Это всё отравляет. Понимаете? Всё. Она ничего не делает плохого, она улыбается всем, вся такая аккуратная и тихая. Но мне иногда кажется, что она берёт и по кусочку, по кирпичику вытягивает что-то из меня. Из-под меня.
Это было самое честное, что она готова была сказать. Самое искреннее, как она могла назвать то, что делала Ксюша: разрушала всё. Выбивала из-под Софки почву. Сплачивала вокруг себя девчонок (хотя прежде Софе плевать было, кто с кем дружит; Настя и больше ей никого не надо). Тихой сапой оказалась отличницей в конце четверти (то, чего Софка добивалась с большим трудом, вечера напролёт прорешивая задачки вперёд и копаясь на обучающих сайтах). Стала школьной звездой не прилагая усилий, не выигрывая конкурсов, не участвуя в конференциях. Ничего не делая.
А ещё ещё Ксюша была взрослей всех них. Она никогда не опускалась до склок. Не игнорировала посиделки в лаборантской, но почти не разговаривала на них. Смотрела на одноклассников, как на несмышлёнышей, малышей. Нет, не смотрела даже; Ксюша всегда была дружелюбна, спокойна, помогала, если просили. Да, в ней был вайб стервозности; и все знали, что она гуляет с парнями в Пятахе; знали, что она уже целовалась, что даже жила с мальчиком. Всё это, вместе с крашеными волосами, кожаной курткой, платьями (не джинсами, как у прочих девчонок!), макияжем и причёской, всё это вместе делало её королевой. А Софка рядом с ней выглядела цыплёнком как и все остальные.
Всё это она вывалила Алине. Классная слушала молча; когда Софка закончила, они как раз проходили мимо кулинарии. Алина заглянула туда на минуту, а вернувшись, вручила Софке с Вадимом по пончику жирному, сочному, в белой пудре.
Она ничего больше не сказала, никак не отреагировала. И в школе потом ничего не говорила и не вспоминала эту прогулку. Но почему-то стало легче; почему-то Ксюша перестала выбешивать так сильно; почему-то почему-то будто бы побледнела на фоне других событий. Наступил ноябрь, пошли олимпиады, потом Софка не заметила, как подкатил Новый год, а в феврале ведь начинались научные конференции, и ещё были какие-то праздники, театральная постановка Алина договорилась с городской театральной студией, и они, под руководством немного странной, вечно лохматой и грустной женщины ставили пьесу «В раю не надо цитрамона». Потом Ксюша ездила в санаторий на несколько недель, а когда вернулась что-то щёлкнуло, и она вообще перестала бесить Софку. Софа свыклась с ней как свыкаются однажды с новым цветом обоев. И всё.
Как-то раз на информатике они оказались в паре за одним компьютером. Быстрее всех выполнили задание и остаток урока играли вдвоём в «Контру». А потом, перед премьерой «Цитрамона», Ксюша подкрасила Софке ресницы своей тушью. А потом был тот случай на диване, когда убили её парня. А потом А потом Софка очутилась в Чернове, где не задумываясь обменяла бы весь новый класс на одну-единственную Ксюшу да было уже поздно.
Почему ненависть сгладилась, почему стало легче после того разговора на Ленина, она не понимала. Как так случилось кто его знает. Может быть, Алина поговорила с Ксюшей она всегда, всегда умела находить слова. А может, Софка выговорилась, выплюнула яд, заела горечь сладким пончиком и это тоже как-то сработало. Что-то сделало. Удивительно и волшебно помогло. Это было как пирожки, которые Хаку принёс для Тихеро1: съешь и все печали пройдут.
Софа даже пожалела, что кулинария уже закрыта. Она бы купила такой пончик сейчас. На счастье.
Проходя мимо поворота к своему дому, Софка ускорила шаг. С новой силой полыхнула злоба на маму: как можно было настолько, настолько с ней не считаться? С её желаниями, с её планами?.. Отчаянно злясь, Софа яростно захрустела подмёрзшим рассыпчатым снегом. Грязи в Глазове, как всегда в марте, было по подбородок, но сегодня её хотя бы схватило льдом поскользнёшься, но не выпачкаешься. Софа вспомнила апрельские дворы в рытвинах луж, чёрную сырую землю, распутицу во дворах и чуть снова не заревела от того, каким родным, каким близким показалось даже то, что всегда так раздражало.
