А вы сами разве не видели? спросил я. Что ж это Сергей Андреевич вам об этом никогда не рассказывал?
Я и не знала ничего.
Ну и как же это понимать? Я не удержался и вздохнул.
Так я вас хотела насчет Серёжи спросить
К счастью, в эту минуту раздался звонок.
Это, наверное, приехал мой товарищ.
Действительно, на пороге появился Дёмин невыспавшийся и мрачный.
Кассету привёз?
Привёз, буркнул в ответ Дёмин.
Нина Тихоновна смотрела на него так, будто он должен был немедленно сообщить ей о судьбе пропавшего Гончарова.
Посмотрим запись, предложил я.
Отснять мы успели довольно много, и, не желая тратить время, я перемотал кассету, чтобы начать просмотр с того самого момента, когда Гончаров предъявил собеседнику своё удостоверение.
Слева наш актёр, сказал я. Вот ваш супруг показывает ему удостоверение.
На лице Нины Тихоновны застыло изумление. Ещё бы! Прожить с человеком больше двадцати лет и вдруг узнать, что он не слесарь и не грузчик, за которых себя выдавал все эти годы, а полковник спецслужбы. Так не бывает. Что-то подобное я и предполагал. Конечно, никакой он не полковник. И сейчас всё выяснится. Появится тот самый «лейтенант», что сидел за угловым столиком
Сейчас ваш муж подзовёт одного человека, продолжал я комментировать происходящее на экране. Всмотритесь в его лицо. Вы наверняка его знаете.
А Гончаров уже сделал жест рукой. «Лейтенант» приблизился. Я нажал кнопку «пауза». Изображение на экране замерло. Лицо «лейтенанта» виделось достаточно отчётливо.
Вы знаете его, Нина Тихоновна?
Я ожидал услышать скорое «да», но ответа всё не было, и тогда я обернулся к женщине. Не приходилось сомневаться, она очень хотела узнать этого парня. Напрягала память и даже морщила лоб. Но ничего не приходило ей на ум. Вот это для меня стало полной неожиданностью.
Посмотрите внимательнее, попросил я.
Нет. Я его не знаю.
И не видели никогда?
Она покачала головой. Я обернулся к Дёмину. Он был мрачен и, похоже, неприятно удивлён. Я, честно говоря, тоже. Потому что наша единственная версия рухнула. Мы думали, что Гончаров всё же что-то пронюхал и решил на наш розыгрыш ответить своим. Для этого он привёл в ресторан своего знакомого, тот должен был сыграть роль «лейтенанта». Кого можно попросить о подобной услуге? Соседа по дому. Кого-то из родственников. Или сослуживца. И Нина Тихоновна обязательно должна была знать этого «лейтенанта». Если не по имени, то хотя бы в лицо.
Посмотрите ещё, настаивал я.
И опять она покачала головой. Значит, не знает. С каждой минутой вся эта история нравилась мне всё меньше и меньше.
Куда вы звонили?
Когда? не поняла женщина.
Сегодня ночью. На телевидение это я знаю. Ещё куда?
Никуда.
Значит, в милицию пока не обращалась. А придётся. Теперь я был в этом уверен. Но в милицию только после звонка Касаткину.
От вас можно позвонить?
Ну конечно.
Я набрал номер домашнего телефона Касаткина. Он, как я и ожидал, не спал.
Это Колодин, сказал я. Вы выяснили?
Сергей Андреевич Гончаров не является сотрудником ФСБ и никогда им не был.
Сведения точные?
Абсолютно! подтвердил Касаткин.
С его положением и связями выяснить желаемое можно в любое время дня и ночи.
Что ты думаешь по этому поводу? спросил он.
Надо подключать милицию.
В разговоре возникла пауза. Я понял, что Касаткин просчитывает варианты. Перебрал все доступные и остановился на единственно верном.
Да, сказал он в трубку. Ты прав.
3
Когда Нина Тихоновна наконец поняла, что и мы о месте пребывания её супруга не имеем ни малейшего представления, ей сделалось плохо. Пришлось вызывать «Скорую». Приехавший врач сделал укол.
Женщина пришла в себя, и на её лице даже вновь проступил румянец, но она всё ещё была слаба. Оставлять её одну мы просто не имели права.
Будешь здесь, сказал я Дёмину.
А ты?
Я к Касаткину. Будем искать Гончарова.
