознавать?
Том на мгновение взглянул на меня.
Трудно с людьми, которых знаешь
Что бы это было, Том? спросила я, прекрасно понимая, что мне не стоит так уж стремиться узнать. Я ничего не могла с собой поделать, Патрик, и, думаю, ты наверняка это знал.
Том посмотрел на меня с притворным вниманием.
Я полагаю, что это были бы веснушки.
Моя рука поднялась к носу.
Ты легонько рассмеялся:
Очень красивые веснушки.
Я все еще зажимала нос.
И твои прекрасные рыжие волосы, добавил Том с извиняющимся взглядом в мою сторону. Я бы их запомнил.
Когда мы уезжали, ты помог мне надеть пальто и пробормотал:
Твои волосы действительно очень запоминающиеся, моя дорогая.
Сейчас трудно точно вспомнить, что я чувствовала к тебе в тот день, после всего, что произошло с тех пор. Но, думаю, ты понравился мне тогда. Ты с таким энтузиазмом говорил о своих идеях относительно музея: хотел, чтобы это было открытое место, используя слово «демократичный», где всем будут рады. Ты планировал серию обеденных концертов, чтобы привлечь новых людей, и хотел, чтобы в галерею приходили школьники. Даже предложил, чтобы я помогла тебе с этим, как будто это было в моей власти изменить систему образования. Ты почти заставил меня поверить в то, что я могу это сделать. Тогда я была уверена, что ты не до конца понимаешь, какой шум и беспорядок может создать группа детей. Тем не менее мы с Томом увлеченно слушали. Если другие посетители кафе вдруг поглядывали на вас или вытягивали шеи в ответ на резкую ноту, которую порой издавал твой голос, ты просто улыбался и продолжал, уверенный, что никто не сможет обидеться на Патрика Хэзлвуда, чьи манеры безупречны; и сам он ничего не принимал за чистую монету. Вот что Том сказал мне в самом начале: «Он не делает никаких выводов только из-за того, как ты выглядишь». Ты был слишком любезен для этого.
Ты понравился мне. И Тому ты тоже нравился. Я могу утверждать это потому, что он слушал. Подозреваю, что так всегда было между вами. Когда вы говорили, Том был весь сосредоточен. И чрезвычайно внимателен, как будто боялся пропустить ключевую фразу или жест. Я могла видеть, как он буквально проглатывает твои фразы большими глотками.
Когда мы ушли от тебя в тот обеденный перерыв, стояли в дверях музея, и Том хлопнул меня по плечу.
Разве это не забавно? сказал он. Ты все это начала, Марион.
Что все?
Он вдруг показался застенчивым.
Ты будешь смеяться.
Не буду.
Он засунул руки в карманы.
Ну, это своего рода самосовершенствование. Ну, знаешь, мне всегда нравились наши разговоры: об искусстве, книгах и всем остальном, а теперь Патрик мне тоже помогает.
Помогает?
Совершенствует мой ум.
После этого на несколько месяцев мы стали настоящим трио. Я не уверена в том, насколько часто вы виделись в Томом наедине, подозреваю, раз или два в неделю, в зависимости от того, насколько позволяли его полицейские обязанности. И то, что Том сказал о самосовершенствовании, было правдой. Ты никогда не смеялся над нашим невежеством и всегда поощрял наше любопытство. С тобой мы ходили в «Купол» послушать концерт Элгара[22] для виолончели, смотрели французские фильмы в кинотеатре Gaiety (который я вообще ненавидела: так много красивых, несчастных людей, которым нечего друг другу сказать) и спектакль «Куриный суп с ячменем»[23] в Королевском театре, и ты даже пробовал знакомить нас с американской поэзией тебе нравился Каммингс[24], но ни Том, ни я не зашли так далеко.