Посредине Ленина всё-таки пришлось свернуть во двор иначе к Настиному дому было не подобраться. В лучах фонарей поблёскивал забор садика, темнели хлопалки для ковров и старые горки. Проскочив по ледяной кромке, Софка срезала у подвальчика с обувной мастерской и оказалась у Настиного подъезда. Знакомые окна светились оранжевым, малиновым, синим: кухня, комната родителей, балкон, Настина угловая спальня Что за светопреставление? А, да, Настя же говорила, соберутся девчонки. Блин, хотела же за тортом зайти Совсем, совсем забыла.
Софка вытерла рукавом нос. Стоя перед подъездом, вдыхая приторную вонь с соседней помойки, почувствовала вдруг, как утомление, тоска, горечь наливают её такой тяжестью, что если бы не было холодно, она уселась бы на скамейку прямо во дворе, забила на всё и закрыла глаза. Но к ночи крепчал ветер, холод щипался совсем не по-весеннему. Софка решила, что как-нибудь обойдётся без торта, и шагнула к дверям. Не глядя, отщёлкала по клавишам домофона; она столько раз приходила к Насте, что пальцы помнили комбинацию лучше головы.
Кто? раздалось в динамике звонким, весёлым и немного невнятным голосом.
Это я, нервничая, ответила Софа; голос не принадлежал ни Насте, ни кому-либо из их общих знакомых. Какая-то левая девчонка. Софа. София. Настина подруга.
А?
София, давя раздражение, повторила Софа. Кораблёва.
Коро что? захихикали на том конце. Софа уже полезла за телефоном, но в гнусавом динамике наконец послышался голос Насти:
Да уйди ты Софа! Соф, ты так рано? Я думала, ты часа через два только придёшь.
Так что? Мне погулять два часа? язвительно поинтересовалась Софка.
Да нет, конечно Заходи, неуверенно откликнулась Настя, шикая на кого-то рядом.
Томительную секунду спустя домофон запиликал, и дверь открылась. Софа вошла в подъезд, захлопнула тяжёлую створку, зажмурилась от зажёгшейся белой лампы и в первый раз за весь день почувствовала себя почти дома.
Вызывать лифт не стала: побежала пешком, совсем как в детстве носились с Настей наперегонки. Настина бабушка каждый раз охала: лестница же! Разобьётесь!
Но ничего, не разбились целые до сих пор. По крайней мере, снаружи.
Дверь квартиры приоткрылась, стоило Софе ступить на площадку пятого этажа. Изнутри неслась музыка, пахло раскалёнными углями для кальяна и крепкими духами. Похоже, вечеринка в разгаре.
Стоя на пороге, Софка сообразила, что начинает противно ныть голова.
Заходи, чего стоишь? засмеялась Настя, протягивая к ней руки. Ну, ты как? Что там у вас случилось с мамой?
Не с мамой. С Дуболомом, вздохнула Софка, вяло отвечая на Настины обнимашки. Я попробовала твои сигареты, а он на меня наехал, что я, мол, курю. Ну, дал пощёчину. Мамы дома не было И как-то нахлынуло, как последняя капля. Я пошла, куда глаза глядят, пришла на вокзал. Меня просто взбесило всё это, и
И она поняла, что Настя вообще не слушает, лишь краем глаза следит, как Софка вешает куртку.
Тём! Тёма, обнови нам! крикнул кто-то из комнаты.
Ладно, Соф, раздевайся, располагайся, я пойду к ним. А то наклюкаются, с меня потом папа голову снимет Ты иди в кухню.
Софа со смутной тревогой заметила, что Настя говорит не очень внятно; половина слов скорее угадывалась, чем различалась. Да и взгляд был какой-то расфокусированный, странный
Переступая через чужие сапоги и кеды, выбирая на кафельном полу коридора местечки почище, Софка пробралась в гостиную. Носки промокли, спина тоже была вся сырая от пота. Хорошо бы поменять платье, но на что? Она ведь никаких вещей не взяла с собой, спасибо, хоть паспорт и кошелёк всегда в рюкзаке
Оба-на! Вот так сюрпрайз! ахнул кто-то над ухом.
Софа обернулась и нос к носу столкнулась с Жанной. Жанна училась классом младше, но выглядела под стать Ксюше, совершенно по-взрослому: рваная красная стрижка, жирные стрелки, обтягивающее ярко-алое платье и помада. Мама говорила про неё: поношенная.