Во дворе я обнаружил, что уже наступило утро. Касаткин почти наверняка на работе. И я поехал к нему.
Он был по обыкновению тщательно выбрит и выглядел безупречно, только глаза его выдавали всё-таки не спал ночь.
Тут вот какое дело, сказал мне Касаткин. Формально ты вовсе ни при чём. Можно было бы предложить этой женщине самой обратиться в милицию. Её это муж, и наше дело сторона. Но так нельзя.
Я и не сомневался в этом.
Всё-таки он исчез практически в процессе съёмок. И если мы самоустранимся
Я и не собирался самоустраняться.
Это хорошо, кивнул Касаткин. В общем, некрасивая история, Женя. Придётся как-то выпутываться.
Я его понимал. Люди исчезают тысячами, и никого, кроме близких родственников, это вроде бы не волнует. Но если исчезновение Гончарова какой-нибудь досужий журналист свяжет с нашей программой шум поднимется большой. Жареный факт. Настоящая сенсация. Кто-нибудь из наших конкурентов непременно захочет подбросить дровишек в разгорающийся костёр скандала и всем нам станет жарко. Вот этого-то Касаткин и не хотел. Я, по чести говоря, тоже, но скандал как таковой меня сейчас не очень-то волновал. Человек исчез! Вот это действительно была неприятность.
В соседнем кабинете тебя дожидается один человек, сказал Касаткин. Поговори с ним.
Кто такой?
Он из ФСБ.
Я изумлённо воззрился на собеседника. Касаткин сохранял внешнюю невозмутимость, всем своим видом словно говоря мне: а что тут, мол, такого особенного? Как будто я каждый день только и делал, что общался с людьми с Лубянки.
И о чём я должен с ним говорить?
Не о чём, поправил меня Касаткин, а о ком. О Гончарове.
Так, значит, Гончаров действительно
Это ещё ничего не значит, перебил меня Касаткин. Просто раз уж выплыло это удостоверение
Которое предъявил Гончаров?
Да, оно самое. И теперь люди из ФСБ хотят знать, откуда оно взялось. Эго ведь не шутки, сам понимаешь.
Ещё бы не понимать. Теперь вот за Гончарова возьмётся ещё и ФСБ. Какие-то сутки назад я и представить себе не мог, что начнётся такая катавасия.
Хорошо, гражданин начальник, вздохнул я. Ведите.
Человек из ФСБ оказался довольно молодым, не намного старше меня. Он говорил тихим голосом и был похож на недавнего выпускника пединститута. Долго расспрашивал меня о Гончарове, о подробностях вчерашней съёмки, попросил подарить ему кассету, которую тотчас же спрятал в свой портфель.
Касаткин не отлучался ни на минуту. Мне показалось, что он старается всё удерживать под контролем. Он вращался в таких сферах, где очень хорошо знают, что такое настоящие интриги. И то, что мне казалось нелепостью и досадным недоразумением, представлялось ему, наверное, совсем иначе. Крах любой карьеры всегда начинается с какой-то мелочи, даже с пустяка. Поэтому обладатель высокого кресла в каждом рядовом случае пытается отыскать скрытый от глаз непосвящённых смысл. И даже в истории с Гончаровым, вполне возможно, Касаткин видит угрозу для себя лично. Может, я сговорился с его конкурентами и специально подстроил эту каверзу руководителю одного из главных телевизионных каналов страны. Пока что Касаткин вроде бы и ни при чём, но вот кто-то ушлый повернёт обстоятельства дела не так, а этак, и в результате этого кульбита на место Касаткина придёт другой человек. А сам Касаткин отправится на досрочную пенсию. Именно так мне представлялся ход его мыслей.
Напоследок мой собеседник из ФСБ поинтересовался, где можно найти Баранова, того самого актёра, который единственный только и видел удостоверение в руках Гончарова.
Баранов-то вам для чего? не выдержал Касаткин.
Он должен описать виденное удостоверение. Может быть, оно вовсе и не нашего ведомства.
Собственно говоря, их одно только удостоверение, наверное, и интересовало. Быстро выяснив, что Гончаров не их человек, они озадачились мыслью о непонятно откуда взявшемся удостоверении. Если оно выплыло здесь, то точно так же может выплыть и в другом месте, и вполне допустимо, что в следующий раз это может случиться при каких-то криминальных обстоятельствах.