Однажды январским вечером ты повез нас всех в Лондон, чтобы увидеть «Кармен», потому что очень хотел, чтобы мы послушали оперу, и ты решил, что эта история о похоти, предательстве и убийстве хорошее начало. Помню, Том был в костюме, который он надевал на свадьбу своей сестры, а у меня была пара белых перчаток, которые я купила специально, думая, что они обязательны для оперы. Они оказались маловаты, и мне все время приходилось сгибать пальцы, потому что они были стянуты вискозой. Ладони вспотели, хотя ночь была морозная. В поезде вы, как обычно, разговаривали с Томом о деньгах. Куда бы мы ни пошли, ты всегда настаивал на оплате счета, а Том всегда шумно протестовал, вставая на ноги и роясь в карманах в поисках мелочи; иногда ты позволял ему платить, но делал это, открыв рот и нетерпеливо потирая лоб.
Здравый смысл подсказывает мне, Том, что это должен сделать я
Теперь Том настаивал на том, что раз он работает полный рабочий день, хотя еще и на испытательном сроке, то должен, по крайней мере, заплатить за себя и за меня. Я знала, что вмешиваться в этот разговор бесполезно, поэтому возилась со своими перчатками и смотрела, как Хейвордс Хит[25] проскальзывает мимо окна. Сначала ты отмахнулся от него со смехом и с дразнящим комментарием («Ты можешь быть в долгу передо мной, как тебе? Я поставлю тебя на счетчик»), но Том не остановился он вытащил бумажник из кармана пиджака и начал отсчитывать банкноты.
Сколько, Патрик?
Ты сказал ему убрать их и не доводить ситуацию до абсурда, но он все же помахал деньгами и сказал:
Предоставь это мне. Только раз.
В конце концов ты повысил голос.
Послушай, они стоят почти семь фунтов каждая. А теперь оставь эту тему в покое и помолчи.
Том уже сказал мне с гордостью, что зарабатывает около десяти фунтов в неделю, и поэтому я, конечно, знала, что ему нечего будет ответить тебе.
Мы молчали до конца пути. Том поерзал на стуле, сжимая на коленях листок с записями. Ты смотрел на проплывавшие мимо поля, твои глаза сначала были холодными от гнева, а затем напряженными от раскаяния. Когда мы подъезжали к Виктории[26], ты смотрел на Тома каждый раз, когда он дергался, но он отказывался ловить твой взгляд.
Мы деловито протискивались сквозь толпу, ты следовал за Томом, крутил зонтик в руках, облизывая нижнюю губу, как будто собирался извиниться, но так и не решился. Когда мы спускались по ступеням к станции метро, ты коснулся моего плеча и тихо спросил:
Я взорвался и все испортил, не так ли?
Я смотрела на тебя. Уголки твоего рта были опущены, а глаза казались безумными от страха, и я напряглась.
Не будь идиотом, отчеканила я и пошла дальше, взяв Тома за руку.
В тот первый раз Лондон показался мне шумным, дымным и грязным. Лишь позже я оценила его красоту: шелушащиеся на солнце платаны, порывы ветра на платформе метро, звон чашек в кофейнях, скрытность Британского музея с Давидом и его фиговым листочком.
Помню, как посматривала на свое отражение в витринах магазинов, пока мы шли, и мне было стыдно, что я выше тебя, особенно на каблуках. Рядом с вами я выглядела долговязой, слишком высокой, тогда как рядом с Томом казалась почти нормального роста; я могла бы сойти за человека статного, а не мужеподобного.
Когда я смотрела оперу, мои мысли вертелись по кругу и я не могла полностью сосредоточиться на происходившем на сцене, меня отвлекал сидевший в соседнем кресле Том. Ты настоял, чтобы я села между вами («Роза меж двух шипов», сказал ты). Иногда я украдкой поглядывала в твою сторону, но ты ни разу не отвел глаз от сцены. Я думала, что мне не понравится опера: она казалась мне такой истеричной, как пантомима со странной музыкой, но, когда Кармен спела Lamour est un oiseaurebelle que nul ne peut apprivoiser, все мое тело словно воспарило, а затем, в этой последней, ужасной, чудесной сцене Том взял меня за руку. Оркестр бушевал, Кармен потеряла сознание и умерла, а пальцы Тома держали мои в темноте. Потом все закончилось, и ты, Патрик, вскочил на ноги, хлопая в ладоши, крича «браво» и от возбуждения подпрыгивая на месте.