Софи-и-я, протянула Жанна, оглядывая её всклокоченные волосы и мятое платье. Софка аж вздрогнула от её взгляда будто коснулась чего-то студенистого и липкого. Что это мы тут забыли? Мы же, кажется, уехали покорять столицы?
Сама-то тут что делаешь? буркнула Софа, не желая ни упражняться в остроумии, ни вообще разговаривать. Очень хотелось оказаться одной, в тишине. Как только эта краснокудрая коза очутилась у Насти?.. Пусти.
Но Жанна встала в узком коридоре, упёршись руками в стены, карикатура утренней сцены с Дуболомом. Насмешливо велела:
Нет, ты сначала ответь!
Пусти, я тебе сказала, процедила Софа.
Мать, что ли, выгнала такое страшилище?
Пошла ты в задницу! хрипло заорала Софка, у которой прорвался наконец чёрный нарыв обиды. Пошла вон отсюда! Вали! Вон!
И снова поднялось то жуткое, которое кричало с утра: дотянуться! ударить! причинить боль! Софка замахнулась, но Жанка тут же отшатнулась сама, бормоча:
Припадочная!
Уж лучше припадочная, чем сучка, фыркнула, тяжело дыша, Софа. Проскользнула в кухню, чувствуя, что, кажется, перегнула палку. Про Жанну, конечно, ходили разные слухи, но вот так Но ведь и она полезла ни с того ни с сего! Нечего приставать к человеку, когда он и так в полной жо
Софка! Софка, ты что? зашипела подскочившая Настя, поспешно уводя её и через плечо заискивающе улыбаясь Жанне. У неё отец генерал Она же тебя
Это я её! чувствуя горькую, безнаказанную наглость, чувствуя себя на таком дне, где уже не страшна даже дочь генерала, рявкнула Софка. Добавила, оборачиваясь: Вали, я тебе сказала! Чтоб я тебя тут не видела, сучка крашеная!
Да что с тобой? чуть не плакала Настя. Соф! Ну вечер не порти!
Софа криво усмехнулась. Подруга. Вечер у неё А то, что у Софки такой бардак, такой раздрай, Насте, по ходу, всё равно. Только вечер не порти
Приговаривая что-то, Настя запихнула Софку за стол, погасила верхний свет, оставила только маленький зелёный бра. Поставила перед ней чашку. Махнула на подоконник там в ряд выстроились миски, коробки и вскрытые пачки.
Что найдёшь ешь. Мне правда надо к гостям. Там много кто собрался Я же не знала, что ты сегодня приедешь. С днюшечкой тебя, Софыч. Не кисни. Всё образумится!
Насть! Насть, а можно мне
«А можно мне к тебе в комнату?» хотела спросить Софа, но Настя уже исчезла в коридоре. Но услышала, метнулась обратно и зашептала:
Там ремонт, туда нельзя пока, грязно. Посиди тут. Потом гости уйдут, и всё устроим. Пей чай!
Дважды повторять не пришлось. Софа залпом ополовинила кружку еле тёплого чая, а потом принялась шерудить по чашкам с салатами, печеньем и солёной рыбой. Обнаружились и бутылки: пустые и полные. Да, вечеринка, судя по всему, проходит основательно
Софа отрезала хлеба, взяла кусок колбасы, наложила скупо заправленного майонезом салата и принялась есть. Проглотив всё в мгновение ока, секунду подумала и положила ещё. Казалось, что от каждого съеденного куска голод только разрастается. Софка ела и ела, жевала, кусала, глотала, пытаясь заглушить пустоту внутри, пока не поняла, что на самом деле это вовсе не голод. Это страх.
Мама так и не перезвонила.
Минут через десять стало плохо; затошнило. Софа пыталась справиться, массировала виски, сжимала зубы, в конце концов уронила голову на руки и уткнулась в стол, но в нос шибанул сложный, приторный дух клеёнки, впитавшей десятки запахов, и Софа рванула к раковине.
Всё случилось быстро и мерзко. Дрожащей рукой Софка вытерла губы, открыла кран, умылась. Кое-как прибралась за собой, набрала воды в пригоршню и принялась жадно, мелкими глотками пить. Напала икота. В ногах и во всём теле обосновалась жуткая слабость; Софа едва добралась до стула, рухнула, навалившись на стену, и едва не спутала потолок и пол так сильно закружилась голова.