Когда эфэсбэшник ушёл, я недоумённо пожал плечами.
Что происходит, Николай Вадимович? Неужели из-за одного только удостоверения они так всполошились?
А почему бы и нет? буркнул Касаткин.
Мне показалось, что он чего-то недоговаривает. Но расспрашивать его о чём бы то ни было бесполезно. Это я знал по опыту.
Женщина пусть подаст заявление в милицию, сказал Касаткин. А ты сядь на телефон и обзвони морги и больницы.
Я кивнул и поднялся из-за стола.
Да, и ещё, вдруг вспомнил Касаткин. Ты с Огольцовым говорил?
О чём?
Там у него какие-то вопросы к тебе.
Я зайду.
Гена Огольцов из молодых, да ранних был генеральным продюсером телеканала. То есть тем самым человеком, который окончательно решал, какие программы для телеканала купить, а какие отфутболить. Ещё он заведовал распределением эфирного времени мог поставить твою программу на хорошее время, а мог и на какие-нибудь четырнадцать часов тридцать минут, когда телевизор по всей стране смотрят три с половиной пенсионерки.
До Огольцова мне сейчас не было никакого дела. У меня Гончаров пропал. Прямо по ходу съёмок.
За полтора часа мы со Светланой обзвонили все те печальные места, по которым обычно в первую очередь и пытаются разыскать пропавших. Гончарова нигде не было ни в моргах, ни в больницах. Его не задерживала милиция, и он не попадал в вытрезвитель. Человек вышел из ресторана и исчез. Испарился. Растворился в воздухе.
4
Ближе к вечеру в офис заявился Дёмин. Он был печально-хмур и неразговорчив. На мой вопрос, как там бедная Нина Тихоновна, он ответил коротким «нормально».
Мы были совершенно выбиты из колеи и не могли думать о работе, но о ней нам напомнили и помимо нашего желания. В половине шестого позвонил Гена Огольцов.
Привет, талантище! провозгласил он. Как идёт творческий процесс? Фонтан идей не пересох?
Он был весел и игрив, как обычно. Наверное, ещё не знал о наших неприятностях.
С идеями всё в порядке, без особого энтузиазма ответил я.
Мой тон его насторожил.
Я оторвал тебя от дел? Лишил возможности творить?
Нет, что ты
Точно, помешал! определил проницательный Огольцов. Но тут такое дело, звезда ты наша. Мне бы с тобой покалякать, творческие планы твои разузнать.
Когда?
А прямо сейчас. Я тебя, если честно, третий день разыскиваю.
У меня была съёмка.
Я так и понял. Так когда?
Сейчас? вопросительно произнёс я.
Почему бы и нет?
Через пять минут буду у тебя.
Я положил трубку. Дёмин с безучастным видом рассматривал пейзаж за окном, известный ему, наверное, до мельчайших подробностей.
Огольцов? спросил он, не оборачиваясь.
Да.
Ты разговаривал с ним о новых программах?
Пока только в общем. Сказал ему, что мы хотели бы это делать.
А он?
Обещал подумать.
Наверное, уже подумал, раз зовёт к себе.
Огольцов был в кабинете один. За две последние недели кабинет изменился в очередной раз. Нет, мебель осталась прежняя и цвет стен тоже, но зато теперь эти самые стены были сплошь увешаны какими-то футуристическими картинами. На картинах пестрели красные шары и зелёные пятна, похожие на сильно размазанные по небосводу облака. Это могло обозначать что угодно и дивные пейзажи неведомых планет, и самый заурядный бильярдный стол, увиденный художником в минуты жесточайшего похмелья. Я всегда предполагал, что подобная абстракция вполне во вкусе Гены Огольцова. Он был настоящий денди, продвинутый товарищ, как говорили о таких, эстет и сибарит, а такой человек, как вы понимаете, ни за какие коврижки не станет умиляться при виде банальных левитановских пейзажей.
Привет, талантище! воскликнул Огольцов.
Повторяешься, попенял я ему.
Творцу надо напоминать, что он талант, ухмыльнулся Огольцов. А иначе закиснет. Слушай, последняя твоя программа была ничего.
Это про оркестр, что ли?
Про оркестр. Но учти, мне уже звонили из Министерства обороны, расспрашивали, из какой воинской части эти трубачи.
А ты?
А что я? Я не знаю. Так им и сказал.
Сюжет про военный оркестр был снят просто и без затей. Дёмин разыскал этих ребят в одной подмосковной воинской части, привёз их в Москву, мы поставили этих ребят в переходе метро, где они в форме, при аксельбантах, всё как положено играли военные марши, а перед ними, прямо у ног майора-дирижёра, стоял распахнутый футляр от контрабаса, на дне которого была рассыпана мелочь. Если бы не эти деньги в футляре, люди, возможно, и не обращали бы на происходящее никакого внимания, мало ли кто сейчас играет в метро, но медяки существенно смещали акценты. Сидящая без зарплаты армия вышла на заработки. Пока ещё не с автоматами, а с флейтами и тромбонами, но первый звонок уже прозвучал и был услышан. Мы снимали не столько играющий оркестр, сколько прохожих, их реакцию. В их взглядах не было злорадства. И даже любопытство прочитывалось лишь на лицах немногих. А вот растерянность я отмечал почти у всех. Потому что одно дело знать о том, что зарплату не платят многим, в том числе и военным, и совсем другое увидеть побирающихся лейтенантов собственными глазами.
Ты всё-таки любишь обобщать! шутливо погрозил пальцем Огольцов.
Ну что ты! вяло запротестовал я.
Любишь, любишь! Ты бы полегче. Есть всё же священные коровы, которых трогать нельзя. Та же армия, например.
Корову надо подкармливать. Хотя бы изредка. Иначе сдохнет.
Огольцов с шумом втянул воздух, хотел что-то сказать, но, подумав, только пожал плечами.
Ты хотел со мной поговорить, напомнил я.
Да.
О чём?
О твоей программе. И о новых проектах тоже.
С чего начнём?
С новых проектов. Ты решил заняться ими всерьёз?
Да. Ты же знаешь, у нас фирма, которая владеет правами на программу «Вот так история!». Теперь в рамках этой фирмы мы готовы запустить ещё две программы: одну для женщин, её будет готовить Светлана, а другая что-то вроде телесериала, в которой актеры, разыгрывая какие-то сценки, будут обучать телезрителей поведению в разных непростых ситуациях.
Пилотные выпуски готовы?
Почти. Нам потребуется ещё неделя на то, чтобы довести их до ума.
Выпуски должны быть еженедельные. Иначе весь проект теряет смысл.
Почему?
Мы должны поддерживать ритм, Женя. Если твои программы будут выходить реже, чем раз в неделю, телезрители от одного выпуска до другого будут забывать, кто ты такой и о чём вообще речь. Поэтому один выпуск в неделю обязательное условие. Ты к этому готов?
Первоначально мы предполагали делать по две программы в месяц.
Мало.
Хорошо, я подумаю.
Думать уже некогда. Мы как раз компонуем новую эфирную сетку. Не попадёшь в неё сейчас не попадёшь никогда.
Никогда это сказано для красного словца. Но на год воплощение наших планов отодвинется это точно.
Наверное, ты не раскрутишь это быстро, предположил Огольцов.
В чём-то он прав. У нас не хватит ни денег, ни людей.
Тебе надо с кем-то объединиться, подсказал Огольцов, будто прочитав мои мысли. Объединив усилия, вы быстро доведёте программу до ума и сможете снимать по выпуску в неделю.
Я поговорю с ребятами.
Поговори, кивнул Огольцов. Возьмите в партнёры какую-нибудь солидную телекомпанию. Хотя бы ту же «Стар ТВ». Дружить надо не с тем, кто тебе симпатичен, наставительно сказал он, а с тем, кто может быть полезен.
В тебе сейчас заговорил чиновник.
Во мне заговорил человек, который знает, как всё это делается.
Что «это»?
Вместо ответа Огольцов обвёл рукой пространство вокруг себя, показывая, что имеет в виду телевизионную кухню.
Не хотелось бы мне с ними связываться.
Дело твоё, пожал плечами Огольцов.
Он не настаивал. Это мы предложили телеканалу наши новые программы. Телеканал в лице своего генерального продюсера не против, но, если мы не управимся в срок и не попадём в эфирную сетку, это будет наша, и только наша, вина. С Огольцова взятки гладки. Нашу основную программу «Вот так история!», хорошо раскрученную, Огольцов закупает с удовольствием. А новые программы ещё надо посмотреть, как они покажутся телезрителям, их успешная раскрутка целиком зависит от нас.