Чувствуя, что ещё чуть-чуть, и она приляжет прямо на пол, Софа по липкому полу пробралась к балкону. К счастью, щеколду задвинули неплотно, балкон ещё не задраили на зиму, и дверь поддалась сразу. Свежий ледяной воздух дунул в лицо. Софа выскользнула на балкон и ощупью пошла вперёд в Настиной квартире балкон соединял обе комнаты и кухню, Софка планировала пробраться до конца и выбраться в спальню. Идти через комнату в таком состоянии было бы сумасшествием, и Софа с упорством помирающего пробиралась через баррикады стеклянных банок, ржавые санки и груды половиков. Почти у цели она запнулась об обледеневшее ведро и пропахала бы носом землю, если бы прямо перед ней не случилась дверь в Настину комнату. Софа стукнулась о стекло лбом, схватилась за что-то и наконец, поймав равновесие, уставилась прямо внутрь.
На углу дома светил фиолетовый фонарь. В его мутных, мягких лучах было совсем легко различить очертания предметов, а лёгкий тюль не мешал обзору. Где ж тут ремонт? Всё вполне жилое
Софка разглядела Настин стол, за которым они сиживали за домашкой в куда лучшие времена. Шкаф, плюшевого котяру Фантика, развороченную кровать
Даже в фиолетовом свете перепутать цвет было невозможно. Пронзительно-красные всклокоченные кудри, бледное лицо. Голые плечи, голая спина. Ещё одни плечи, ещё одна спина темнее, матовей. Ещё одна встрёпанная шевелюра
Жанна повернулась и уставилась прямо на Софку. Софа пялилась на неё сквозь стекло, раскрыв рот, совершенно не соображая. В голове, как водоросли в полосе прибоя, мотались мысли.
Жанка узнала её; губы растянулись в широкую, змеиную ухмылку. Сверкнули белые, как жемчужинки, зубы. Она подвинулась, отклонилась, что-то проговорила Софа никогда не умела читать по губам, и тот, кто был в кровати рядом с ней, сел, натягивая на грудь одеяло.
Макс.
Вот тут мир окончательно перевернулся. Софа поскользнулась на примёрзшей к кафелю тряпке, упала, долбануло в спину, всё съехало, и где-то над головой, через пыльное стекло, вспыхнули и погасли колючие звёзды.
Глава 5. Я иду, но мне кажется, я падаю
В тёплые подъезды заходи
С запахом рассольника и кошек,
С россыпью светящихся окошек,
С пятачками воробьиных крошек,
С долгим капремонтом впереди.
В тёплые подъезды заходи.
Я живой, пока ещё живой
Голубиный, тополиный, нежный,
Солнечный, дождливый и прибрежный,
По весне звенящий, как скворечник,
Город Глазов. Ласковый и твой.
Я живой пока ещё, живой.
Тихий, замурованный листвой,
Я стою, во времени застывший,
Над рекой осенней и остывшей,
К снегопадам подготовив крыши,
Настоящий, всё ещё живой,
Тихий, замурованный листвой.
Заходи ко мне на огонёк
Хоть на две минуты на вокзале!
Обо мне так малое сказали;
Оглянись с раскрытыми глазами!..
На недельку, на спор, на денёк
Заходи ко мне на огонёк.
Софа не знала, сколько прошло времени, засыпала она или просыпалась, бодрствовала или проваливалась в небытие. В себя её привёл звонок телефона, и она резко села. Не глядя, поднесла к уху, совершенно уверенная:
Мама!
Софа! Соф, ты где?
Голос был совершенно не мамин. Голос был Настин.
Ты где, Софыч?
Софа разом вспомнила всё и, всхлипнув, ответила:
У тебя на балконе лежу.
Ду-ура, вздохнули в трубке, раздались гудки, а секунду спустя кто-то уже мчался к ней, сметая коробки и банки.
Ты что тут делаешь?! испуганно позвала Настя. Холодина же! Совсем сдурела? Застудишь же всё, не май месяц! Что ты тут забыла?
Ты прям как мама говоришь, прошептала Софка, опираясь на Настину руку и кое-как поднимаясь. Я прилечь хотела. Устала.
Ну ты и Я ж сказала, сиди на кухне!
Настя Настя, а кто